Все запорожцы лишены были всякой надежды на сколько-нибудь милостивое и человеколюбивое снисхождение к себе, но не у всех достало отчаянной решимости утопиться в Днепре. Со шведским войском взято было их в плен русскими 220 человек. Вслед за Меншиковым приехал в Переволочну сам государь. Тогда бывшие с Мазепою малороссияне, не успевшие с ним переправиться, терпя голод, решились отдаться на милосердие государя. По известию Голикова, царь оказал всем им пощаду, ограничивши кару над ними только тем, что приказал их обратить из козаков в поспольство, т. е. в мужиков, и запретил им носить оружие. Это, вероятно, были прежние мужики, только недавно поступившие в козаки по приглашению Мазепы, увлекшись давно уже господствовавшею в поспольстве страстью окозачиться. Таких было тогда 2700 человек. Не так милостиво относился царь к запорожцам, которые с своею Сечею были уже обречены царем на истребление в видах государственной безопасности и спокойствия. Их заковали и более виновных отправили на казнь, а других — на вечные времена в Сибирь. Государь принял очень ласково пленного Левенгаупта и всех его офицеров. Узнавши от них, что шведский король побежал в Турцию, Петр отправил в погоню за ним бригадира Кропотова и генерал-майора Волконского с четырьмя конными полками.

Шведский король с остатком своей армии и Мазепа с кучкою соумышленников бежали по дикой степи в совершенном бездорожьи. Сначала за Днепром почва была болотиста, покрыта кое-где камышом и осокою, но потом беглецы очутились в необозримой степной равнине, в которой однообразие нарушалось кое-где выдававшимися из степного уровня возвышениями. По всем сторонам не мог увидеть глаз ни человеческого жилья, ни людей, ни домашних животных; беглецы увидали только множество дичи в высокой траве, никогда не кошенной и не сожигаемой. Не было ни малейшего признака леса. Туда шел путь в Брацлавское воеводство, путь, по которому ходили чумаки: там была проложенная последними дорога; там были еще развалины прежнего жительства, уничтоженного эпохою «Руины». Беглецы не пошли по этому пути, потому что их там могли удобнее нагнать русские. Они свернули влево и пошли не по проложенной дороге, а по такой девственной степи, что, казалось, нога человеческая не ходила там с сотворения мира. Идучи по степи, шведы охотились за дичью и за одичалыми овцами, которых встречали там во множестве. У некоторых шведов сохранилась провизия, взятая с собою. По замечанию очевидцев, нужда заставила всех делаться бережливыми и скупыми; все припрятывали полученную добычу. Сам король ел овсянку. Все войско было разделено на две половины: одна шла за королем, другая за Мазепою и его козаками. Конные ехали верхом; у редких не было вначале лошадей; пастбища были превосходные; дикая степь для лошадей представляла более удобств, чем для людей. Сам Мазепа ехал в коляске с какою-то козацкою госпожою, которая, как видно, ухаживала тогда за дряхлым стариком. Потрясенный последним поражением, он, видимо, приближался к своему концу: постоянно лежал в подушках, едва в состоянии был привстать на ноги, и притом находился в ужасающей душевной тревоге, ожидая с минуты на минуту русской погони, от которой отбиться было уже невозможно. Тем не менее злосчастный изменник приносил еще своим союзникам большую пользу. Ему были известны все пути по этой дикой степи; он ходил по ней много раз и в молодости, и во время своего гетманства, когда воевал турецкие городки. Впрочем, не один Мазепа, а и другие бывшие с ним козаки обладали также знанием примет в безграничной степи и тем приводили в изумление шведов. Первый день беглецы проколесили по степи под томительным зноем в беспрестанном страхе появления погони, а к вечеру, руководимые Мазепою, добрались до какого-то болота. Тогда они обрадовались, думали, что после знойного дня могли, наконец, прохладиться и напиться воды. Но вода оказалась дурная, хотя солдаты все-таки набирали ее себе во фляги, так как вожди предупреждали их, что на другой день долго не увидят воды. Тут беглецы постояли не более двух часов, и притом не выпуская из рук лошадей в опасности заснуть и потерять их, а некоторые, не в силах будучи преодолеть усталости, задремали, и лошади ушли от них искать пастбища. Проснувшись, они должны были пешком ловить их, и было несколько таких несчастных, что не поспели за отходившими товарищами и остались в степи на произвол диких зверей или русской погони. В два часа пополуночи беглецы двинулись далее, не выспавшись и не поевши как бы следовало. На рассвете они стали жаловаться на холод, который, к их удивлению, казался для них почти так же несносным, как дневной зной. С восходом солнца продолжали беглецы спешить, а часам к восьми началась такая же томительная жара, как и прежде, и еще хуже, потому что не утолялась даже и маленьким ветерком. К полудню увидали беглецы воду и сделали привал. Вода здесь была чистая, гораздо лучше той, какою довольствовались на ночлеге, но голод беспокоил многих. Козаки, привыкшие к татарским обычаям, резали лошадей, отставших и неспособных к дальнейшему пути, сушили на солнце мясо или клали под седло, чтобы оно там помякло и согрелось; шведы отвращались от такой ествы. На беду здесь не видно было дичи. Простоявши три часа, беглецы отправились снова и продолжали свой путь до полуночи.

В следующий, в третий день своего пути (14 июля нов. ст.) голодные беглецы увидали по сторонам зайцев, диких овец, дроф и стрепетов. Они занялись охотою. Травы были так высоки, что овцы бродили в них как в лесу, а птицы не могли летать высоко, и козаки не только их стреляли, но даже ловили руками. Набрали они немало такой добычи, но у них недоставало дерева развести огонь. Тогда козаки показали шведам туземный, степной способ топлива: они набрали конского навоза, скоро высушили его благодаря необычному солнечному жару, и, смешавши с сухою травой и камышом, сделали кизяк, развели огонь и приготовили себе жареную баранину и дичь. Шведы научались от них такому неизвестному для них способу. Другие козаки в густой траве нашли кустарники диких вишен, на которых, сообразно времени года, поспевали ягоды. Хотя они были кислы, но зной и жажда мучили всех пуще голода, и эта находка показалась очень пригодною. Следуя далее в путь, шведы, по указанию Козаков, беспрестанно бегали в сторону рвать ягоды на вишневых кустах.

На следующий затем день (15 июля нов. ст.) наткнулись беглецы на дорогу, которая вела из Брацлавского воеводства в Украину. По ней ехали чумаки с солью. Козаки отняли у них соль, чтобы не давать этого необходимого материала неприятелю, которому соль должна была достаться. Они отняли также и лошадей, которых также, по татарскому обычаю, употребили в пищу. Так повествует современник, хотя для нас странно, что чумаки везли соль на лошадях, а не на волах, как это обыкновенно водилось.

Вот уже проходил четвертый день, а погоня, которой все так боялись, не показывалась. Русский отряд Волконского и Кропотова, посланный царем за Днепр, пустился в степь, не зная хорошо ее примет, и напал на след, оставленный повозкою. Ехал какой-то больной шведский офицер; он отстал от своих и заблудился. Хотя Волконский, как говорили, над этим офицером выместил свой собственный промах, но уже не мог догнать короля;

самый швед, которого русские принуждали быть их вождем, не мог указать им пути. Это-то неожиданное событие спасло беглецов в эти опасные дни.

Мазепа, следивший за движением этого похода, объявил, что уже пройдена большая половина расстояния между Днепром и Бугом; по его совету Карл отправил польского генерала Понятовского и своего секретаря Клинковстрема к турецкому коменданту очаковской крепости просить сообщить Дивану о прибытии шведов и распорядиться приготовлением судов для переправы через Буг. «Паша, — говорил Мазепа, — мой давний приятель и все для меня сделает». Понятовский отправился, взявши с собой Козаков в путеводители. Доехавши до Буга, он не увидал там никаких признаков переправы и нашел там только пять рыбаков, показавшихся ему по наружному их виду разбойниками. Они за деньги перевезли его на лодке на другой, противоположный берег: это были уже турецкие владения. Там он нашел турецких рабов, из которых один оказался понимавшим по-французски; с ним мог Понятовский объясниться, не зная турецкого языка. Турецкий раб дал ему лошадь, и Понятовский на ней доскакал до Очакова. Остановившись в городском предместье, Понятовский просил караульных доложить о нем паше, но паша заставил прождать его до 9 часов следующего утра. Когда, наконец, его допустили к паше и он изложил ему просьбу короля дать суда для перевозки, то паша оказался вовсе не таким любезным, каким описывал его Мазепа. Он не прежде согласился, как после предложения ему 2000 дукатов. Тогда паша сказал, что пришлет пять суден с запасами для продажи шведам, и на этих судах может переправиться король. Понятовский обратным путем принес известие королю. Между тем паша очаковский послал дать знать сераскиру в Бендеры.