Тогда началось против шляхетства противодействие со стороны южно-русского народа, грозившее возобновлением страшной для панов эпохи Богдана Хмельницкого.

Первые признаки такого противодействия показались в Богуславе. Самусь, носивший данное ему королем Яном III звание наказного козацкого гетмана, прежде жил в Виннице: по заключении мира с турками поляки удалили его оттуда и приказали жить в Богуславе с званием только полковника, но вместе с тем поручили ему быть осадчим, т. е. накликать поселенцев в богуславское староство. Теперь вдруг назначен был в Богуслав подстароста и прибыл в этот город отбирать его под свою власть. Самусю с козаками приказывали уходить прочь. Но в ту пору в Богуславе у Самуся был другой козацкий полковник Харько Искра и Палеев пасынок Симашко. Новый подстароста тотчас же по своем прибытии стал обращаться с жителями «досадительно». За это его убили. а вслед за ним стали избивать иудеев. По примеру Богуслава то же стало происходить и в других украинских местностях. Прогнали и частью перебили шляхтичей и иудеев в Корсуне и в Лисянке, а затем по новозаводимым слободам начали изгонять польских осадчих, созывавших на жительство поселенцев во имя своих панов. Пасынок Палея Симашко заохочивал народ к восстанию, хотя Палей сообщил гетману, что Симашко очутился в восстании случайно. Палей уверял, что он сам не рад тому, что происходит. и просил дать совет, как ему поступать. «Не вмешивайся в это дело, а сиди смирно, как сидел», — отвечал ему гетман. С своей стороны, Самусь обращался три раза к гетману, заявляя, что общее желание всех Козаков правой стороны Днепра — поступить под высокую руку царского величества и состоять под единым региментом гетмана, признаваемого царем. «Уже изо всех наших городов, — сообщал Самусь, — выгнали лядских старост, панов и жидов, а многих жидов крестили; держится у ляхов еще одна Белая Церковь, но все жители оттуда выбежали, а остались в замке служилые поляки; к ним пристали те, что ушли туда из Корсуна и Лисянки, да наберется еще человек пятьдесят шляхты: ожидают они себе из Польши военной помощи, но мы слышим, что король со шляхтою не в любви. Я поневоле должен был обороняться от ляхов: они ведь мне смерть задать собрались. Не дают ляхи мне при старости укрух[105] хлеба съесть. Они хотят наших детей в котлах варить». Самусь объявлял, что непременно хочет воевать с ляхами и добывать Белую Церковь. Он умолял прислать ему в помощь какой-нибудь полк и заранее заявлял, что если начнут ляхи его стеснять, то ему ничего не остается более, как уходить на левый берег Днепра. Мазепа отвечал: «Помочи тебе не подам и без царского указа тебя не прийму. Без моего ведома ты начал и кончай, как знаешь,по своей воле». В донесении своем в Приказ Мазепа приводил соображения, что Самусь делает это, должно быть, с чужого подущения; сам он человек простой и необразованный и едва ли без чужого совета додумался бы до этого. «Бунт распространяется быстро, — писал гетман, — уже от низовьев Днестра и Буга по берегам этим рек не осталось ни единого старосты, побили много мешан — поляков и жидов, другие сами бегут в глубину Польши и кричат, что наступает новая хмельнищина. Впрочем, случившаяся на правой стороне Днепра смута принадлежностям нашим зело есть непротивна. Пусть господа поляки снова отведают из поступка Самусева, что народ малороссийский не может уживаться у них в подданстве; пусть поэтому перестанут домогаться Киева и всей Украины».

По царскому указу в августе 1702 года гетман приглашал Палея участвовать с своими полчанами в войне против шведов. Палей отвечал, что рад бы служить царю, да не смеет выходить, потому что на него собираются польские военные силы в Коростышове, и как только он выйдет, гак они и Хвастов разорят и людей православных перебьют. «Всему свету известно, — выражался Палей, — что ляхи уже не одного сына восточной церкви удалили с сего света и много христиан мечом истребили в нашей достойной слез Украине». Палей умолял гетмана о помощи (о ратунку). Но гетман не смел вмешиваться, хотя и писал в приказ, что, по его мнению, было бы можно подать Самусю помощь, только тайно. Гетман сам должен был находиться в осторожности. Волнение правобережных Козаков против польских панов могло отозваться соответственно и на левой стороне Днепра, где еще недавно запорожцы с Петриком возбуждали поспольство против своих панов. Теперь, как только на правой стороне Днепра пошла расправа с поляками и иудеями, так и на левой, в Переяславском полку, стали порываться бить иудеев. Бить ляхов и жидов продолжало еще для всего малороссийского народа казаться делом привлекательным; побеги с левой стороны Днепра на правую увеличивались особенно, когда в народе господствовало нерасположение к московской власти. Мазепа писал в приказ: «Все поселяне на меня злобятся; здесь, говорят, нас изгубят москали, и у каждого мысль уходить за Днепр».

Шляхта воеводств Киевского, Подольского и Волынского оповестила посполитое рушенье[106] всей своей братии на усмирение козацкого и хлопского восстания, поднятого в Богуславе и Корсуне с подущения Палея. Коронного гетмана, главным образом, просили выгнать Палея из Хвастова. Посполитое рушенье местного шляхетства признавалось на ту пору единственной мерою спасения, потому что польское кварцяное войско отвлекалось внутрь государства для отражения вторгшихся шведов. Между тем Самусь двинулся на Белую Церковь, написал гетману Мазепе, что хотя замок там хорошо укреплен, но по причине малолюдства не устоит против него. 7 сентября из табора под Белою Церковью Самусь разослал ко всем козацким старшинам универсал, в котором извещал, что присягнул за весь народ украинский быть до смерти верным царскому пресветлому величеству и пребывать в покорности гетману Мазепе, что в настоящее время он с козацким войском находится под городом Белою Церковью против неприятелей поляков и все с ним единодушно будут добиваться, чтобы ляхи с этих пор ушли навсегда из Украины и уже более по ней не расширялись. «Прошу вас, господа, — выражался Самусь, — приложите все старание ваше, соберите изо всех городов поднестранских охотное товариство в сотни и тысячи и поспешите стать с нами заодно. Как скоро Бог нам поможет взять белоцерковский замок, мы не станем тратить времени и тотчас двинемся на противников наших польских панов». Этот универсал послан был к поднестровским козацким старшинам Валозону, Палладию и Рынгошу.

Недаром Самусь тогда обратился в поднестранский край. Начавши от Богуслава и Корсуна, восстание, поднятое Самусем, пошло на запад к Бугу и Днестру. «Хлопы, жадные крови шляхетской, как выражались поляки, поднялись…» Города за городами, села за селами выбивались из-под господства владельцев, и скоро восстание доходило уже до Каменца. Подоляне прислали к Палею просить быть «патроном» народного восстания против ляхов. Палей вначале хотя и дружил тайно с Самусем, но не выказывался с открытою враждою ко всем полякам; он, по-видимому, следовал совету Мазепы — не мешаться в поднявшееся восстание. Но само шляхетство озлобило его, указывая в своих заявлениях на Палея как на первейшего врага и добиваясь, как мы уже говорили, от коронного гетмана паче всего изгнания этого человека из Хвастова. Поэтому Палей принял предложение поднестрян и отправил к одному из подольских предводителей, Палладию, своего неутомимого пасынка Симашка и какого-то Лукьяна с своими полчанами. В то же время Палей отправил 1500 своих полчан в другую сторону, к Белой Церкви, в подмогу Самусю, а потом и сам туда поехал.

Две недели простоял Самусь под Белою Церковью. Козаки насыпали шанцы. Тут приехал к Самусю от нового коронного гетмана, Иеронима Любомирского, некто Косовский и объявил, что если Самусь положит оружие и покорится королевской воле, то получит прощение от короля и Речи Посполитой за все то, что происходило в Богуславе, Корсуне и других местах, где были побиты поляки и иудеи. Самусь отвечал: «Мы тогда будем желательны королю и Речи Посполитой, когда у нас во всей Украине от Днепра до Днестра и вверх до реки Случи не будет ноги лядской».