Утром нас будит крик трагопанаш, который раздается совсем близко с лагерем. Мы поднимаемся с рассветом, чтобы начинать действовать. Предусмотрительно я упаковываю термос с еще дымящимся рисом и кроме прочего захватываю с собой еще два свитера. В этот день у меня гораздо больше шансов, что я буду ночевать в холодном снегу или в морозной пещере, нежели во влажных джунглях, как в эту ночь. Эти веселые перспективы отнюдь не портят нам настроения, а значит, не должны портить и сам день.

Кроме этого, мы преисполнены уверенности, и потому с чистой совестью готовы посвятить себя нашим заданиям.

Моим самым заветным желанием в этот день является намерение получить предельно ясный ответ на вопрос: есть здесь шапи или все-таки их здесь нет? Бодрые и целеустремленные, жадно вдыхая горный воздух, мы входим в ослепительно прекрасное высокогорное утро.

Когда после длящегося часами упорного карабканья наверх я присел на камень, чтобы отдохнуть, в спокойствии и невозмутимости рассмотреть дикий пейзаж, раскинувшийся вокруг меня, мне впервые в голову приходит осознанная мысль. Разве не чудо, что этот дикий благородный зверь Сиккима, шапи, до сегодняшнего дня совершенно ускользнул от наших английских предшественников? Один уже этот факт как нельзя лучше характеризует Сикким. Его дикие долины еще никогда не посещались белыми людьми. Отсюда даже орел вряд ли мог долететь за час до Золотого храма столицы.

Таким образом, эта маленькая страна самых возвышенных природных красот и самых больших контрастов остается все еще страной загадок и тайн. Как призраки, по джунглям бродят лепчасы, которые так строго оберегают свои тайны, будто бы речь идет об охране их королевства. Я мечтаю и слушаю нашего охотника-лепчаса, который в почтении преклоняется перед вершиной Пимпу Канчен. Для него она — божество. Оно охраняет шапи, животное тумана царства расколотых гор, зияющих трещин и необозримого великолепия цветов. Здесь голубые примулы распространяют свое колдовство небесного цвета даже в ноябре. Здесь бесформенные рододендроны имеют титанические размеры. Здесь обрывки облаков блуждают в бешеном танце, а холодные скалы звенят от бьющей их воды и грохота многочисленных камнепадов. Высоко над нами золотистый ягнятник плывет в кругах полета. Но мы должны идти дальше по селю, по камням, по оползням. Под нашими ногами исчезает зияющее ущелье, которое мы вскоре теряем даже из вида. Мы поднимаемся по крутым слонам и видим, как под нашими ногами вниз соскальзывают многотонные глыбы, которые утаскивают за собой лавину более мелких камней. Мы сидим, ползаем, ходим, но мы постоянно обыскиваем почву. Мы делаем это до тех пор, пока я, сияющий от счастья, не поднимаюсь, держа в пальцах темный волос шапи. У нас появляется новая надежда. Чем выше мы поднимаемся, тем живописнее становится пейзаж. Скалы вокруг такие чудесные, что это сложно себе даже представить.

Не здесь ли, меж сверкающими снежными лужайками и нависающими камнями, пасутся шапи? Нужно понимать, что так оно и есть. Следы на жесткой почве, которые мы встречаем все чаще и чаще, являются доказательством этого предположения. Итак, нам надо все выше и выше.

К этому времени я потерял ощущение реальности. Для меня все уже не имело ни начала, ни конца. Но мы должны подниматься по склонам. И мы поднимаемся, с каждым часом приближаясь к месту нашего назначения.

Сейчас я удивляюсь, как мы не сломали себе шею в первые же полчаса пути. Иногда прерываясь на отдых, мы поднялись на 600 метров, чтобы обыскать новую местность. Можно было бы оглянуться назад, вниз, но мне становиться страшно, и я еще сильнее впиваюсь подошвами ботинок, в которые специально вбиты гвоздики, в каменистую почву. Мои спутники, босые как гекконы, [109]легко карабкаются по скользкому склону. Внезапно оба устремляются ко мне, будто бы за ними гнался нечистый дух. Они тяжело дышат, не могут произнести ни слова, только отчаянно смотрят наверх и указывают туда руками. Они тычут в район границы снегов, где имелся небольшой источник.

Я перехватываю их взгляд, и мы тут же все приседаем, затем — тихо ползем в одну из щелей в скале. Там, наверху, выстроившись в длинный ряд, двигаются темные точки. Они напоминают нитку жемчуга, которая протянулась от скалы до водного источника. «Шапи! Шапи!» — срывается с уст дрожащего как осиновый лист охотника. Тимо и лепчас придерживают меня с двух сторон, чтобы я не сорвался вниз. Я слегка приподнимаюсь и пытаюсь в бинокль разобрать неуклюжие очертания сказочных животных. Я насчитал девять животных. Через некоторое время их остается только пять. Остальные исчезают в скалах. Сбитые их копытами камни катятся нам навстречу, таща за собой новые камни. Но оползень быстро остановился, подняв облако пыли. Испугавшись грохота камней, шапи с дивной сноровкой скачут с валуна на валун, сохраняя свое построение цепочкой. Животные черной окраски пристально вглядываются вниз. Они неподвижно смотрят прямо на нас.

Божественная картина! Незабываемый вызывающий взгляд этих самым великолепных существ сиккимского неисследованного горного мира, в котором читалась инстинктивная робость, запомнился нам на всю жизнь.

У большинства зрелых баранов раскидистые рога, длинная шерсть, которая производит впечатление, что голова этих животных без шеи переходит непосредственно в черное сильное, мускулистое тело. Теперь я могу разобрать самок шапи и подросших детенышей. Все смотрят вниз, чтобы найти возможную опасность. Наконец животные, в которых не менее 200 фунтов веса, начинают легко прыгать по скалам, словно они резиновые мячики, а не бараны. Когда я нахожу их взглядом через несколько минут, то эти искусные скалолазы поднялись где-то на высоту в 100 метров. Они преодолели это расстояние за невероятно короткий промежуток времени и готовы скрыться за скалами. Для нас это непостижимо. При более близком изучении местности я обнаружил, что нет никакой возможности приблизиться к этим пугливыми животным на расстояние выстрела. Да и на охоту в этой обманчивой скалистой местности мог решиться только безумец. В итоге нам ничего не остается, как подняться на 600–800 метров, чтобы попытаться выследить диких животных непосредственно у скал. Хотя момент для этого выбран не самый подходящий, без каких-либо сомнений мы решили им воспользоваться.

Наша поспешность вызвана тем, что над долиной в 20–30 километрах от нас начинают собираться тучи. Приблизительно через три-четыре часа они должны были достигнуть нас! Но тогда мы едва ли сможем еще раз выследить шапи. Вперед и только вперед, даже если мы при этом переломаем себе все кости! Мы поднимаемся стремительно, фактически не организуя привалов, во время которых мы могли хотя бы толком отдохнуть. За нами следуют призраки облаков, которые длинной темной вереницей приближаются к нам. Как раз когда мы оказались на самом опасном участке нашего пути, над нами начал накрапывать дождь. Очевидно, что шапи предпочтут перебраться в другое место. Я не могу точно оценить расстояние на этой дьявольской местности, я даже не могу прикинуть, когда эти черные животные окажутся на расстоянии выстрела. Это какое-то сумасшествие! После того, как шесть пуль безрезультатно шлепнулись в далекие скалы, мы начинаем на полном серьезе задаваться вопросом, не отводят ли нам глаза горные духи. Хотя лепчас, кажется, уже знал заранее, что шапи были невосприимчивы к данным пулям.

Мы продолжаем карабкаться по скалам, и через несколько часов достигаем их гребня. На несколько мгновений нас окутывают плотные облака. С быстротой молнии они поднимаются наверх и достигают нас. Мы ничего не можем разобрать на расстоянии в двадцать шагов. Вдобавок ко всему дует ледяной ветер. Мы потеряли видимость почти на целый день.

На другой стороне гребня скал мы приседаем в запутанной чаще кустарника. Становится холодно. Выждав момент, мы продолжаем свое движение. Но прорываться при помощи ножей. хау через заросли в два человеческих роста кажется нам слишком длинным и весьма утомительным занятием. Поэтому мы выходим из кустарника, огибаем его и свободно спускаемся по каменным склонам. Камни под нашими ногами не держатся на месте! Они летят вниз на тысячу метров. Жутковато. Но скоро мы попадаем в неудобное место, где нам путь преграждает скала. Мы вынуждены ее огибать. Приходится вытаскивать ножи и вновь погружаться в запутанный кустарник. Лезвия ножей издают громкие звуки — нам приходится рубить крепкие как железо сучья. В итоге нам все-таки удается прорваться. Мы крадемся к выступающему гребню. Справа от нас море рододендронов, а слева — неприступная скала. Нам приходится прыгать по покрытым мхом каменным глыбам. Внезапно одна из них оседает под Тимо, который идет рядом со мной. Раздается гром и грохот. Каменная лавина устремляется вниз. Тимо на моих глазах начинает соскальзывать вниз. Я хватаю его за голову двумя руками, остановив буквально перед пропастью, где бесследно исчезают камень за камнем. Я покрепче упираюсь ногами в землю, чтобы дотащить Тимо до линии рододендронов. Я останавливаюсь и пытаюсь все осмыслить, только когда под ногами земля становится мягче, а сам слышу, как трещат корни и ветки. Значит, мы выбрались из обвала, конструкция из корней деревьев сможет нас удержать. Внезапно лепчас издает страшный крик, который до сих пор стоит в моих ушах. Он напоминает вопль человекоподобной обезьяны, которая предчувствует свою смерть. Он ужасный и г горестный. От него перехватывает дыхание. Нов секунду смертельной опасности все силы мобилизуются.