Изменить стиль страницы

Тогда новгородцы пожалели, что в угоду московской власти так преследовали тверского князя. Александр жил в Пскове: новгородцы из-за него были не в ладах со Псковом; новгородский владыка семь лет не бывал в Пскове и наказывал своим пастырским неблагословением Псков, непослушный Новгороду и великому князю; теперь он отправился в Псков, был там принят с честью, благословил князя Александра и крестил у него сына Михаила. Этого было недостаточно. Новгороду нужен был сильный союзник, который бы мог составить противовес могуществу московскому, и Новгород сошелся тогда с литовским князем Гедимином, завоевавшим почти всю западную Русь: он, заступившись за Новгород, один мог остановить Ивана. В октябре 1333 года приехал в Новгород сын Гедимина Наримонт, нареченный при крещении Глебом и избранный новогородцами на княжение. По обычаю своих дедов новгородцы посадили его на столе у Св. Софии и дали ему в отчину и дедину Ладогу, Ореховский город, Корельск и половину Копорья.

Иван Данилович между тем снова съездил в Орду и, воротившись назад в 1334 году, стал податливее. Если путешествие московского князя в Орду пугало новгородцев, так как они думали, что князь хочет подвинуть на них татарскую силу, то со своей стороны Иван, человек характера невоинственного, хотя и хитрый, тревожно смотрел на дружбу новгородцев с его заклятым врагом Александром и еще более на союз их с Гедимином. Новгород, хотя и готовился отразить насильственные покушения Москвы, был не прочь помириться с нею: новгородцы не могли быть уверены, что Гедимин заступится за них в такой мере, чтобы воевать с ханом, да и при помощи Гедимина нелегко было отважиться Новгороду на борьбу с Ордою и с силами русских земель, находившихся под рукою Ивана Даниловича; притом же призванный новгородцами Наримонт оказывался малоспособным к доблестным подвигам и к геройской защите земли, пригласившей его так радушно. Владыка Василий, еще до возвращения Ивана из Орды, ездил к митрополиту Феогносту, виделся с ним во Владимире и располагал его действовать на Ивана примирительно. По своем возвращении из Орды Иван Данилович, кроме других соображений, побуждаемый к миру и митрополитом, принял новгородского посла Варфоломея Юрьевича уже не так, как он принимал прежних послов, не высокомерно, а любовно, и вслед за тем сам приехал в Новгород 16 февраля 1334 года. В Новгороде примирение с великим князем произвело большую радость. Люди, расположенные к Москве и не смевшие до сих пор проявить своего расположения, теперь взяли верх и оказывали влияние на народ. В угоду московскому князю новгородцы готовы были вместе с москвичами идти войною на Псков и доставать оттуда князя Александра Михайловича. Они забыли и недавно показанное неуважение московского князя ко всякого рода договорам и крестному целованию, и свою недавнюю дружбу со псковичами, вынужденную поступками московского князя. До войны со Псковом не дошло, но после этого новгородцы со псковичами остались не в мирных отношениях. Иван Данилович позвал к себе в Москву новгородского владыку, посадника, тысячского, бояр и оказывал им большие почести. Казалось, восстановились самые прочные дружелюбные отношения между Новгородом и Москвою.

Но прошло три года, и в 1337 году Иван Данилович, опять нарушивши договор, послал войско свое в двинскую землю с целью овладеть этим важным краем; покушение его не удалось; посланное войско вернулось оттуда пораженное со срамом. Новгородцы тогда опять обратились к псковичам, владыка Василий отправился в Псков, но уже его приняли там не так, как прежде; псковичи научены были опытом, как новгородцы в беде обращаются к ним, а потом, когда думают, что беда для них минула, готовы идти на них вместе с теми, против которых прежде искали опоры. Они не хотели дать владыке «подъезда» или части судных пошлин, которые собирал владыка в свою пользу. Архиепископ проклял псковичей.

Десять лет прожил Александр Михайлович во Пскове, и несносна была ему изгнанническая судьба. Думал он и передумывал, что делать ему. Жаль ему было детей и потомков своих, которые должны были не только лишиться владения, но мало-помалу выйти из рода князей. Продолжало, вероятно, томить его и то, что псковичи, даровавшие ему приют у себя, из-за него подвергались проклятию от своего архиепископа. Еще в 1336 году отправил он в Орду сына своего Феодора, узнать: есть ли надежда ему получить прощение и милость хана Узбека. Феодор, возвратившись из Орды, принес утешительные известия. Тогда в 1337 году Александр отправил посольство к митрополиту Феогносту и просил от него благословения идти в Орду. Феогност дал ему благословение, вероятно в то время, когда не было близко него Ивана Даниловича, иначе последний не допустил бы до этого. Александр отправился в Орду и явился прямо перед Узбеком.

Наши летописи представляют Александра произносящим такую речь перед царем своим: «Господин самовластный (вольный) царь! Если я и много дурного сделал тебе, то теперь пришел к тебе принять от тебя либо жизнь, либо смерть. Как Бог тебе на душу положит, а я на все готов!»

Узбеку очень понравилась такая прямота и вместе рабская покорность. «Видите ли, – сказал Узбек окружающим его (так передают летописи), – как Александр Михайлович смиренною мудростью избавил себя от смерти».

Узбек простил Александра, оказал ему большой почет у себя и отпустил на Русь с правом сесть на столе в отеческой Твери. Двое вельмож татарских, Киндяк и Авдул, провожали его. Брат Константин, владевший Тверью, добровольно уступил ее Александру.

Возвращение Александра было страшным ударом для московского князя. Если его заклятый враг, которого он по приказанию хана преследовал и добивался взять живьем для казни, теперь приобрел милость того же хана, то отсюда могло произойти то, что помилованный князь подделается к хану и постарается в свою очередь насолить своему сопернику. Иван Данилович поспешил в Орду, взял с собою сыновей, чтобы представить хану как будущих вернейших слуг его, и старался всеми мерами очернить и оклеветать тверского князя. Ему удалось. Узбек послал одного из своих приближенных, по имени Истрочея, звать Александра.

Истрочей, по приказанию Узбека и по наставлению Ивана, принял перед Александром самый ласковый вид и говорил:

«Самовластный царь Узбек зовет тебя с сыном Феодором; царь сделает для тебя много хорошего; ты примешь великое княжение, и большой почет тебе будет». Но Александр догадался, что тут что-то не так. «Если я пойду в Орду, – говорил он своим, – то буду предан смерти, а если не пойду, то придет татарская рать и много христиан будет убито и взято в плен, и на меня вина падет: лучше мне одному принять смерть».

И он начал снаряжаться в Орду и послал вперед сына своего Феодора узнать, что значит этот призыв и чего может он ждать в Орде. А между тем тверские бояре, рассудив, что служить московскому князю выгоднее, отъезжали от Александра к его врагу. К этому, быть может, побуждало их еще и то, что Александр воротился из Пскова с новыми боярами и между прочим с иноземцами; так был у него в чести немец Матвей Доль; и старым боярам не по сердцу было стать ниже этих новичков и пришельцев.

Феодор не приехал обратно; его удержали в Орде, но он известил отца, что царь Узбек гневается на него. Возврата не было Александру. Если он решится бежать куда-нибудь по-прежнему, то сын в Орде должен будет выпить за него горькую чашу. Он поехал в Орду. Иван Данилович, обделав свои дела, воротился домой и наблюдал, что станется с его соперником, которому он, насколько сил его было, подготовил гибель.

Осталось предание, что когда Александр Михайлович плыл по Волге, тогда поднимался противный ветер и относил его судно назад, как будто давая несчастному князю предсказание, что будет ему беда там, куда он держит путь. Когда Александр Михайлович проплыл с большим трудом через русские земли, ветер перестал обращать его судно назад. Поехали одновременно с ним князья: ярославский и белозерский, ненавидевшие Ивана Даниловича и готовые защищать Александра Михайловича; но никто не мог ему тогда пособить: Ивану Даниловичу более всех верил властитель Руси, и, вероятно, Иван Данилович представил этому властителю какие-то убедительные доводы против тверского князя, если Узбек так скоро изменил к последнему свою милость.