Но ведь Победоносцев не мог не знать, что взгляды Скобелева во многом не совпадают с его. К слову, дальше шапочного знакомства ни Победоносцев, ни Скобелев не пошли. А жаль. Для каждого из них благоденствие России было высшей жизненной целью. Не потому ли помышлял он о привлечении Скобелева на свою сторону, что это во многом усилило бы русскую консервативную партию?

В письме к Александру III К. П. Победоносцев писал:

Письмо было написано незадолго до первой официальной встречи Скобелева с царем, в которой, по утверждению одного из биографов «белого генерала», должны были встретиться «два разных человека». В чем же выражалась эта разница? Если в несхожести характеров, то ничего удивительного здесь нет; если в мировоззрении, то мы не вправе, достаточно подробно представив взгляды Скобелева, обойти вниманием мировоззрение российского монарха.

Как известно, великий князь Александр, ставший после неожиданной кончины цесаревича Николая (1865 г.) наследником престола, к управлению государством не готовился. В юности Александр Александрович поражал недюжинной физической силой и стремлением слыть более русским, нежели родня. В исконно русской одежде – кафтане, шароварах, хромовых сапогах – великий князь изображен на многочисленных фотографиях и рисунках. Окладистая борода дополняла внешнее сходство с былинными богатырями, а неторопливость и рассудительность усиливали такое впечатление.

Лучшие умы России приложили немалые усилия к тому, чтобы великий князь Александр приобрел солидный запас знаний. Курс истории ему читал С. М. Соловьев, законоведения – К. П. Победоносцев, военных наук – М. И. Драгомиров, литературы и искусства – профессора Петербургского университета и Академии художеств. Частыми гостями в Аничковом дворце были лидеры славянофилов М. Н. Катков, И. С. Аксаков, братья А. Н. и Л. Н. Майковы, князь В. П. Мещерский. В длительных задушевных беседах закладывалось глубокое понимание русской национальной философии, основу которой составляли беззаветное служение Отечеству и благочестие. Совсем не случайно, что первые строки манифеста о вступлении Александра III на престол звучали так: «Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный промысел, с верой в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного»[53].

По случаю коронования российского монарха И. С. Аксаков восторженно писал:

Славянофильская мысль родилась как продукт национальный, присущий только России и опирающийся на психологию русского народа, на глубокое понимание духа российской истории. Основу ее составляет отношение к самодержавию, к вере и народным массам.

Союз царя и народа рассматривался славянофилами как нравственная основа государства, поскольку освящал ее Господь и единый Судья, общими для правителя и подданных были закон Божий, христианская правда и совесть, страх перед Всевышним. Критически оценивая и переосмысливая реформы Петра I, славянофилы предосудительно относились к внутреннему переустройству России: «Общество было взнуздано, затянуто в мундир, причесано, выбрито, одето по указу, расписано по рангам, действовало по команде – руки по швам». Так был создан, по мнению создателей теории, механизм «насилования жизни», а император, подменив Бога, стал верховным владыкой. И поэтому Россия нуждалась в возврате к самобытности, а политическим идеалом должна была стать «самоуправляющаяся местно земля с самодержавным царем во главе».

Ничто не страшило славянофилов так, как безверие. Большой укор из уст славянофилов раздавался в адрес православной церкви, которой предлагалось оставить отвлеченную догматику учения, наставлений и проповедей и перейти к практическому осуществлению заповеди о любви к ближнему, формируя чистоту мировоззрения у людей. Революционный лозунг «Свобода, равенство, братство» не отвергался славянофилами, как не противоречащий христианскому учению. Не ставили они своей целью воспитание в своих последователях и враждебного отношения к науке, к либеральным течениям. Славянофилы были убеждены, что русскому народу чужды великодержавные притязания, что он далек от стяжательства за счет других народов, что его самое сокровенное желание – жить во внутреннем и внешнем спокойствии, кормиться трудом рук своих и укреплять национальные особенности и традиции. Именно славянофилы возродили термин «святая Русь». Дабы отстоять этот идеал от искажения и фальсификаций, славянофилы настоятельно требовали не только крепости убеждений, но и свободы мысли, духа, слова, печати. «Государство не вправе требовать от общества никакой гражданской доблести, никакой помощи и содействия, если духовная жизнь общества поражена духовным гнетом». Это подводит к самой острой проблеме взглядов славянофилов на славянский мир.

На Западе воинствующие противники славянофильства предпринимали значительные усилия, чтобы выдать их учение как панславистское, то есть несущее в себе агрессивность. В начале, да и в середине XIX века многие на Западе рассматривали Россию как страну азиатскую, варварскую, скифскую, и потому не было недостатка в предложениях о вытеснении русских за Уральский хребет. Запад никогда не понимал Россию, и сама мысль, что она может стать цементирующим центром, вызывала яростный протест.

Успех, достигнутый Россией в войне на Балканах, полагал Скобелев, требовалось закрепить. Но вот каким способом? Эту головоломку в одиночку разрешить было невозможно, и Скобелев вступил в переписку с Аксаковым. Обмен посланиями привел в итоге к личному знакомству, которое переросло в крепкую мужскую дружбу. И не беда, что «белый генерал» был на добрых двадцать лет моложе своего убеленного сединами друга, разница в возрасте не в счет, когда речь шла о наболевшем, о перспективах обустройства России. Для Аксакова этот вопрос, можно утвердительно сказать, был главным смыслом бытия. «Покуда мы живы, будем работать и предпринимать такие труды, как будто мы вовсе не должны умирать» – вот принцип, который он положил в основу своей деятельности.

Можно утвердительно сказать, что под влиянием Аксакова взгляды Скобелева на славянский мир и место, которое Россия должна занять в нем, обрели стройность и четкость. Русская идея, в понимании Скобелева, должна работать не только внутри самой России, но и стать привлекательной для братских народов.

Скобелев выделял особую значимость русского народа в мировой истории, его нравственное превосходство над теми нациями, которые, казалось, ушли далеко вперед. Размышления о будущем России навели Скобелева на мысль, что без поддержки народных масс ни одна даже самая яркая личность не в состоянии решить не одной задачи даже с самыми радужными перспективами. Скобелев был далек от идеализации быта и нравов допетровской патриархальной Руси и не отказывался от восприятия опыта других народов. «...Учиться и заимствовать у них (у Запада. – Б. К.} все, что можно, – говорил он, – но у себя дома устраиваться, как нам удобнее». Российское самодержавие, по взглядам Скобелева, нуждалось в изменении, хотя твердая государственная власть бесспорно признавалась им.