– Агнес Сорель умерла спустя шестнадцать часов после того, как ее покинул Жак Кер, – заметил свидетель, – Яд из лаврового дерева убивает очень быстро. К счастью… По тому что жертва умирает в страшных мучениях. Но он не может убить после того, как проходит определенный промежуток времени. Если жертва может прожить час после введения ей яда, то, как правило, она остается жить. Тот факт, что госпожа Агнес прожила эти шестнадцать часов, является решительным доказательством того, что ее смерть не была вызвана приемом содержимого бутылки.

В зале наступила мертвая тишина. Все устремили взгляды на свидетеля. Он стал главным персонажем этого акта. Зрители понимали, что наступил самый острый, кульминационный момент разыгрывающейся на их глазах драмы. Они боялись упустить малейший звук или жест, исходившие от свидетеля. Сейчас все зависело от него…

– После того как умерла Агнес Сорель, – уважительно проговорил де Пуатеван, – мы отдали бальзамировать ее сердце. При этом присутствовали три врача. Все весьма известные и уважаемые люди. Вызовите их, и они вам подтвердят то, что я собираюсь сказать. Кровь людей, умерших от отравления лавровым деревом, обычно бывает темной, а кожа лиловато-серой. В данном случае не было ничего подобного… Когда смерть наступает именно от этого яда, на лице жертвы ясно отражаются предсмертные муки. Мадам Агнес умирала спокойно и медленно. Она сделала последний вздох с улыбкой на прелестном лице. Улыбка была милой и нежной, такой мадам Агнес была в жизни, и это выражение умиротворения осталось у нее после смерти… Господа, Агнес Сорель не была отравлена!

Тишину в зале нарушил странный гул, словно все собравшиеся вздохнули разом. Это был знак веры и облегчения.

С самого начала процесса Жак Кер хранил в кармане важное письмо. Некоторые бумаги не заинтересовали тюремщиков, и они оставили их заключенному. Там говорилось о его торговых делах, о расчетах с клиентами и прочем, не имевшем к процессу никакого отношения. Кер собирался воспользоваться письмом для собственной защиты. Теперь наступил такой момент.

Кер украдкой взглянул на конвойного, охранявшего его. Тот был полностью поглощен спектаклем и забыл о своих обязанностях. Заключенный сильно толкнул своем конвоира, бедняга от неожиданности громко хрюкнул и распластался на полу.

Кер вскочил на ноги и поднял письмо высоко над головой.

– Вот! – кричал он, размахивая письмом. – Здесь находится окончательное доказательство моей невиновности. Письмо от Феррана де Кордюля. Я могу вам представить еще дюжину его писем. Сравните почерк в этом письме с так называемым «признанием», которое он будто бы написал, и вы увидите: этот документ не что иное, как неуклюжая подделка!

Кер вернулся на свое место. Все с интересом выслушали заявление подсудимого, но судьи не обратили на его слова ни малейшего внимания. Все четверо были озадачены. Они что-то возбужденно обсуждали. Антуан де Шабанн не принимал участия в обсуждении. Он сидел поодаль и выглядел унылым.

Неожиданно Жак Кер захохотал. Этот смех заглушил все другие звуки в зале суда.

– Гийом Гуффье! – крикнул Кер. – Между нами было достигнуто некоторое соглашение. Можете считать его расторгнутым!

Тот факт, что конвойный не пытался его остановить, означал, что положение вещей резко изменилось.

Один из караульных подошел к подсудимому и уважительно сказал:

– Господин Кер, вам следует возвратиться в камеру.

Утром Старина Филипп принес Валери завтрак.

– Сегодня все закончится, – сообщил он, затем оглядел камеру и пессимистично заметил: – Мадемуазель, пользуйтесь комфортом, пока у вас еще есть время.

Валери было не до еды. Она постоянно взывала к Всевышнему, моля Его о спасении.

Надежды на благополучный исход дела почти не оставалось. Старина Филипп рассказал о процессе – это были мрачные новости.

– Мадемуазель, суду представлено признание господина де Кордюля. И ваш друг не сможет его опровергнуть.

Валери лишь страстно молилась. Помощь могла прийти только от Бога. Люди от них отвернулись.

Когда в камере стало совсем темно, девушка подумала, что слушание наверняка закончено, и ждала новостей.

Прошел час, другой… Валери отошла от двери. «Если бы решение суда было в пользу Жака Кера, кто-нибудь из охраны сразу пришел бы и сообщил радостные новости», – думала она.

Наконец Валери услышала шаги в коридоре. Это был Старина Филипп. Он немного приволакивал ногу, его постоянно мучил ревматизм.

– Господина Кера приговорили! – громко воскликнула девушка. – Боже, что же нам теперь делать?! Настал и мой черед! А потом… А потом…

Старина Филипп показался в дверях с фонарем в руках.

– Ты не зажгла свечу, – заметил он.

– Нет, – ответила девушка. Она сидела в дальнем углу камеры. – Мне казалось… Мне казалось, что будет лучше ждать в темноте.

Старина Филипп зажег свечу. У него тряслись руки. – Так почему-то бывает всегда, – сказал он, ухмыляясь. – Заключенным кажется, что темнота способна их защитить, когда приходит час…

Валери взглянула на старика. Она была белой как мел, голос ее дрожал.

– Вы мне должны кое-что сказать. Все… все так плохо? – Валери не стала ждать ответа и продолжила: – Филипп, вы можете ничего не говорить. Мне известно решение суда. Господина Кера, судя по всему, объявили виновным. Этого можно было ожидать с самого начала! Я поняла это, когда меня привели словно напоказ в зал суда. Я не поднимала глаз, но видела их. Я обратила внимание на господина Гуффье. Он походил на огромного злобного кота, который, словно играя, то выпускал, то втягивал острые когти и был готов прыгнуть на бедную загнанную мышь!

Валери была на грани истерики. Филипп видел, как она поджала губы, подражая Гийому Гуффье, как стала поглаживать одну руку другой.

– Достаточно! – крикнула девушка и огляделась. – Я считаю, господа, что было продемонстрировано еще одно важное доказательство вины нашего обвиняемого. – Валери выпрямилась, изображая Гуффье, зачитывающего решение суда. – Жак Кер, вы признаетесь виновным, и вам выносится приговор. Похоже, теперь перед нами предстанет эта женщина, рожденная вне брака, которая посмела называться благородным именем и являлась вашей сообщницей…

Валери громко захохотала, истерический смех тут же перешел в рыдания.

– Филипп, вы можете мне ничего не говорить. Я знаю, что его признали виновным и теперь… теперь у нас не осталось никакой надежды.

– Но, мадемуазель, – удивленно заговорил старик, – в чем дело? Я вам не сказал, что заключенного Жака Кера нашли виновным. Я не сказал, что новости плохие. Совсем наоборот, на этот раз новости вполне приличные.

В камере наступила напряженная тишина.

Девушка повторила лишь одно слово:

– Приличные? – Валери схватила старика за руку. – Приличные? Вы сказали, приличные новости? Вы хотите сказать, что его оправдали?

Надсмотрщик взял ключи в левую руку, а правой принялся жестикулировать.

– На суде было признано, что обвинение в отравлении ложное.

У Валери подогнулись колени, она опустилась на пол и зарыдала. Девушка уже не пыталась сдерживать себя, напротив, ей хотелось избавиться от всего пережитого.

– Это правда? Вы меня не обманываете? Его действительно… оправдали? Боже, благодарю Тебя от всего сердца за то, что Ты спас его!

– Вас освободят через пару дней, мадемуазель. Против вас не будет выдвинуто никаких обвинений. Но… – тут он захихикал, – теперь плохо придется той даме, которая выдумала всю эту ложь. Говорят, что ее публично накажут за фальшивые показания. Мадемуазель, мне приятно это сообщить вам… Лживая зеленоглазая паршивка!

– А что будет с господином Кером? Его тоже освободят? Надсмотрщик покачал головой:

– Нет, мадемуазель. Говорят, что его задержат и будут судить по другому обвинению. Я видел их перечень: предательство, посягательство на королевский кошелек и помощь темным язычникам – туркам. Мадемуазель, это весьма серьезные обвинения.