Николан пристально смотрел на вороного. И когда Ильдико отошла в сторону, занял ее место у его головы.

— Хартагер, — обратился он к жеребцу, — ты настоящий король и волен выказывать свое благоволение тем, кому пожелаешь. Возможно, я не вхожу в их число. Но девушка, к который мы оба питаем самые теплые чувства, надеется, что мы сможем подружиться. Она замолвила за меня слово и, надеюсь, ты сочтешь этот довод достаточно весомым.

Он положил руку на холку жеребца. Хартагер стоял смирно. Не дернулся, негодуя против посягательства на свою неприкосновенность.

— В такой день одно удовольствие промчаться по холмам, — Николан шагнул ближе и одним прыжком взлетел на спину лошади. Хартагер мотнул головой и поднялся на задние ноги, словно намереваясь избавиться от лишнего веса. Наступил решительный момент: или Хартагер смирится, или будет бороться до конца, но скинет неугодного ему наездника. Николан, не долго думая, надавил правым коленом на бок лошади. Хартагер опустился на все четыре ноги и галопом поскакал к вершине холма.

— Быстрее, — шепнул Николан, наклонившись к уху жеребца. — Шире шаг, о король. Пусть ветер наполнит наши легкие, а топот твоих копыт слетит с холмов, как далекие раскаты грома.

И скоро до Ильдико, всматривающейся вслед удаляющимся лошади и всаднику, донеслись звуки, похожие на шум приближающейся грозы.

7

Около полуночи караван вдовы прибыл к длинному дому Роймарков. Их встретили ворота палисада, заложенные тяжелыми брусьями, дабы их не открыл дьявол и прочая ночная нечисть, и закрытые ставнями окна. Дважды пропел горн, прежде чем из-за заостренных бревен мужской голос пожелал узнать, кого это принесло в такую позднотищу. По дрожи голоса чувствовалось, что его обладатель предполагает самое худшее.

— Это Бастато, — шепнула Ильдико Николану. — Он не любит, когда его будят ночью. Сейчас он ужасно зол.

Рядом с Бастато, с факелом в руке, стоял старик Бларки, дворовый шут, и выражение лица домоправителя не оставляло сомнений в том, что он сильно не в духе.

— Кто здесь? Кто? — повторил он. — Приличные люди в такое время по дорогам не бродят.

— Хорошо же ты встречаешь меня, Бастато! — воскликнула Ильдико, выступая вперед, в круг света, отбрасываемый факелом.

Старый домоправитель всмотрелся в нее. Узнал, и тон его разом изменился.

— Да это же госпожа Ильдико! Поднимай всех, Бларки, пусть немедленно готовят ужин. Бринно, дай знать госпоже Лаудио, что вернулась ее сестра!

Шут подпрыгнул, изображая радость, и исчез в темноте дверного проема.

— Поднимайтесь, дубоголовые! Просыпайтесь, сучьи дети!

Вдова и ее команда уже были во дворе, когда в дверях появилась Лаудио, в торопливо надетом синем платье, со спутанными после сна волосами. Она коротко глянула на Ильдико.

— Наконец-то явилась, сестра моя, — в голосе ее не слышалось теплоты. — Долго же ты отсутствовала.

Младшая сестра подбежала к старшей, обняла ее.

— Лаудио! Как я рада, что вижу тебя вновь. У тебя все в порядке? Ты всем довольна?

Лаудио снизошла до того, чтобы холодно поцеловать сестру в щеку.

— У меня все в порядке. Но довольной мне быть не с чего.

Ильдико отпрянула, всмотрелась в лицо старшей сестры.

— Лаудио, мой отец… Он… Он?..

— Он все еще жив, если ты спрашиваешь об этом, но мы не питаем особых надежд. Дело лишь во времени. Ему остались дни. Может, часы.

— О, Боже, благодарю Тебя. Ты позволил мне прибыть вовремя, — глаза ее наполнились слезами.

Затем Ильдико представила сестре своих спутников. Лаудио, впрочем, и сама догадалась, что женщина в голубой накидке из дорогой восточной ткани — Евгения Тергесте. Знаменитую вдову знали все. Затем темно-карие глаза Лаудио переместились на здоровяка Ивара. Она, несомненно, узнала его, но не подала виду и лишь чуть поклонилась.

— Мой новый муж, — вставила Евгения. — Четвертый.

— А кто-то еще утверждает, что в путешествиях нет толку, — раздался сзади скрипучий голос старика Бларки.

— Нас шестнадцать человека, — добавила Ильдико. — Найдется всем место?

— Конечно, — Лаудио гордо вскинула голову. — Гостеприимство Роймарков не знает пределов. Или ты провела вне дома столь много времени, что забыла об этом?

Из дома высыпали слуги, еще сонные, но радостно улыбающиеся. Они опускались на колени перед младшей дочерью Мацио и целовали ей руку. А в доме Бларки расталкивал особо заспавшихся, кляня их последними словами.

— Я скажу отцу, что ты приехала, Ильдико, — Лаудио повернулась к двери. — Надеюсь, он сможет повидаться с тобой. Он совсем слабый.

На лице Ильдико отразились негодование и удивление.

— Но, Лаудио, я пойду вместе с тобой! — воскликнула она. — Разве я не дочь хозяина дома? Я жду не дождусь той минуты, когда увижу моего любимого отца.

— Как пожелаешь. Но переживет ли он встречу с тобой?

«Если эта женщина выйдет замуж за Ранно, — подумал Николан, — они составят достойную пару».

Николан вошел во двор одним из последних и старался привлекать к себе как можно меньше внимания. Но Ивар, возвышающийся над всеми наголову, не мог остаться незамеченным. А потому у слуг возникла масса вопросов. Тот ли это здоровяк, что приезжал с Николаном Ильдербурфом? Если тот, то где сейчас Николан? По-прежнему в армии Аттилы?

В обеденный зал, занимающий большую часть дома, принесли еду, и путешественники отдали должное холодному мясу и красному ячменному пиву. Николан не стал садиться за стол, но поднял крест, показывая, что он постится. И с нетерпением ждал возвращения Ильдико, чтобы узнать о самочувствии ее отца. Стоя в прихожей, он услышал ее голос. По тону чувствовалась, что отец если и плох, то уж во всяком случае не умер.

Николан шагнул к комнате Мацио и тут Ильдико вышла из двери вместе с Лаудио. Николану в этот момент она напомнила бутон цветка, раздавленный каблуком. А секундой позже она чуть улыбнулась, повернувшись к сестре.

— Как хорошо, что я успела приехать.

Лаудио хмуро посмотрела на нее.

— Твой отъезд обошелся нам дорого.

Две сестры в молчании смотрели друг на друга. Похоже, пытались понять, как же теперь будут строиться их отношения. «Моя бедная Ильдико, — подумал Николан. — Она-то ожидала, что Лаудио встретит ее с распростертыми объятьями. Она в недоумении, бедный ребенок, и так несчастна».

Сестры продолжили разговор шепотом, так что Николан более ничего не слышал. Лицо Лаудио закаменело, ее ледяной взгляд сверлил Ильдико. А та едва не плакала.

Наконец, он расслышал голос младшей сестры.

— Ты ничего не говоришь о Рорике. Означает ли это, что он не давал о себе знать?

Лаудио кивнула.

— Рорик мертв. Мы давно сжились с этим. И можем надеяться лишь на то, что на заседании Ферма будут определены виновные в его смерти. А потом и наказаны.

— Кто займет место отца?

Лаудио холодно усмехнулась.

— Кто, как не Ранно? Почему ты спрашиваешь? Он — единственный из сыновей знатных родов вернулся с той ужасной битвы.

— Так его выбрали?

— Не было никаких выборов. Когда претендент один, какой смысл собирать Ферма и голосовать?

— Но, сестра, это выборная должность, требующая всенародного голосования. Вспомни, как столетия назад выбрали представителя нашей семьи? Общий сход собрали на берегу Волги, и на принятие решения ушел целый день. С тех пор на Ферма председательствовал Роймарк.

— Времена изменились, — ответствовала Лаудио.

Ильдико помялась.

— Ты скоро выходишь замуж за Ранно?

Лицо старшей сестры полыхнуло румянцем.

— Откуда мне знать? Мое замужество в руках отца. Он мне ничего не говорил. Он не делится со мной своими планами. Это твоя привилегия. Возможно… — голос ее наполнила горечь, — он скажет тебе, каковы его намерения в отношении меня.

Дорогая сестра, почему ты так холодна и сурова? — воскликнула Ильдико. — Я всегда так любила тебя! Я надеялась, что ты обрадуешься, увидев меня, но теперь мне ясно, что мое возвращение тебе не по душе.