— Что же?

— Уйти. В эту самую минуту. Не через ворота, где тебя могут увидеть. Через калитку в стене. И никогда сюда не возвращаться.

3

Наутро они уже собирались выехать из дома, когда Евгения заметила у ворот человека в бронзовом шлеме.

— Они явились, — предупредила она Ильдико. — Держись подальше от окон.

Достав рулон черной материи, она начала обматывать голову Ильдико, пока золотые волосы не исчезли.

— Теперь тебя не узнают, — заявила вдова.

Ильдико не любила надевать что-либо на голову. Вот и теперь заикнулась о том, что такие предосторожности ни к чему. Все равно люди Аттилы знают, что она в Константинополе.

— Нам не известно, знают ли они что-то еще, — возразила вдова. — Это самый большой город в мире. Придворным, возможно, достанет ума держать рот на замке. В этом случае гуннам придется попотеть, разыскивая тебя по всему городу. Нам сегодня ехать на другой конец Константинополя, так что тебе нет нужды выставлять свои знаменитые волосы напоказ всему городу.

Начальник караула внимательно прочитал имеющийся у него приказ, прежде чем распорядился отворить ворота.

— Вас должно быть трое. Двое мужчин и одна женщина. А это кто? — он подозрительно посмотрел на неловко сидящего на лошади Ивара. — Это он вчера снял ворота с петель? Мне рассказали об этом твои слуги.

Увидев утром Ивара, Ильдико чуть улыбнулась ему, как бы говоря: «Значит, ты все-таки решил остаться».

— Он снял ворота, — подтвердила Евгения.

Капитан с уважением оглядел могучий торс бритонца.

— Говорят, один из евреев вот так же поднял городские ворота. Кажется, его звали Самсон.

— Никогда о нем не слышала, — заявила вдова. — Это мой друг и зовут его не Самсон. Он едет с нами на скачки.

Капитан тяжело вздохнул.

— Все сегодня едут на скачки. А мы должны стоять в карауле, дабы ублажить каких-то гуннов, присланных Аттилой, — знаком он предложил им продолжать путь. — Я капитан императорской гвардии. Должен ли я задавать вопросы, ответами на которые интересуются эти жаждущие крови гунны? Я не видел этого богатыря, что поднимает ворота. Проезжайте, благородные дамы. И я надеюсь, — тут он подмигнул Ильдико, — что большой черный жеребец и сегодня одержит победу.

Легкой рысью они проскакали мимо Библиотеки, повернули на дорогу, огибающую бани Зеуксиппа. Громада Ипподрома возникла впереди, не устающая размерами знаменитым аренам Рима. Из-за его стен не доносилось ни звука.

Вдова повернулась к Ильдико.

— Сегодня гонок колесниц нет. Капитан, похоже, прав. Тайное стало явным, и народ собирается посмотреть на наш заезд.

— Хартагера зрители не волнуют. Наоборот, ему нравится, когда за его бегом смотрит много людей.

Они свернули на Месе, торговую улицу города. Тишина и безлюдие уступили место шуму и толкотне. Всадники, повозки с товаром, пешеходы, кричали, торговались, покупали, продавали. Они не привлекали ни малейшего внимания, пока поравнялись с Акведуком. И тут какой-то мужчина, торопливо шагающий босиком, внезапно остановился.

— Это она! — крикнул он, указывая на Ильдико. — Девушка, что ездит на черном жеребце!

— Я не вижу твоего рукава, но чувствую, что на нем зеленая нашивка, — ответил ему чей-то голос из толпы. — Кто еще, как не Зеленый, может утверждать, что такая малютка может ездить на том жеребце?

— Твои слова выдают тебя с головой. У всех невежд на рукавах синие нашивки, — не остался в долгу босоногий. — Клянусь тебе, это она. Я знаю это по тому, как она держит голову, как сидит на лошади.

— А я клянусь железными когтями Молоха, что мы все невежды и слепцы, как Синие, так и Зеленые, — заявил Синий. — Бредем, как стадо баранов на этот заезд и не замечаем, что тем самым мы ставим крест на наших любимых гонках колесниц, а может и на Зеленых и Синих. Ты знаешь, что Ипподром сегодня пуст? Ты знаешь, что император уже в своей ложе, чтобы не упустить ни минуты увлекательного зрелища? Говорю тебе, с этого дня все переменится.

— Гонки колесниц останутся навсегда! — возразил ему Зеленый.

— Мне очень хочется согласиться с тобой. Но я не знаю случая, чтобы Зеленый хоть в чем-то оказался прав!

Вдова и Ильдико предпочли прибавить ходу, не дожидаясь окончания спора. Ивар, замыкающий маленький отряд, с трудом поспевал за ними.

Трассу заезда, длиной от одной до двух миль, проложили на ровной полоске земли между холмами и Акведуком. На высоких столбах, служащих маркерами, под утренним ветерком развевались флаги. Толстым дерном и низко скошенной зеленой травой трасса напоминала Елисейские поля, где боги любили скакать на своих крылатых лошадях. Внутри овала, у того места, где лошадям предстояло финишировать, воздвигли трибуну для судей. За ней находились стойла.

На другой стороне старый дворец переоборудовали в императорскую ложу, разобрав мраморный фасад. Там уже восседал Марциан, суровый и важный. На нем была белоснежная тога и пурпурная накидка.

Старый император не обращал внимания на окружающие его шум и суету. Появлялись и исчезали курьеры. На всех углах стояли гвардейцы. Солнечные лучи отражались от их щитов, шлемов, панцырей. Оркестр, расположившись на земле перед императорской ложей, непрерывно исполнял какие-то восточные мелодии. Дамы за спиной императора о чем-то судачили. Рядом с оркестром накрыли большие столы. На них желающие могли найти бесплатную выпивку и питье. Если, конечно, им удалось бы пробиться сквозь толпу, облепившую каждый стол.

Однако, многие уже заняли места у края дистанции и не польстились на дармовщину, справедливо полагая, что поев и выпив, им уже придется наблюдать за заездом через головы других. А народ все прибывал и прибывал.

Проезжая мимо небольшой группы людей, они услышали, как кто-то крикнул: «Неужели наш старик совсем выжил из ума? Говорят, он поставил на черного жеребца». Однако тут же раздались голоса, одобряющие выбор императора. Однако, прокладывая путь сквозь толпу, они все чаще слышали: «Сулейман! Сулейман! Сулейман!» Чувствовалось, что роль фаворита зрители отводили лошади короля Юсуфа.

Сам Юсуф встретил их у городских ворот на великолепной черной кобыле. Поклонился Ильдико, ни словом не обмолвившись о ее наряде, и о чем-то тихо заговорил с Евгенией. Затем, взмахнув украшенной драгоценными перстнями рукой, исчез в толпе. Вдова наклонилась к Ильдико.

— Он просил ни о чем не беспокоиться. К побегу все готово.

— Он очень уверен в себе, — помрачнела Ильдико.

Она подумала о том, что брачный союз с королем пустыни, несомненно, имел свои плюсы, но на Востоке понятия жены и рабыни практически означали одно и то же. Они должны победить, сказала она себе.

Более не привлекая внимания, они подъехали к импровизированной конюшне. Тут к ним направился Бореан, на которого возлагалась забота о Хартагере. Его лоб покрывали капельки пота.

— Госпожа моя, я боялся, что ты не доберешься до нас. Мне сказали, что все дороги забиты народом.

— Успокойся, — вдова огляделась. — Мы уже здесь. Как наш король?

Бореан нахмурился, поскреб небритый подбородок.

— Все время вертит головой. Ищет свою любимицу. Никогда не видел его в таком состоянии. Он закатывает глаза и бьет хвостом.

В дальнем конце конюшни Ильдико заметила черного жеребца, окруженного конюхами. Ей показалось, что нервничает он ничуть не меньше Бореана. Если кто-то пытался подойти ближе, в воздух взмывало копыто, останавливающее смельчака на полпути. Не признал он и Ильдико.

— На таком расстоянии он может рассчитывать только на зрение, — прошептал Бореан. — Его сбивает с толку эта черная ткань на твоей голове. Не подходи к нему вплотную, пока он не признает тебя.

Но Ильдико не испытывала страха.

— О, король! — воскликнула она. — Красавец ты мой, я здесь.

Без колебания она подошла к нему, положила руку на его шелковистую гриву.

— Разве ты меня не узнаешь? О, великий, я должна носить на голове эту отвратительную повязку, но она мне совсем не нравится. Тебе понятны мои чувства. Ты же помнишь, как тебе закрасили звезду на лбу и накинули на тебя попону простой вьючной лошади.