Вообразите же себе моё ликование, когда, стоило мне лишь подъехать, от парадной дома Джекила отъехал кэб и направился в сторону Кавендиш-сквер. Возможно, именно это я и искал, а посему немедленно бросился в погоню.

— Вас не заметили?

Вопрос, кажется, задел Холмса.

— Слушайте, Уотсон, я полагал, что вы более высокого мнения о моих способностях. Я следовал за Джекилом какое-то время, когда кэб повернул на перекрёстке и в просвете мелькнул силуэт пассажира. И тут-то я едва не выронил вожжи от изумления. То был Хайд!

Подозреваю, ход моих мыслей после сего события оказался идентичен вашему. Действительно, да что же это за человек такой, коли он рискует быть узнанным, в то время как каждый констебль города готов схватить преступника и отволочь его на виселицу? Я даже и не припомню, чтобы когда-либо сталкивался с преступником столь отчаянным или же столь глупым. Я всё ещё пытался как-то разобраться в происходящем, когда на сцене появились вы. Остальное вам известно.

— Не совсем! — возразил я. — К чему вся эта секретность? Почему вы сразу же не посвятили меня в свой замысел?

— Насколько мне помнится, когда я в последний раз предлагал разделиться, вы выступили против, заявив, что мне необходим постоянный медицинский надзор, и потребовали взять вас с собой. Сейчас же это было исключено. Думаю, вы согласитесь, что при благоприятных обстоятельствах одному человеку ещё может повезти наблюдать за домом, не привлекая внимания; двоих же наверняка ждёт неудача. И я не стал терять время на объяснения, решив, что мы потратим его с большей пользой, если я оставлю вас в неведении до тех пор, пока мы не освободимся.

— Может, и так, но что же удержало вас от объяснений, когда я вас остановил? Это и вправду было нечестно, Холмс!

Он посмотрел на меня с теплотой, а потом подался из кресла вперёд и похлопал меня по колену.

— Эх, Уотсон, Уотсон, — произнёс он искренне. — Я прошу прощения, что у вас сложилось такое впечатление. Я никогда бы не осмелился поступить нечестно с тем, от чьей дружбы и преданности теперь столь завишу. Если бы я раскрылся перед вами, вы бы засыпали меня вопросами, которые задаёте сейчас, а Хайд тем временем оторвался бы от нас на пол-Лондона. Ну же, скажите честно, как бы вы сами поступили на моём месте? — В его серых глазах вспыхнул огонёк.

— Наверное, я поступил бы в точности как вы, — признался я некоторое время спустя.

— Ну конечно же! — Холмс откинулся назад и затянулся сигарой. — Эмоции — крест, который все мы обязаны нести, но ведь их всегда можно избежать, если они причиняют особое беспокойство. Не то чтобы нам это помогло в данном случае: увы, я оказался никудышным кучером и упустил добычу. — В его голосе звучала горечь.

— Вы не должны винить себя, — запротестовал я. — Если бы удача улыбнулась нам, а не Хайду, то это он бы разбился на том углу на Пиккадилли. Вы безупречно управляли кэбом.

Он равнодушно отмахнулся от похвалы, однако слабая улыбка дала мне понять, что хорошее настроение возвращается к моему другу.

— Моим учителем был самый лучший кэбмен на свете. Как-нибудь потом напомните мне, чтобы я рассказал об извозчике Фёдоре и том необычном приключении, что мы пережили вместе с ним, — весьма занимательная история. Если бы кнут сегодня держал он, Хайд сейчас бы сидел в тюрьме.

— Жаль, что нам не пришло в голову запомнить номер его кэба.

— Уотсон, в самом деле, ваши замечания весь сегодняшний вечер — пренеприятнейшая смесь лести и желчности, — огрызнулся Холмс. — Номер кэба — пять тысяч триста двенадцать. Неужто вы всерьёз считаете, что я способен упустить столь существенную информацию?

Я выпрямился в кресле.

— Вы хотите сказать, что всё это время знали номер, но ничего не предприняли?

— Напротив, возницу кэба, о котором идёт речь, уже разыскивают.

— Но как это возможно? Ведь с Пиккадилли мы отправились прямо домой.

— Мы сделали одну остановку, если вы припомните.

Я задумался.

— Да, вы остановились поговорить с гурьбой оборванцев-беспризорников. Я решил, что вы проверяете свою маскировку.

— Да зачем же мне было проверять её, раз она уже выполнила своё предназначение? Ну а что касается «оборванцев-беспризорников», что-то вы слишком быстро забыли Нерегулярную армию Бейкер-стрит!

— Я прекрасно помню, как ваши помощники пригодились в деле убийства Дреббера. Но вы ведь, надеюсь, не поручили им отыскать этот самый кэб? Поимка убийцы — это дело Скотленд-Ярда.

Он так громко расхохотался, что это даже показалось мне неприличным.

— Я обращаюсь к Скотленд-Ярду только в тех редких случаях, когда полицейские наталкиваются на какую-то информацию, которой у меня нет. А если мне надо заполучить свидетеля или улику, которые находятся в этом огромном городе, я всегда доверяюсь Виггинсу и его компании. Ваше неверие в их способности разделяет множество людей, и как раз в этом и заключается главное преимущество моих помощников. Сыщику, которого никто не воспринимает всерьёз, намного проще работать. Кэб Джефферсона Хоупа [14]Виггинс и его друзья нашли быстро, и я не сомневаюсь, что скоро они повторят свой успех и с кэбом номер пять тысяч триста двенадцать. А вот и они, держу пари.

На нижнем этаже нетерпеливо зазвенел звонок. Холмс поднялся из кресла и подошёл к эркеру, где какое-то время стоял, держа руки в карманах своего старого синего халата, и смотрел на пыльную улицу внизу.

— Старый знакомый, так что всё в порядке, — объявил он. — Ах ты моя лапушка, стоит себе смирно, никому не мешает! Я имею в виду кэб, Уотсон. Дамы, слава богу, в этом деле не замешаны.

Пока мой друг произносил эту речь, у подножия лестницы разразилась небольшая перебранка. Я распознал картавый шотландский выговор миссис Хадсон (наша хозяйка была явно чем-то возмущена и беседовала на повышенных тонах) и тонкий голосок кокни, принадлежавший Виггинсу — мальчику, поставленному Холмсом во главе отряда босоногих беспризорников (тот пытался успокоить пожилую леди). Хозяйка, судя по всему, была не в восторге от присутствия подозрительного вида юнца в её аккуратном доме. Однако, привыкшая к тому, что к Холмсу постоянно ходят всевозможные посетители (я уж не говорю о милой привычке моего друга палить прямо в комнатах по мишеням), она наконец сдалась и не стала противиться очередному вторжению. Вскоре на лестнице раздались отчётливые шаги двух пар ног. Я открыл дверь, едва лишь в неё постучали.

Виггинс, круглое лицо которого, вопреки очищающему воздействию снега на улице, было, как всегда, чумазым, стоял с улыбкой от уха до уха подле крупного сутуловатого мужчины с нависшими бровями и массивным выступающим подбородком, усеянным кружочками лейкопластыря. Незнакомец был одет по погоде: тёплый шарф и поношенное чёрное пальто, доходившее едва ли не до задников его разбитых ботинок. Через дырки перчаток из коричневой пряжи торчали пальцы, вцепившиеся в тулью потрёпанного цилиндра, который он держал перед собой, словно прося подаяния. Из-под ленты означенного головного убора свисало намокшее красное перо.

— Отличная работа, Виггинс! — вскричал Холмс. — Вот шиллинг тебе и остальным. А теперь беги. — Когда мальчик исчез, схватив вручённую сыщиком пригоршню монет, Холмс обратил своё внимание на посетителя. — Так это вы тот кучер, который так мастерски ушёл от нас сегодня на Пиккадилли? Прошу вас, проходите и садитесь. Меня зовут Шерлок Холмс, а это доктор Уотсон, который будет вести записи во время нашего разговора.

При упоминании о недавних событиях на лице верзилы-кучера промелькнуло опасение, однако после радушного приглашения Холмса он несколько расслабился и занял предложенное место. Гость нервно затеребил поля своего головного убора.

— Альберт Хорн меня зовут, сэр, и рад видеть вас обоих, не сомневайтесь, — осмелился он произнести наконец. — Могу я узнать, кто из вас сегодня правил?

Холмс чуть склонил голову.

Хорн кивнул и восторженно произнёс: