VI. АТТЕРСОН МЕНЯЕТ РЕШЕНИЕ

Контраст между величественным домом, в котором Генри Джекил жил и практиковал, и обветшалым строением за углом, где этим утром на наших глазах скрылся Хайд, был поразителен. Здание отделялось от улицы полосой травы, ровной и зелёной, словно сукно бильярдного стола, с высаженными на ней конической формы кустами: как видно, искусный садовник потратил не один год на совершенствование своего мастерства. Довершал атмосферу симпатичного сельского дома, столь неуместного в лоне грязного города, плющ, увивавший красные кирпичные стены и затенявший большие, с блестящими стёклами окна. С трудом можно было поверить, что сие уникальное произведение архитектуры могло являть миру две столь несходные наружности, и всё же достаточно было пройти несколько шагов, чтобы убедиться в его двуличности.

Дворецкий, ответивший на звонок Шерлока Холмса, полностью соответствовал той части здания, перед которой мы стояли. Высокий, представительный, с шевелюрой белоснежных волос и крайне бледным худощавым лицом, державшийся необычайно прямо, имевший вид одновременно горделивый и смиренный — словом, человек, привычный к услужению и исполняющий свои обязанности с достоинством и знанием дела. Он взял двумя пальцами визитку, предложенную Холмсом, осторожно поднёс её на расстояние дюйма к своим слезящимся голубым глазам и продержал так значительно дольше, нежели требовало прочтение единственного нанесённого на неё имени. Наконец поклонился, на удивление бодрым голосом предложил нам войти и подождать, взял наши шляпы, пальто и трости, развернулся и бесшумно двинулся по выложенному плиткой залу к филёнчатым дверям. Он затворил их за собой со звуком не громче вдоха.

Зал, в котором мы ожидали, был не особо вместителен, однако отсутствие размаха здесь с лихвой компенсировалось роскошью отделки. Изящные занавеси приглушали проникавший через окна свет. Справа от нас, в углу, за четырьмя добротными на вид деревянными и обитыми сатином стульями, которые выстроились в ряд закруглёнными спинками к стене, скромно стоял на тумбе превосходный бюст Гёте из красивейшего мрамора. Упомянутая стена и противоположная ей были увешаны равным количеством масляных холстов в подобающих позолоченных рамах, и картины эти показались мне знакомыми. Некоторое время я разглядывал их, пока наконец не понял, что они выполнены в той же манере, что и полотно, виденное нами в комнатах Хайда. Быть может, то был дар его покровителя?

— Когда речь идёт о лучших полотнах Дега [8], слова «впечатляюще», пожалуй, будет недостаточно, — изрёк Холмс, словно откликаясь (я уже давно не удивлялся невероятной проницательности моего друга) на то самое слово, что в этот миг как раз пришло мне в голову. — А вот эти стулья принадлежат эпохе Людовика Четырнадцатого. По крайней мере, три из них. Четвёртый — копия, хотя и очень хорошая. Должен заметить, что любезный доктор — жизнелюб, в натуре которого неустанно ведут борьбу колоссальная ответственность, присущая его профессии, социальный статус и некоторая тяга к запретному. Людовик Четырнадцатый представляет стабильность и респектабельность, а Дега олицетворяет авантюризм и склонность к риску. При подобном сочетании он — сущая находка для шантажиста.

Холмс собирался сказать ещё что-то, однако двери плавно открылись, и вошёл дворецкий.

— Доктор Джекил примет вас сию минуту, джентльмены.

Он провёл нас через короткий коридор с огромными окнами и негромко постучал в простую дверь, которой этот коридор заканчивался. Приглушённый голос пригласил его войти. Дворецкий вошёл, однако оставался там ровно столько времени, чтобы доложить о прибытии гостей, после чего отступил в сторону и впустил нас. Затем он удалился, закрыв за собой дверь.

Мы оказались в кабинете, три стены которого, за исключением двери, от пола до потолка были заставлены различной толщины книгами в красивых переплётах; судя по изрядно потрёпанным корешкам, ими и вправду постоянно пользовались, а не держали, как это случается, для интерьера. Названия книг в основном были медицинскими и научными, кое-какие относились к области закона, однако на полке рядом с дверью я заметил и собрание сочинений Гёте в оригинале, подтверждавшее явный интерес хозяина к творчеству великого поэта. Большую часть единственной стены, не уставленной книгами, — напротив двери — занимали два французских окна. Они выходили на небольшой дворик, выложенный плиткой и засаженный кустами роз. И если бы не серая громада каменного здания, призрачно вздымавшаяся из тумана на расстоянии метров десяти, вполне можно было бы подумать, что мы оказались в загородном поместье в нескольких милях от Лондона.

— Шерлок Холмс, — задумчиво произнёс человек, вышедший, чтобы поприветствовать нас, из-за стоявшего перед окнами огромного письменного стола эпохи империи Наполеона I. — Не думаю, что мне знакомо ваше имя. — Они с Холмсом обменялись рукопожатием.

— Зато я определённо слышал о вас, доктор Джекил, — отозвался мой друг. — Позвольте представить вам доктора Уотсона, вашего коллегу.

Я ответил на твёрдое рукопожатие хозяина. Он был высок, почти так же, как и Холмс, и для пятидесятилетнего мужчины сохранил на удивление хорошую фигуру. Черты его лица были точёными, глаза — голубыми и твёрдыми (в противоположность того же цвета слезящимся глазам у его слуги), а вьющиеся каштановые волосы подёрнуты серебром на висках именно так, как желали бы большинство мужчин на пороге старости, хотя везёт в этом лишь немногим. Гладко выбритое лицо Джекила было широким, но не грубым; особенно обращали на себя внимание высокие скулы, правильный нос и большой, словно вылепленный рот. Если и можно выглядеть на четверть миллиона фунтов стерлингов, то Генри Джекилу это удавалось в полной мере, вплоть до последнего двухпенсовика. Однако, с удивлением отметил я, хозяин дома всё ещё был в халате, хотя время уже близилось к двум часам дня. Впрочем, как учёный, он, наверное, подобно Холмсу, привык работать в предрассветные часы, ставя химические эксперименты, а потому вставал поздно, — так что больше к этому вопросу я не возвращался. Под глазами у Джекила действительно были мешки, да и вид у него в целом был изнурённый, что как будто свидетельствовало о правильности моей гипотезы.

— Чем обязан вашему визиту? — спросил он у Холмса.

— Насколько я понимаю, вы знакомы с человеком, который называет себя Эдвардом Хайдом, — начал Холмс. Его манера говорить неожиданно сменилась с вежливой на холодную. Вдобавок в тоне моего друга зазвучала также и некоторая официальность, весьма схожая с той, что напускают на себя хорохорящиеся детективы Скотленд-Ярда, с коими он сам частенько конфликтовал.

— Могу я узнать, почему вас это интересует?

При всей видимой прямоте и искренности Джекила поза его всё же казалась напряжённой, словно он знал наперёд вопрос, который собирался задать мой друг. С другой стороны, этот человек лишь недавно проснулся и, возможно, ещё не обрёл должную ясность восприятия. Рассудив подобным образом, я успокоился.

— Хайд проявил интерес к небольшому имению под Лондоном, — спокойно объяснил мой друг. — Он назвал вас в качестве поручителя. Продавец нанял нас, дабы выяснить, способен ли этот человек заплатить требуемую сумму.

— Понимаю. — Доктор отвернулся и уставился в окно. — Странно, что в данном случае решили привлечь третью сторону. Согласитесь, что в конторе по продаже недвижимости вполне могли бы с тем же успехом проделать это самостоятельно.

— Речь идёт о весьма значительной сумме. Наш клиент не желает рисковать и прибег к услугам специалиста. Когда у вас течёт крыша, для ремонта нанимают плотника.

Джекил не возразил.

— Так вы знакомы с упомянутым джентльменом? — повторил вопрос Холмс.

— Да.

— Могу я узнать, в каком качестве?

— Мы друзья.

— А давно ли вы знаете друг друга?

— Думаю, год. Может, дольше.

— Как вы познакомились?