Если бы в Арсенал пустили зрителей, им было бы интересно понаблюдать за процессом строительства. Но зрителей туда не пускали. Лагуна простиралась между двумя островами, на которых располагались широкие улицы, куда выходили склады. Работа началась в дальнем конце. Когда распорки корпуса встали на место и были надежно прибиты, баржи потащили основание деревянного гиганта к следующим мастерам, уверенно принявшимся обшивать корпус заранее заготовленным деревом. Затем галера проследовала дальше, и тут начали настилать палубы, которые поддерживались красиво украшенными консолями. Еще одно движение вперед — и рабочие стали разгораживать каюты. Наконец судно передвинули на последнюю позицию, и рабочие приступили к установке четырех мачт.

Успеют ли они закончить вовремя? Господин Дандоло погладил надушенную бороду и решил, что, пожалуй, им удастся это сделать. Ну и разозлится же Джованни ди Флоренца, когда ему вечером придется платить! Но господина Дандоло радовало не только это. Венецианцы были величайшими кораблестроителями в мире, но никогда прежде полностью оборудованное и готовое к отплытию судно не было построено за один день.

В последний час его хорошее настроение было несколько подпорчено. Подле стен Арсенала с амбразурами кружила старая гондола, и усталый женский голос выкрикивал через определенные промежутки времени: «Лондон! Лондон!» Правда, в этом не было ничего нового. Уже целую неделю эта женщина с закрытой нижней частью лица подплывала к докам, площади Святого Марка и даже Риальто и заунывно кричала: «Лондон! Лондон!» Над ней потешался весь город. Видимо, этой женщине было нужно добраться до Лондона, и резвые шутники старались отвадить ее от судов, которые отправлялись на Запад. Женщина была небольшого росточка и казалась очень усталой. Некоторые гуляки, готовые постоянно покорять женские сердца и тела, почему-то не соблазнялись ею. Продолжая играть в шахматы или домино, они смотрели, как она, прихрамывая, проходила мимо, и лениво обсуждали, кто она такая и откуда взялась.

Женщина не имела права находиться вблизи Арсенала, и господин Дандоло отправился к охраннику отдать ему приказание:

— Ванни, мне надоела эта писклявая баба. Пусть она убирается, или я велю поднять ее в деревянной клетке на колокольню Святого Марка.

Вскоре страж вернулся:

— Господин Дандоло, ее здесь больше нет. Но должен сказать, что мне ее жаль. С ней больной маленький мальчик. Разве мы не христиане и не можем помочь ей отправиться на судне в Лондон?

Богатый купец мрачно заявил:

— Что-то ты слишком жалостливый, Ванни. Она здесь, в Венеции — самом прекрасном месте в мире… Зачем ей ехать в Лондон? Там туманы и снег, а люди — настоящие варвары. Наверно, она не в себе. Она орет, как больная чайка…

— Но, — робко прервал его Ванни, — мне кажется, что с ней действительно не все в порядке. Она очень худая и усталая. И наверно,больная.

Мариам прибыла в Венецию на корабле из Александрии. На нем везли специи, роскошные ткани и рабов. Когда Мариам впервые увидела красивый город в паутине каналов, то решила, что наконец закончились ее утомительные скитания. Здесь были светлокожие люди, одетые как Уолтер и Тристрам. В конце концов она добралась до Лондона!

Но ей пришлось расстаться с этой иллюзией. Мариам обращалась ко всем: «Лондон? Лондон?» — но они непонимающе смотрели на нее. Более того, народ здесь не был добрым. Над ней насмехались, отталкивали и даже угрожали. Она почувствовала, что тут люди более враждебны, чем в любом порту на Востоке, даже в выжженном солнцем Адене или в Александрии — центре работорговли.

— Нет, это не может быть христианский город, — повторяла себе Мариам. — Но он похож на города, о которых мне рассказывал Уолтер.

Ей удалось снять маленькую темную комнатку в красивом доме, заплатив за нее золотом, и ее поразила готовность хозяина сдать ее. Но она сразу поняла, что красота была только внешней. Комната была сырой и пустой, со сломанной кроватью и медным тазом, куда собирались все помои, которые затем выливали в воды каналов, омывающих мраморные стены красавца дома. Когда Мариам заселялась в комнату, там было много свежих цветов. Она — была этому рада, хотя вся комната провоняла чесноком!

Мариам поразили странные соседи. Темноглазые женщины спали весь день и выходили наружу, только когда наступал прохладный вечер, в красивых одеждах из золотистой парчи, отделанной горностаем и украшенной драгоценными пуговицами из эмали или горного хрусталя. Мариам хотела сменить комнату, но не сделала этого из-за ужасной усталости.

Ее сильно тревожило здоровье полуторагодовалого сына. Они долго добирались по суше из Адена, и эта дорога выпила из него все силы и сделала бледными его щечки. Мальчик не желал есть, у него мучительно резались последние зубы. Единственное, что его радовало, — это собачка Чи.

Ребенок отказывался расставаться с собакой, даже когда Махмуд сажал его на плечо, чтобы сопровождать Мариам в ее ежедневных поисках судна, которое отвезет их в Лондон.

Можно себе представить, как она обрадовалась, когда однажды утром малыш разбудил мать глядя на нее огромными синими глазами, и протянул к ней ручку: «Мам, пошли».

Он подвел ее к окну, выходившему во двор. Наверно, это был праздничный день, потому что простые люди могли погулять — Мариам в первый раз увидела, что двор был полон детей. Они шумели и играли, смеялись и кричали, проводя мяч мимо кеглей. Малыш так волновался, что Мариам почувствовала, как дрожит его ручонка.

— Мам, мальчики, — прошептал он.

Мариам подняла Уолтера на руки, чтобы ему было лучше видно.

«Наконец у моего Уолтера появятся друзья, — подумала Мариам. — Ему это необходимо. Он должен с кем-то играть».

Она была права. У мальчика никогда не было игрушек — только любимый Чи. Всю свою короткую жизнь он провел на душных палубах грязных судов, задыхаясь в тесных каютах, или некоторое время жил в хибарах на берегу. Он иногда видел других детей, но ему не удавалось с ними поиграть.

Однако возникла одна сложность. Одежда мальчика стала грязной, рваной, к тому же он из нее вырос. Мариам не хотела, чтобы ее сына видели в таком виде христианские дети. Ей нужно что-то придумать с его нарядами.

Поразмыслив, Мариам приняла трудное решение. Она открыла потрепанную сумку, где лежали все их вещи, затем достала единственную вещь, напоминавшую о прежней жизни в Приюте Вечного Блаженства. Это был Халат Шестнадцати Лет. Мариам смотрела на него, и глаза ее туманились от слез.

— Мне так хотелось сохранить его, — прошептала Мариам. — Я мечтала, чтобы Уолтер увидел меня в нем. Если он… начал меня забывать, то наряд напомнит о том, как мы были счастливы и любили друг друга.

Но ей пришлось пожертвовать халатом.

«Это все, что у меня есть, и я не могу тратить деньги, чтобы купить что-то лишнее, — грустно думала Мариам. — Я должна позабыть о гордости и… надеждах. Надо одеть сына как подобает».

Два дня Мариам кроила, примеряла и шила мальчику новый наряд из роскошного Халата Шестнадцати Лет. В результате для малыша вышло платьице до пят, в котором он выглядел как сын китайского мандарина. Кроме того, она надела на малыша черные брючки с большими отворотами. Ей удалось даже сшить круглую шапочку, так мило сидевшую на его золотистых кудрях.

Увидев результат своих трудов, Мариам захлопала в ладоши и больше ни о чем не жалела.

— Ах ты, красавец! — воскликнула Мариам. — Мой Уолтер, эти мальчики будут тебе завидовать, потому что у тебя такой красивый наряд.

Даже совсем маленьким детям нравятся красивые вещи. Малыш улыбался матери и нежно гладил прекрасный атлас.

На следующее утро во дворе опять было много ребятни. Мариам взяла сына за руку и вывела его во двор. Дети вновь играли с мячом и кеглями. Когда перед ними появились незнакомые люди, они перестали играть. Во дворе были дети разного возраста — от совсем маленьких до девочек и мальчиков лет восьми — десяти. Были там и ребятишки такие же, как Уолтер, они шумно копошились среди более старших детей.