Клейн вернулся к своему бараку. Он и в молодости-то не был великим драчуном. А сейчас и подавно разучился бить по живому. Поэтому его беспокоило то, что охранник до сих пор не пришел в сознание.
Еще раз проверив, надежно ли затянуты узлы на руках и ногах охранника, Клейн плеснул ему в лицо воды. Никакой реакции. Тогда он приложил пальцы к мокрой шее и нащупал пульс. Жизнь еще билась в этом крепком молодом теле.
Сам очухается, подумал Клейн, разглядывая связку ключей. Магазин в «кипарисе» оказался пустым, и полковнику очень хотелось его заполнить. Где-то должна быть оружейная комната. Пирамида с автоматами, сейф с патронами. Здесь все было как в армии. Это и была маленькая армия. С обычными армейскими порядками. И обычным бардаком: часовые спят, кладовщики воруют, а личный состав строит дачу командиру.
Почти все комнатки в этом корпусе были забиты коробками и тюками. Не использовались как склад только два помещения — кабинет, где его допрашивал турок, и маленькая комната в торце здания.
Там валялся драный матрас на полу, стены были разрисованы рядами крестиков. Здесь уже держали кого-то взаперти, и не один раз — у каждого пленного свой календарь. Клейну показалось, что он видел когда-то эти стены, и этот матрас. Он застыл, потирая виски. И вспомнил. Все это он видел на видеокассете, присланной похитителями прокурора.
Он не нашел в этом корпусе то, что хотел. Надо было перебираться в другой, и желательно, чтобы это был не склад, а штаб.
Порывшись в коробках, он подобрал себе спортивный костюм и кроссовки. «Кипарис» легко маскировался под просторной курткой, а карман не жалко было прорвать внутри, чтобы кисть обхватила рукоятку.
Небрежной походкой, держа руки в карманах, он пошел по дорожке сада. Среди однотипных корпусов выделялся флигель с антеннами на крыше. Там мог быть штаб. Но там могла быть и охрана.
Проходя мимо штаба, он замедлил шаг и увидел в окне троих охранников. Они развалились на диване перед телевизором и потягивали вино. Пара пустых бутылок валялась в углу. «Кипарисы» висели гроздью на вешалке.
«Куда спешить», подумал Клейн. «Пусть выпьют еще по бутылочке, а мы пока прогуляемся».
Он прошел мимо и поднялся на крыльцо соседнего корпуса. Подергал дверь. Заперто. Из связки ключей один подошел, и Клейн снова оказался на складе. На стеллажах стояли сумки и чемоданы. Это была камера хранения.
Одна из сумок, самая крайняя, была похожа на сумку Степана Зубова. «Таких сумок миллион», подумал Клейн, вытягивая ее со стеллажа.
Молния была разорвана. Сверху лежал пушистый белый свитер. Зубов надел его в Питере и снял уже в самолете.
Он приложил свитер к лицу. Колючая длинная шерсть пахла сигарным дымом.
Степан Зубов никому не доверял свои вещи. Даже лучший друг Ромка не мог выпросить у него, например, кипятильник на полчаса. В поездках он никогда не сдавал сумку в багаж. И уж, конечно, в жизни не пользовался камерой хранения.
Все ясно, сказал себе полковник Клейн. На Степана можно не рассчитывать.
Косметички с кольтом не было. Зато остались консервы: сгущенка, кофе, тушенка. Клейн открыл баночку кофе и высыпал на ладонь патроны. На дне сумки лежал толстый дорожный атлас. Из него Граф извлек маузер.
Теперь можно обойтись без пустого «кипариса». Он немного поупражнялся с непривычным оружием. Маузер не приспособлен для скрытого ношения, но очень удобен в прицеливании, особенно двумя руками.
Патроны были сухие и новые на вид. Он выбрал несколько пуль с подпиленными носиками и перезарядил пистолет. Первые выстрелы будут самыми важными. Если стрелять, то валить наверняка.
Было немного досадно оттого, что придется нарушить такой хороший план Рены. Но ситуация изменилась. Клейн уже не мог просто спрятаться где-нибудь, ожидая подмоги. Теперь все стало гораздо проще.
Он закинул зубовскую сумку на плечо и, держа руку с маузером внутри нее, пошел к штабу. Дверь была приоткрыта, и он видел двоих охранников, развалившихся на диване. Третий сидел в кресле, спиной к входу, и Граф видел его бритый затылок с двумя макушками, рука его свисала до пола, и пальцы нервно постукивали по автомату, который лежал на полу. Два других автомата все так же висели на вешалке.
Краем глаза он видел экран телевизора, там двигались голые задницы, кто-то стонал, имитируя животную боль. «Только не сюда, только не сюда!» жалобно провыла женщина, и охранники заржали. Клейн отвлекся на секунду и глянул на экран внимательнее. В углу кадра высвечивались цифры и буквы. Охранники смотрели не дешевую порнушку, а видеозапись.
Как быстро меняется ситуация, подумал Граф. Она становится все проще и проще. Теперь не надо никого класть на пол, связывать, возиться с ними. Не надо рисковать.
Тот, что сидел в кресле, получил пулю под затылок. Двое на диване — по пуле в грудь. Потом он подошел и добавил каждому в висок.
Комната наполнилась пороховым дымом. Он проверил магазины их автоматов — опять пусто.
На экране скулила женщина. Клейн повернулся, чтобы выключить телевизор, и увидел в кадре знакомые стены, те самые, в крестиках. Два голых волосатых мужика в масках насиловали женщину на том самом драном матрасе. И чей-то голос за кадром произнес: «Ну что, нравится картина? Мы горячие чеченские парни. Вот так мы с ней будем делать каждый день, пока бабки не отдашь, козел».
Присев у подоконника, он осторожно глянул в окно. На дорожках сада никого не было. Выстрелы не встревожили оставшихся на даче.
В тумбе под телевизором было еще несколько кассет, и он сложил их в сумку. На одной из них была надпись: «Прокурор. В Питер». Он не удержался, вставил ее в видеомагнитофон и вытер кровь с экрана.
Для начала назовите себя.
Кузнецов Ярослав Ильич.
Это по матери фамилия. А настоящая какая?
Хорошо, Бронштейн Ярослав Ильич.
Интересно. Дальше.
Что говорить?
Ну, типа как вы здесь оказались?
Оказался я здесь как последний мудак. Захотелось горным воздухом подышать напоследок.
Почему «напоследок»?
Война. Война разгорается на Кавказе. И скоро мы забудем, что это курортная зона. Это надолго. Не одно поколение вырастет в этой войне.
Короче, вы можете записать обращение к своим близким.
Хорошо. Мои близкие, это, вероятно, брат мой. А также мои товарищи по работе. Хорошо, я обращаюсь к вам.
Смотрите в камеру.
Хорошо. Я обращаюсь с такими словами. Меня захватили, когда я вышел из гостиницы после телефонного звонка. Мне позвонил работник холдинга «Мировой Океан» по фамилии Шалаков. Он сказал, что у него есть сведения чрезвычайной важности по одному делу. Неважно, по какому конкретно. Важно, что этот Шалаков был в курсе дела, находящегося под особым надзором прокуратуры.
К родным обращайтесь, сказали же вам.
Хорошо. Итак, я вышел и был схвачен вооруженными людьми в серой камуфлированной форме. Меня несколько раз пересаживали из машины в машину, и, наконец, посадили в вертолет. Часы у меня отняли сразу, но перелет занял два часа. Сели мы на большом аэродроме, там меня пересадили в автозак и доставили сюда. Человек, назвавшийся по телефону Шалаковым, присутствует здесь, я узнал его по голосу.
Что он несет, что он несет? Не обращай внимания. Мы все это вырежем. Говорите по существу, поберегите свое время.
Хорошо. Говорю по существу. Во-первых, я надеюсь, что эта кассета каким-то образом попадет в руки моих товарищей по работе. И, прежде всего я хочу сказать, что ключи от маленького сейфа хранятся у моей соседки, Валентины Мигуэлевны Ивановой-Рамирес. Дальше… Итак, меня захватили заложником. Я часто сталкивался с этим явлением в последние годы. И в результате своих наблюдений я пришел к выводу, к жестокому и неутешительному выводу. Захват заложников будет процветающим бизнесом. Государство и общество не могут противопоставить этому преступлению ничего, кроме усиления ответственности. Есть только один способ остановить этот безумный поток. Общество людей не должно говорить на языке зверей. А слово «заложник» — это слово из языка зверей. Не надо выкупать заложников. Не надо обменивать заложников. Надо просто вычеркнуть слово «заложник» из нашей речи. Другого способа нет. Следует считать мертвым любого, взятого в заложники. Соответственно те, кто захватывают заложника, являются убийцами. Итак, забудьте обо мне. Считайте, что я умер. Я прошу прощения у всех, кого обидел в своей жизни. У каждого обвиняемого, которого я отправил за решетку. Я честно делал свое дело, простите меня. Я прошу прощения у своего брата. Я был к нему несправедлив. И слишком мало помогал ему. Мог бы больше, но не хотел прослыть коррупционером. Глупо. Простите меня. И прощайте. А сейчас я хотел бы воспользоваться предоставленной мне возможностью… (Начинается драка, в кадре мелькает Шалаков, которого прокурор держит за горло. Их растаскивают, съемка остановлена. На следующем кадре прокурор уже связан по рукам и ногам. Он лежит на матрасе, и его пинают ногами).