— Вице-президентские яйца меня не интересуют, — сказал Сергеич. — Меня интересуют вот эти зеленые шарики.

— Долма, — сказал Фикрет. — Голубцы знаешь? Вот точно такой, только не в капусте, а в виноградных листьях.

— Это съедобно? — засомневался Сергеич.

— Слушай, чего ждем? Наливай, — сказал Махсум. — Давай теперь мне допрос делай. Хороший допрос, слушай. Наливай, все расскажу.

— Эх, был бы телефон, — сказал Вадим. — Могли бы инициативу перехватить.

— Давай лучше по сто грамм перехватим, — сказал Сергеич.

— Ай, молодец! Хорошо сказал, — одобрительно кивнул Фикрет.

Глава 14

Один генерал наставлял молодых офицеров: «Ты выпей пол-литра, ну литр, ну два. Но напиваться-то зачем?»

А никто и не напивался. Потому что хоть они и пили водку стаканами, но стаканы были маленькие, пузатенькие, под чай. И Фикрет наполнял их строго до талии. Ровно на один добрый глоток. После третьего или четвертого тоста Панин вспомнил, что собирался звонить, но Фикрет расслабленно протянул:

— Э, зачем звонить? Хорошо сидим, давно не виделись, приятная компания. Сиди, не волнуйся, потом звонить будем.

— Потом я уже не смогу, — самокритично признал Вадим. — Лучше завтра. Проспимся, все взвесим и сопоставим, все согласуем, тогда и начнем звонить во все концы.

— Да кому звонить… — мрачно сказал Ковальский. — Кому мы нужны. Димка, черт, обидно, но ты опять прав. Кто мы такие? Два одиноких мужика. Пустая у нас житуха, ты понимаешь? Пустая. Все, что мы делаем, пропадает впустую. Для кого все это? Пустота. Полный ноль. Ни жены, ни детей. Даже собаку не завел.

— Не переживай, — сказал Вадим. — Вернемся, я все исправлю.

— Это как?

— Куплю тебе аквариум.

— Кстати, о рыбках, — Ковальский поднял стакан. — Будем.

— За хозяина, — поспешил сказать Вадим, чтобы Сергеич не выпил без тоста. — Фикрет мой старый друг. Это самый лучший рыбак в мире, но я люблю его не за это. Его все любят за то, что он всегда готов помочь. Как бы ни было трудно, я в нем уверен. Брат, ты тоже можешь быть уверен во мне.

— И во мне, — Ковальский потянулся чокнуться с Фикретом.

— Во мне тоже, — стакан Махсума соединился с остальными.

Фикрет благодушно улыбался и, щурясь, нюхал сигарету, которую разминал перед носом. Он давно уже собрался покурить, но Ковальский попросил его не делать этого за столом, а желание гостя было сильнее любого закона. Выйти курить на крыльцо сейчас было нельзя, потому что мимо бомбоубежища шла с работы дневная смена.

Муртазанов подсел ближе к Фикрету:

— Давно хотел спросить. Ночью, на море, эти собаки на машине в яму попали. Ты откуда знал про эту яму?

— Знал, да. Сам копал.

— Красавчик, — Махсум покачал головой.

Они заговорили о разных деталях браконьерского быта. Фикрет был морским браконьером, Муртазанов промышлял на суше, но у них нашлось много общего.

Вадиму же не терпелось поделиться своим планом перехвата инициативы. Наступила та самая творческая стадия опьянения, ради которой и употребляют алкоголь литераторы, художники и контрразведчики. Сейчас он улавливал неуловимое, видел невидимое. Выстраивались связи между событиями, которые никак не могли быть связаны. И закономерность, которая связывала эти события, требовала новых действий, новых событий — просто для завершения картины.

Он доказывал Сергеичу, что надо выходить на Азимова, завязать переговоры и намекнуть, что им известно об аппаратуре. И если он клюнет, предложить обмен на своих условиях — аппаратура на прокурора.

— Да с чего ты взял, что прокурор у него? — удивился Ковальский.

— Чувствую, — сказал Панин. — Ну, положим, он не держит его в своем кабинете, но наверняка связан с похитителями.

Панин расставил на столе схему из головок чеснока, соленых огурцов и помидоров, а связи между элементами обозначил стрелками зеленого лука. Вот аппаратура (зажигалка), а вот «Туранбуран» (чеснок). Они могут получить свой аппарат только через Махсума (помидор). Но на помидор у них нет выхода. Он окружен огурцами. И тогда появился второй чеснок, чеченцы. Чеснок-2 захватил одного из огурцов. Началась торговля. Меняем огурец на помидор.

— А Азимов кто — огурец или чеснок?

— Он козел. То есть он с виду огурец, внутри чеснок. А теперь мы предлагаем им зажигалку сразу, без помидоров и огурцов.

— А она у нас есть, эта зажигалка?

— Нет, но этого они не знают. Это блеф. Ну и что? У нас ничего нет, значит мы ничего не теряем. Зато теряет противник. Он теряет время, он ждет наших дальнейших шагов. И ловить нас уже не будет, и даже может помочь, если это будет нужно, чтобы достать аппаратуру. И помидорчик уже никому не нужен, и огурец возвращается к своим. На, закуси.

— А дальше-то что? Это называется «вызываем огонь на себя», — сказал Ковальский. — Штука эффективная, но малоприятная. Пока я не вижу продолжения.

— Продолжение в следующем номере, — сказал Панин.

Фикрет превратно истолковал его слова и наполнил стаканчики.

— Продолжение может быть, например, таким. — Вадим продолжал импровизировать на ходу. — Мы говорим, что Махсум указал нам место, где лежит аппаратура. И это место где-то за Ладогой. Логично? Потому-то он и оказался в питерском СИЗО, а не в московском, к примеру. Так мы сразу переносим театр военных действий на нашу территорию. А там уже наши шансы равны. Можем, например, заманить их в район зубовской избушки, а там подставить под каких-нибудь ментов. Или под бандитов. Или сами перестреляем.

— Будешь стрелять, меня позови, — сказал Фикрет.

— И меня, — отозвался Махсум.

— Постой, а как же прокурор?

— Да черт с ним, с прокурором. Самим бы выбраться как-нибудь. А там видно будет. План не должен быть слишком подробным. Первые пункты составили — и вперед, остальное на ходу подправим. А то так всю жизнь и просидишь за составлением плана.

Панин чокнулся с Фикретом и добавил:

— Это меня Сумгаит научил. Брат, расскажу тебе поучительную историю. Помнишь, Мила твоя сказала, что в городском коммутаторе лишний проводок появился? Это уже после погромов было, когда следственная группа работала, со всего Союза орлы слетелись. Там такое можно было подслушать, если на линию сесть… И вот мы получаем информацию, что обнаружен лишний проводок. В обычной ситуации какие были бы наши действия? Доложить начальству. Составить план мероприятий. Подать на утверждение. Устранить замеченные недостатки, переписать, переставить слова в предложениях, отпечатать на хорошей бумаге. Утвердить план. И так далее и тому подобное. Вместо этого что делаем мы с Михалычем? (Это друг мой. Типа Сергеича.) Так что мы делаем на фоне всех этих событий? На фоне всеобщего предательства и полной импотенции властных структур? Никаких докладов и планов. Просто среди ночи несемся на телефонный узел. Находим этот лишний провод и по нему спускаемся в какую-то подсобку. Нам навстречу по лестнице поднимаются двое. Незаметные такие ребята. Мы с ними разминулись, идем по проводу и упираемся в запертую дверь. Ключей ни у кого нет. Взламываем дверь и видим стол, стул, телефон, а к нему ведет тот самый проводок.

— А этих ребят нашли? — спросил Махсум.

— Нет, конечно.

— Повезло вам, — сказал чеченец. — Почему они вас не положили там на лестнице?

— Наверно, боялись, что шум поднимется. Я же говорю, там весь Союз крутился, лучшие сыщики. А ведь могли и положить.

Ковальский кивал задумчиво, похрустывая огурчиком, а потом сказал, что аквариум делу не поможет, что жизнь у них пустая и никчемная, и что это не случайно. Не случайно они попали в такую передрягу. Почему-то те, кто обзавелся семьей, в такие передряги не попадают. Они не только о себе думают, они не станут рисковать ради… Ради чего? На кой черт нам сдалась эта аппаратура? Что мы вообще тут делаем?

— Аппаратуры там не было, — сказал Махсум.

— А ты откуда знаешь?