– Да, сэр, – ответил Нортон, машинально похлопав себя по карману пиджака. – Я прокручу ее, как только все будет готово.

– Все готово, – сказал президент. – Магнитофон в этом шкафу.

Нортон встал и подошел к шкафу.

– Пленка ничего не доказывает, – впервые подал голос Ник Гальяно. – Ее можно подделать, смонтировать, сделать все, что угодно.

– Это может определить эксперт, – сказал Кифнер.

– Никакого житья от этих проклятых экспертов, – сказал Ник.

Нортон открыл шкаф и уставился на лучший магнитофон из всех, какие ему доводилось видеть.

– Я не записываю то, что здесь говорится, если ты думаешь об этом, – сказал президент. – Знаешь, как обращаться с ним? Или кого-нибудь вызвать?

– Думаю, справлюсь сам, – ответил Нортон, достал из кармана пленку и стал ее устанавливать.

– Не знаю, правомочны ли мы так поступать, – сказал Эд Мерфи. – Раз это новая улика, ее нужно сразу передать в прокуратуру. Мы не вправе ничего нарушать ради удовлетворения любопытства.

Президент вопросительно глянул на молодого прокурора.

– Фрэнк?

– У меня нет никаких возражений, – ответил Кифнер. – Я представляю здесь министерство юстиции. А вы, в конце концов, президент.

– Так меня уверяют, – пробормотал Уитмор. – Ладно, Бен, действуй.

Нортон воззрился на президента, удивляясь его спокойствию. Неужели он не знает, что сейчас услышит? Неужели ему это безразлично? Или он изображает неведение? Как бы там ни было, этот сукин сын умеет владеть собой.

Нортон нажал кнопку. Послышался какой-то шум, потом раздался телефонный звонок, и женский голос произнес: «Алло?» Нортон включил перемотку, и пленка с громким свистом завертелась.

– Это Донна отвечает по телефону, – сказал Нортон. – Полагаю, что данный разговор особого значения не имеет.

Ему стало любопытно, понял ли президент, что это за разговор. Выждав несколько секунд, он снова включил запись, свист перешел в негромкий шум. Фрэнк Кифнер закашлялся, кресло президента скрипнуло. Внезапно на весь Овальный кабинет раздался стук в дверь. Этот звук, последующие шумы и голоса слышались совершенно ясно; Нортону вспомнились старые радиопьесы, которые он слушал в детстве, лежа на полу в гостиной.

«Кто там?» – спросила Донна.

«Я. Открой». – Это был мужской голос, грубый и нетерпеливый. Нортону стало интересно, узнают ли его остальные. Он сидел, глядя на вертящуюся катушку, почему-то не желая смотреть на лица присутствующих.

«Кто? А, сейчас».

Послышался лязг цепочки, щелканье засова, скрип двери.

«Это ты? Что тебе нужно?»

«Поговорить».

«Нам не о чем говорить».

«По-моему, есть. Ну что, пригласишь меня войти или нет?»

«Ладно, входи».

Дверь закрылась, по коридору дома на Вольта-плейс прозвучали шаги.

«Можешь сесть сюда, – сказала Донна. – Что ты хотел мне сказать?»

Нортон украдкой оглянулся. Все сидели неподвижно, с застывшими лицами. Однако он чувствовал, что напряжение нарастает. Несомненно, они уже все поняли.

«Эта твоя книга, – сказал мужчина. – Письма. Ты что, не понимаешь…»

«Господи, так вот зачем ты приехал», – раздраженно сказала она.

«Послушай, ты создаешь никому не нужные проблемы».

«Пошел к черту! – крикнула Донна. – Убирайся!»

Послышалась гневная брань мужчины, скрип кресла, шаги – и потом, словно эхо, скрип кресла и шаги здесь, в Овальном кабинете.

– Выключи! – крикнул Ник Гальяно и бросился к магнитофону, оттолкнув Нортона.

Ник выключил магнитофон, Нортон схватил его, и внезапно Ник вцепился в горло Нортону, но тут на весь кабинет раздался крик:

– Ник! Перестань! Сейчас же!

Это крикнул президент; услышав его, Гальяно мгновенно опустил руки и, бледный, с дрожащими пальцами, застыл возле шкафа.

– Незачем крутить дальше эту проклятую пленку, – злобно сказал Ник. – Я сам расскажу, что случилось. Я требовал у Донны рукопись. Мы поссорились. Она влепила мне пощечину, я дал сдачи. Она упала и стукнулась головой о столик. Вот и все. Это был несчастный случай. Злого умысла против нее у меня не было. Я только хотел помочь тебе, босс.

Он снова сел в свое кресло и закрыл лицо руками. Президент нахмурился. Эд Мерфи дрожащими руками зажег сигарету. Наконец, Фрэнк Кифнер нарушил молчание:

– Что было дальше, Ник? Кому ты об этом рассказал? Кто взял пленку?

Ник Гальяно медленно поднял голову, говоря, он все время смотрел на президента, будто в кабинете никого больше не было.

– Я сразу же увидел, что она мертва. Помочь ей было невозможно. Я перепугался и поехал домой. Потом подумал об отпечатках пальцев. Что делать, я не представлял. За себя я не беспокоился – не беспокоюсь и сейчас, клянусь богом, босс, – но понимал, что этот случай даст твоим врагам повод для шантажа. Я хотел вернуться туда и стереть отпечатки, но не мог решиться. Нужен был кто-то другой. Тогда я вспомнил о Риддле. Он был специалистом в таких делах. И я позвонил ему. Сказал, что зашел в тот дом и обнаружил эту женщину мертвой, что не знаю, кто ее убил, но прошлым вечером там был один значительный человек, и может возникнуть неприятное дело. Пообещал, что, если он сделает все как надо, я в долгу не останусь. Он ответил: «Не волнуйся, Ник. Байрон Риддл все сделает как надо». Два дня спустя я решил, что он сдержал слово. А потом я узнал о пропаже пленки и понял, что Риддл меня обманул. Я поехал к нему, у нас был крупный разговор, но он утверждал, что о пленке ничего не знает. А потом взял и скрылся. Вот и все.

Ник поднялся и встал перед столом президента, словно подсудимый. Выглядел он усталым, постаревшим, опустошенным.

– Я старался помочь тебе, босс. Ты сказал, что она пишет книгу, может этим навредить тебе, и я хотел отнять рукопись. Но даже и не притронулся к ней – наверно, ее взял Риддл. Хотел замять эту историю. Однако только испортил дело, как и все дела в своей бестолковой жизни. Но вину я полностью беру на себя. Замешаны тут только мы с Риддлом. Я подпишу признание, сделаю заявление, признаю себя виновным – как ты скажешь.

Уитмор медленно поднялся, вышел из-за стола и обнял Ника за плечи.

– Крепко тебе не повезло, а, Ник? – Уитмор печально покачал головой. – Туго придется тебе, дружище. Тут уж я ничем не могу помочь. Тем не менее, я по-прежнему твой друг.

Ник сделал попытку улыбнуться.

– Это самое главное, босс. Теперь я должен отсюда уйти. Я сказал все. Теперь только скажи мне, что делать.

Фрэнк Кифнер откашлялся.

– Мистер президент, я считаю, что мне следует выслушать признание мистера Гальяно как можно скорее. Разумеется, если он хочет, при этом может присутствовать адвокат.

– Адвокат мне ни к чему, – сказал Ник. – Я пойду к себе в кабинет. Буду ждать там, пока вы не закончите.

Сунув руки в карманы, волоча ноги, Ник вышел, взгляд его был потуплен, жизнь, казалось, ушла из него.

Наступило короткое молчание, потом заговорил Кифнер:

– Мистер президент, есть несколько вопросов, которыми нужно заняться как можно скорее.

– Какие еще вопросы? – резко спросил Эд Мерфи. – Во всем повинны только Ник и Риддл. Ник признался, а Риддл мертв.

– Подождите немного, – сказал президент. – Я должен поговорить с Ником. Он пустит себе пулю в лоб, если решит, что окажет мне этим услугу. Надо его успокоить. И позаботиться об адвокате. Вернусь я через пятнадцать минут, и мы все доведем до конца.

Все трое поднялись, когда президент широким шагом выходил из кабинета, потом сели снова. Нортон думал о помиловании и о том, подобает ли президенту говорить сейчас с Ником. Но что тут поделаешь?

– А какое было чудесное утро, – устало сказал Эд Мерфи. – Жутко подумать, что это Ник, но, по крайней мере, эта проклятая история завершилась. Слушайте, а выпить никто не хочет?

Нортон и Кифнер покачали головой.

– Бен, я снова скажу, – продолжал Эд Мерфи, – поработал ты прекрасно. Ты был прав, а я нет. Упрямства тебе не занимать, но я тобой восхищаюсь. Босс тоже. И поверь, когда все утрясется, предложение работы остается в силе.