Только после этого он снял куртку и вытер руки о штаны.

— Ну, — начал он, вдыхая аромат из кухни, — что готовите?

— Всего лишь макароны с ветчиной. — Стефани беззаботно пожала плечами. — А вам, мистер Макаллистер, пора закупать продукты. Если вы не погибнете от пневмонии, то вам грозит голодная смерть.

Он усмехнулся.

— Не хотите выпить?

— Выпить? — Она вскинула бровь. — Чего, например?..

— Чего-нибудь вроде виски или вина. Выбирайте!

Она хотела отказаться, но мысль выпить бокал вина была слишком соблазнительной. В конце концов, сегодня ведь Сочельник.

— Белое вино было бы кстати.

— Сейчас принесу.

Макаллистер ушел на кухню и через минуту-другую вернулся. Вручив ей красивый хрустальный стакан, на три четверти наполненный вином, и подняв свой, с виски, звенящий кубиками льда, провозгласил:

— Ваше здоровье!

— Ваше здоровье! — пробормотала она. И, не подумав, добавила: — С Рождеством!

Ответом на это поздравление было неприятное «Хрмпф!». Он отвернулся и отошел к окну. Стефани могла видеть его отражение в темном окне — уже знакомая мрачная гримаса. Какой сухарь, подумала Стефани, какой ужасный зануда!

— Вам будет приятно узнать, что скоро я вас покину, — сказала она сладким голоском. — Я позвонила Грантему, когда увидела, что снег кончился. Они пришлют аварийку сегодня ближе к вечеру.

— И что вы намерены делать, когда ваша машина пройдет осмотр? Вполне возможно, что вы повредили передачу или… — Он повернулся к ней лицом.

— Мистер Грантем сказал, что проблем не будет. Я доеду до Тарлити на аварийке, а оттуда могу взять такси. Или поеду на автобусе.

Он нахмурился:

— Вы еще куда-нибудь звонили?

— Нет, — отчеканила Стефани, — и не беспокойтесь, я заплачу за телефонные звонки. Правда, я…

— Мисс Редфорд, — в его голосе сквозила усталость, — мне наплевать на деньги. Я подумал о том, что вы застряли здесь, а возможно, есть еще кто-то — кроме семьи, — кто может волноваться, узнав, что вы не доехали туда, куда собирались.

— Ой, — она вдруг почувствовала себя очень маленькой, — извините…

— Ну и как, есть?.. — резко прервал ее Деймиан.

— Есть что?

— Кто-нибудь еще в вашей жизни!

Конечно, он имел в виду мужчину. Только она понять не могла, почему он был так зол.

В любом случае Стефани не собиралась рассказывать ему о Тони, развлекающемся сейчас в Аспене с семейством Уитни… и с их красавицей дочерью Тиффани, которая уже несколько лет с ума по нему сходит.

— Нет, — легко ответила Стефани, — в моей жизни нет никого. В данный момент. — Она не хотела продолжать эту тему. Водя пальцем по кромке стакана, она спросила: — Скажите мне, мистер Макаллистер, а чем занимаетесь вы?

Деймиан оперся плечом о каминную полку. Закрыл глаза.

— Черчу… рисую. — Он как будто уходил от ответа. Открыл глаза, и его взгляд скользнул по полотну, которое испугало Стефани ночью. — Поэтому я и построил дом в этом месте. Пейзажи здесь… Ну, не думаю, что мне стоит рассказывать вам о красотах Вермонта.

Стефани поставила свой стакан, обошла диван и отступила на несколько шагов, чтобы посмотреть на картину издали.

— Ваша работа?

— Да.

— Вы очень талантливы, — сказала она после довольно долгой паузы. И посмотрела на него. Деймиан стоял все там же, у камина. Но смотрел уже не на картину, а на нее. Ждал.

— А вы не очень-то критичны, — легко сказал он, но его тон не обманул Стефани.

Она поколебалась и снова взглянула на картину:

— Эффект потрясающий, живой и драматичный, отражение в озере очень хорошо передано…

— Но?..

Услышал-таки сомнение в ее голосе. Черт! Стефани расправила плечи.

— Но у себя дома я вряд ли захотела бы иметь такую картину. Она мне кажется слишком… мрачной.

— Мрачной?

Его прохладный тон задел ее.

— Ммм. И будоражащей. Этот сумрак долин, сгущающиеся тучи, смутное чувство тревоги от хищной птицы над раненым оленем…

— Эта хищная птица, мисс Редфорд, — орел.

— Да я знаю, что это орел, — сказала она нетерпеливо, — и мне нравятся орлы, но здесь впечатление слишком… зловещее. — Она поморщилась и вздохнула. — Мне очень жаль. — Она снова вернулась на диван. — Это, несомненно, не то, что вы хотели услышать, но я должна быть честной. Видите ли, мне нравится окружать себя картинами, которые доставляют мне удовольствие. В мире достаточно уродства и жестокости, и совершенно незачем приносить их к себе в дом. — Поколебавшись, она добавила: — Если бы я увидела эту картину в картинной галерее, я бы подумала, что художник был очень несчастен, когда…

— Боже, вы что — не можете просто смотреть на картину и видеть, что там изображено? Вам обязательно надо докопаться до ее скрытой сути? — Макаллистер был в бешенстве: он резко поставил свой стакан — удивительно, что тот не разбился. — Все вокруг — психологи! Разве я посмотрел на вашего чертова медвежонка и сказал: «Вы удивительно талантливы, этот маленький медвежонок такого красивого коричневого цвета… но я бы не хотел иметь его в своем доме, потому что он напоминал бы мне о том, что не каждый дом на свете — счастливый и не каждый ребенок получает медвежонка на Рождество»?

Сама не своя, Стефани глядела на него и чувствовала, что кровь отхлынула от лица. Как же она ненавидела, когда на нее кричат: это было все равно что получить пощечину.

— Извините меня, — еле выдавила она и поспешила из комнаты, надеясь, что успеет дойти до ванной прежде, чем у нее потекут слезы.

Но он в два шага догнал ее. Его рука твердо легла на ее плечо, он развернул ее лицом к себе. И увидел, что она плачет.

— Ох, ради Бога… — прохрипел он и привлек ее к себе, так что она уткнулась лицом в его прекрасный голубой свитер. — Не будьте такой чувствительной! Я только…

— Чувствительной? — В ярости Стефани вскинула голову. — Да вы не знаете, что это такое! Даже если бы сама чувствительность сидела перед вашим носом, вы бы ее не узнали, мистер Макаллистер! — Глаза Стефани сверкали, грудь сотрясалась при каждом вздохе. — А иначе вы бы не находились сейчас в таком положении…

— Не вижу ничего плохого в моем положении. — Он нежно стер слезу с ее щеки. — Собственно говоря, я нахожу это положение исключительно… интересным.

Интересным? Стефани почти застонала. То, что ему казалось интересным, ее просто потрясло — как будто ударило электрическим током. Оттолкнув его руки, Стефани отступила.

— Я считаю, — задыхаясь, сказала она, — что вы не в себе, мистер Макаллистер.

— Да, надо думать, — сказал он, в его кривой усмешке не было и тени извинения.

— Думать вовсе не надо, — отрезала она.

— Слушаюсь, мэм.

Вскинув голову, Стефани проследовала в ванную комнату и с радостным удивлением отметила, что подгибающиеся ноги все еще ее держат.

Ох, как близка была опасность!

Макаллистер закатил глаза, направляясь в кухню. Один поцелуй… и он бы пропал.

Обнимать ее все равно что держать в руках свою мечту. Она — воплощение желаний любого мужчины. Воплощение его желаний. Да, он желал ее! Она обаятельна, женственна, красива и так хорошо пахнет, что ему хотелось сорвать с нее одежду, найти и поцеловать каждое местечко, надушенное этими убийственными духами. Даже сейчас, когда она ушла, этот ее запах висел в воздухе, доводя его до сумасшествия.

А как сводило его с ума весь прошлый месяц рождественское поздравление в витрине ее магазина! Вот уж точно: мир тесен. Но эта женщина обожает игрушки, детишек, Рождество и тому подобную ерунду, а значит, она ему совершенно не подходит.

Нет, наоборот. Она подходит ему, как никто другой.

Сам себя не понимая и путаясь в вихре мыслей, он взлохматил свои волосы жестом полного отчаяния и вошел в кухню.

Сдернув полотенце с вешалки, Деймиан вытащил из духовки кастрюлю и поставил ее на стол. Выглядит восхитительно. Самое время снимать с огня: корочка из тертого сыра — золотисто-коричневая и хрустящая. Полчаса назад он просто умирал с голоду, а теперь ему хотелось совершенно другого.