— Надеюсь, что так оно и будет. А также надеюсь, что вы понимаете — у этого предложения есть срок действия…

Она была права, и мама моя тоже права. Если ждать дальше, то можно в конце концов упустить и время, и деньги. Но для себя я еще не поняла, что хуже: дождаться, пока все рухнет, как предсказывает мама, или все же послушаться ее совета.

Мама перевела взгляд с меня на телевизор и сделала еще глоток вина. Я спросила:

— Это ты дала той продюсерше мой номер?

Ее рука с бокалом замерла на пути ко рту, а лоб напряженно наморщился.

— А что, тебе кто-то звонил?

— Ну да, поэтому я и спрашиваю. А номера моего в справочнике нет.

Она неопределенно пожала плечами.

— У этих людей свои способы получения информации.

— Не нужно говорить ни с кем из них, мама. Прошу тебя.

Она на мгновение задержала на мне взгляд, а потом откинула голову на спинку дивана.

— Я знаю, что была строга с вами, девочки, но это только из-за того, что мне хотелось, чтобы у вас было больше, чем было у меня. — Я ждала, чтобы она продолжила, Но она только показала рукой с бокалом в сторону телевизора. — Помнишь, как я разрешала вам с Дэйзи подольше не ложиться спать, чтобы смотреть вот это?

Только теперь я поняла, что она внимательно смотрит анонс «Унесенных ветром» — своего любимого фильма.

— Конечно. Ты тоже сидела вместе с нами, и тогда мы все вместе спали в гостиной.

Она улыбнулась этому воспоминанию, но лицо ее было печальным.

— Его начнут показывать через час. Если ты больна, я могла бы остаться с тобой на ночь.

— Ой, даже не знаю. Я встаю около семи и отправляюсь на пробежку, а ты…

Она снова отвернулась к телевизору. То, как она быстро переключила свое внимание, оказалось больнее, чем я могла бы предположить.

— О’кей, конечно, в компании мне будет веселее. Да и глупо, наверное, бегать в таком состоянии.

Она улыбнулась и похлопала мою ногу под одеялом.

— Тогда, Мишка Энни, я остаюсь.

Она стащила подушки с другого дивана и принялась устраивать себе постель на полу посреди гостиной. Когда она спросила, где у меня еще одеяла, щеки ее были розовыми от возбуждения, и я подумала: что за черт, с чего бы это? Но угроза провести еще одну ночь без сна в шкафу в прихожей, мучаясь вопросом, почему взломщик ничего не взял, подавила эту мысль.

Этой ночью, после того как мама отослала заехавшего за ней Уэйна домой одного, после того как мы под «Унесенные ветром» съели попкорн, печенье «Мишка Энни» и мороженое, мама тихо отключилась, прижав свое маленькое тело к моей спине и подоткнув колени в выемку под моими коленями. Ее дыхание щекотало мне спину, она закинула на меня руку, а я, глядя на ее маленькую ладонь, касавшуюся моей кожи, вдруг поняла, что это первый раз после моего возвращения с гор, когда я позволила кому-то находиться в таком близком физическом контакте с собой. Я отвернулась в сторону, чтобы она не почувствовала у себя на руке моих слез.

Только подумайте, док: каждый раз, когда я говорю о своей маме что-то плохое, я сразу же чувствую острую необходимость перечислить все ее хорошие качества — моя версия приметы «постучать по древу, чтобы не сглазить». На самом-то деле мама вовсе не плохая, но в этом и состоит проблема. Было бы намного легче, если бы я могла просто ненавидеть ее, потому что после редких моментов проявления ее любви все остальное время мне приходится гораздо труднее.

Сеанс восемнадцатый

— По дороге к вам в офис я проходила мимо щита объявлений, и внимание мое привлек плакат одного концерта. Я начала просматривать эту афишу, — просто чтобы остановиться и отхлебнуть кофе из стаканчика, — когда заметила выглядывающий из-под нее край листовки. Что-то в ней показалось мне знакомым, и я вытащила ее. Черт бы меня подрал, док, это была листовка с моей фотографией — с моим лицом — и надписью «Разыскивается риэлтор». Я стояла, уставившись на этот листок, пока мне на руку не упала капля: я даже не заметила, что плачу.

Возможно, мне следовало бы развесить свои собственные листовки: «По-прежнему в розыске». Это улыбающееся лицо принадлежало той женщине, какой я была раньше, а не той, кем стала теперь. Эту фотографию, должно быть, дал им Люк: он сделал ее наутро после нашего первого проведенного вместе Рождества. Он только что вручил мне великолепную поздравительную открытку, и я улыбалась ему, счастливая до невозможности…

Рука моя тряслась так, будто в ней был кусок льда, а не стаканчик теплого кофе.

Сейчас эта смятая листовка валяется в мусорном баке рядом с вашим офисом, но я до сих пор испытываю горячее желание вернуться и вытащить ее оттуда. Бог знает, что я собираюсь с ней сделать.

Теперь, когда первый шок после увиденной на улице фотографии уже улегся, я действительно хотела бы поговорить о том, что произошло, когда я наконец села и, как вы советовали, составила список всех людей в своей жизни. Да, фройляйн Фрейд, я на самом деле решила запустить на пробу одну из ваших идей. Блин, мне необходимо что-то делать, я не могу просто сидеть и тихо сходить с ума после этого взлома.

В голове у меня постоянно крутится одна и та же страшилка, какой-то самозапугивающий саундтрек примерно такого содержания: «Твоя машина стояла на подъездной аллее, так что взломщик должен был видеть, что вы с Эммой ушли. Сколько времени он следил за домом? Дни, недели, месяцы, а может и до сих пор? А что, если это не взломщик?»

Следующий час после этого я убеждаю себя, что я полная идиотка: копы правы, это просто случайность, какой-то тупой взломщик, распсиховавшийся, когда сработала сигнализация. Но потом шепот в голове возобновляется: «Кто-то и сейчас продолжает за тобой следить. Стоит тебе на секунду расслабиться, и он доберется до тебя. Ты не должна доверять никому».

Как я уже сказала, мне просто нужно что-то делать.

Начав с самых близких мне людей, — Люка, Кристины, мамы, Уэйна, каких-никаких родственников типа Тамары, ее брата Джейсона, тети Вэл и ее мужа Марка, — я оставила напротив каждого имени место для причин, по которым они могли бы желать мне зла, чувствуя себя при этом полной идиоткой, потому что, разумеется, вписать туда мне было нечего.

Далее я двинулась вниз по списку к другим людям, которых я могу чем-то злить, — бывшим клиентам, бывшим сотрудникам, бывшим бой-френдам. Против меня никогда не выдвигали исков через суд, и единственным риэлтором, кто мог бы иметь на меня зуб, был некий засекреченный агент по недвижимости, с которым мы конкурировали в борьбе за один и тот же проект как раз перед моим похищением. И хотя я разбила это неизвестное мне сердце, я никогда не делала ничего такого, за что мне можно было бы так отомстить по прошествии большого промежутка времени. Я выписала даже парочку бывших подружек Люка — одна из них вешалась на него, еще когда мы с ним только начали встречаться, но, черт побери, она уехала в Европу задолго до моего похищения. Я также внесла туда Выродка, а потом напротив его имени написала «мертв».

Я сидела за столом, тупо уставившись на нелепый список с пометками в правом столбике типа «получила заказ, который хотел получить кто-то другой», «продала чей-то дом недостаточно быстро», «не вернула кому-то CD», но когда пробовала представить себе кого-то из этих людей следящим за моим домом или взламывающим дверь, чтобы «добраться» до меня, то только качала головой, сокрушаясь бредовости этих мыслей.

Ну конечно, это был случайный взломщик, вероятно, какой-нибудь малолетний наркоман, который искал что-то, на что можно было купить следующую дозу, и он уже больше никогда сюда не придет, потому что знает, что у меня стоит сигнализация.

Блин, как бы глупо я себя ни чувствовала, составляя этот список, я все же рада, что сделала это. По крайней мере, в ту ночь я хотя бы спокойно спала в своей постели. И ко времени, когда в субботу после обеда Люк приехал ставить мне бухгалтерскую программу, я уже была готова к этому настолько, насколько это вообще возможно.