— У меня есть своя жизнь.

— Нет, ты просто существуешь. А я даю тебе второй шанс. И прошу заметить: третьего не будет. Каждое утро после завтрака мы будем заниматься нашими упражнениями, потом — душ. Сегодня это случилось до завтрака, но в дальнейшем никаких отклонений от расписания не будет.

Он подошел к шкафу и отпер его.

— На каждый день я сам буду выбирать для тебя одежду.

Он вынул два платья, сшитых наподобие того, которое было на мне: одно с темно-синими сердечками на зеленовато-голубом фоне, другое — просто бледно-розовое. Моя ненависть к розовому цвету шла по нарастающей. На верхней полке стопкой, похоже, были сложены такие же платья различных расцветок.

Он снова полез в шкаф и вынул оттуда лиловый шерстяной кардиган.

— Зимы здесь довольно холодные.

На нижней полке лежало несколько комплектов одежды, которую носил он: бежевые рубашки, и брюки. Сбоку я еще заметила пару бежевых свитеров. Он проследил за моим взглядом, улыбнулся и сказал:

— Единственный цвет, который мне нужен, это цвет твоего тела. — Потом продолжил: — После того как ты оделась, я выхожу на улицу и занимаюсь домашними делами, а ты остаешься внутри. Ты будешь мыть посуду, застилать постель и стирать. — Он вытащил из шкафа для посуды тарелку и с размаху хлопнул ею по стойке. — Невероятно, не правда ли? Изготовлено той же компанией, что делает такие стаканы. — Потом он вынул кастрюлю и взмахнул ею в воздухе, словно бейсбольной битой. — Легкая как перышко и сделана из одного куска. Ума не приложу, как им это удается. — Он сокрушенно покачал головой. — Все поверхности я буду чистить спреем сам.

Он открыл шкафчик под раковиной и вынул оттуда бутыль с бытовым моющим средством. Я заметила, что средство это биологически разлагающееся, только не узнала марку.

— Моющее средство будет всегда под замком, и тебе не разрешается иметь дело с горячей водой или какими-то принадлежностями, которые представляются мне небезопасными. Когда ты справишься со своими обязанностями по уборке, я рассчитываю, что ты займешься своим телом. Твои ногти, которые сейчас в ужасном состоянии, должны быть идеальными — я их тебе отшлифую. Кожа на твоих ногах должна быть мягкой, а ногти — покрыты лаком. У женщин должны быть длинные волосы, поэтому я выведу с твоих волос кондиционер, чтобы помочь им быстрее расти. Никакого макияжа у тебя не будет. День твой будет начинаться в семь утра, ленч — ровно в двенадцать, а после этого ты будешь изучать книги, какие я укажу. В пять я буду проверять твое задание, в семь — обед, после обеда ты опять занимаешься уборкой и потом читаешь мне. После часового чтения я купаю тебя, и в десять вечера свет в доме выключается.

Он показал мне небольшие карманные часы с таймером, напоминавшие секундомер с кнопкой остановки, которые держал на цепочке с ключами в переднем кармане. Других часов в хижине не было, поэтому я никогда не буду знать, который час, пока он сам мне этого не скажет.

— Тебе позволено справлять естественные надобности четыре раза в день. Я буду следить за этими перерывами, и дверь в ванную комнату должна оставаться открытой. Кстати… — Он взглянул на свои часы. — Твой первый перерыв на туалет как раз наступил.

Я направилась через кухню, сохраняя между ним и мною как можно большую дистанцию.

— Энни, не забудь оставить дверь открытой.

Через пару дней я решила пописать тайком, пока он был на улице. Он вернулся как раз тогда, когда я спустила воду, так что она еще продолжала бежать. Я стояла возле кровати, делая вид, будто только что поправляла ее. Я думала, что он не услышит шума туалетного бачка, но он, когда открутил кран на кухне и стал наливать воду в чашку, вдруг замер, насторожился, а затем направился в ванную. Через секунду он уже мчался ко мне: лицо красное, губы злобно изогнуты. Я сжалась в углу, а потом попробовала проскочить мимо него, но он схватил меня за волосы.

Он притащил меня в ванную и заставил встать на колени перед унитазом. Потом поднял крышку и сунул меня головой вниз, разбив мне о сиденье лоб. Потом поднял мою голову, потянув за волосы, а второй рукой зачерпнул чашкой воду из унитаза. Он встал у меня за спиной, с силой отвел мою голову назад и поднес чашку к моему рту.

Я пыталась отвернуть лицо в сторону, но он так крепко прижимал чашку к моим губам, что я подумала, что она сейчас треснет. Часть воды попала мне в рот, часть — в нос. Прежде чем я успела ее выплюнуть, он зажал мне рот ладонью, так что пришлось глотать.

После этого он заставил меня двадцать раз почистить зубы — он действительно считал вслух! — а потом велел открыть рот, чтобы проверить их чистоту. Затем я должна была десять раз прополоскать рот теплой водой с солью. В довершение всего он взял мыло и тер вокруг моих губ до тех пор, пока я не решила, что он содрал там два слоя кожи. Больше я никогда не пыталась такого делать.

У меня такое чувство, док, что я уже никогда не смогу отделаться от этих нелепых правил. И дело даже не в том, нелепые они или нет. Я знаю, что это полный бред, но это не имеет никакого значения. Они зафиксированы во мне, а я к ним привязана. К тому же, вдобавок к его правилам, моя психика добавила еще несколько своих — небольшое искажение личности, которое я заработала, прежде чем двадцать раз обожглась, так что в настоящий момент я представляю собой некий причудливый гибрид психических отклонений.

Я езжу сюда одним и тем же маршрутом и по дороге останавливаюсь в одном и том же кафе. Во время сеансов я вешаю пальто на один и тот же крючок в вашем кабинете и сажусь на одно и то же место. Вам стоило бы взглянуть на процедуру, которую я ежедневно выполняю, прежде чем идти спать: двери запираются, все шторы задергиваются, окна тоже запираются. Затем я принимаю ванну и брею ноги — сначала левую, затем правую, подмышки — в последнюю очередь.

Покончив с ванной, я натираю тело лосьоном и, прежде чем отправиться в постель, еще раз проверяю двери и окна, ставлю перед входной дверью пустые жестяные банки и еще дважды убеждаюсь, что сигнализация включена, — на случай, если она вдруг выйдет из строя, и устанавливаются пустые банки, — затем я наконец проверяю, на месте ли нож под моей кроватью и баллончик с перечным спреем на тумбочке.

Много ночей, когда я пыталась заснуть в своей постели, но только лежала и прислушивалась, а потом брала свое одеяло и ползла в шкаф — именно ползла, на случай, если кто-то подсматривает за мной в окно. Потом я устраивалась внутри и выставляла все туфли, чтобы они находились передо мной.

В прошлый раз вы сказали, что такие устоявшиеся рутинные процедуры, возможно, обеспечивают мне чувство безопасности. Что ж, я действительно заметила какие-то моменты, о которых вы мне иногда говорите, начиная словами «А вы никогда не задумывались…» или «Тут есть над чем поразмыслить…». Пока вы не начнете задавать мне вопросы пачками, у нас все будет в порядке, но клянусь: стоит вам как-нибудь спросить, как я себя чувствую, и мы с вами расстанемся навсегда.

Так что там все-таки насчет этих рутинных процедур? Сначала мне казалось, что вы полностью заблуждаетесь, но потом я поразмыслила и пришла к выводу: ежевечерний ритуал действительно помогает мне чувствовать себя в безопасности — что, по меньшей мере, звучит иронично. Я хочу сказать, что все то время, которое я нахожусь здесь, я никогда не была в полной безопасности. Это все равно что ехать на американских горках через преисподнюю, когда за пультом управления сидит сам дьявол. Просто мои ритуалы — это единственное, на что я могу еще рассчитывать, чтобы остаться на этом же уровне, лишь бы не хуже.

Каждый день я продвигаюсь немножко вперед, и какое-то дерьмо проще разгрести, чем другое, но есть некоторые вещи… От них никуда не деться. Вчера вечером я выпила галлон [2]чая, а потом целый час просидела в туалете — по крайней мере, мне показалось, что это был час, — пытаясь заставить себя пописать во внеурочное время. Вот-вот должна была появиться струйка, много раз должен был наступить этот благословенный момент облегчения, но в последний момент мой мочевой пузырь снова судорожно зажимался. Результатом этого эксперимента стала еще одна бессонная ночь.