Когда Мэри оглядела собравшихся, она увидела, как сильно сократилось их число с момента приезда. В основном все они тогда были здоровы, и глаза их блестели от возбуждения и дерзости. Она видела в них надежду, даже в те моменты, когда они жаловались на судь6у. Их голоса были громкими, они спорили, дрались, смеялись и толкались, как неугомонные дети. Мэри вспомнила, как однажды подумала, что ни за что не сможет запомнить столько имен.

Но сейчас было легко перечислить всех по именам. Многих забрала смерть, а после последнего переселения на остров Норфолк некоторых каторжников осталось, вероятно, менее ста пятидесяти человек. Увеличилось только количество детей, но на них было больно смотреть: огромные скорбные глаза на бледных, исхудавших лицах, ноги и руки, похожие на маленькие палки. Большинство детей сосало палец от голода.

Ни у кого Мэри не увидела сейчас ясных глаз, даже у офицеров. Никто не толкался, не слышно было громких голосов, только апатичные, изможденные лица, сильно постаревшие от солнца и недоедания. Смех тоже звучал здесь редко, и даже те, кому все еще попадал в руки ром, хотели не веселья, а забытья. Потускнели даже яркие краски одежды, поскольку наряды, в которых некоторые заключенные щеголяли в первый день приезда, давно уже превратились в жалкие лохмотья.

Мэри подумала, что они все стали похожи на эту дикую землю. Такие же унылые и засохшие, как низкорослые кустарники с серо-зеленой смолой, такие же чахлые и безнадежные, как растения, которые они изо всех сил пытались вырастить.

Ей хотелось бы переложить вину на офицеров, но они тоже похудели и выглядели такими же изможденными. Что же касалось морских пехотинцев, Мэри искренне жалела их и их семьи, потому что их пайки были такими же, как у заключенных, их форма превратилась в лохмотья и они умирали так же, как и все остальные.

На следующий день рано утром Ваткин Тенч отправился на Дейвс Поинт посмотреть, не вывесили ли флаг на Южном мысе. Он плохо спал, потому что вчерашние крестины Эммануэля Брайанта сильно расстроили его. Хотя и приятно было видеть, как Мэри и Уилл радуются своему новорожденному сыну, ставшему солнышком в суровые времена, но Тенч понимал: если ребенок не выживет, Мэри будет убита горем.

Тенч хотел бы перестать так волноваться о ней. Он тысячу раз говорил себе, что их связывала только дружба, но правда заключалась в том, что каждый раз, когда он видел Мэри, его чувства становились все сильнее. Его сердце билось быстрее, когда он встречал ее. Тенч чувствовал себя беспомощным, зная, как сильно она нуждается в еде и приличной одежде. Мэри была гордой, не просила поблажек и с оптимизмом переносила все лишения. Она в самом деле умела видеть лучшее в том малом, что имела.

Тенч даже надеялся, что порка ожесточит Уилла, как она ожесточила других мужчин, что он станет настоящим смутьяном и Мэри перестанет быть так предана ему. Но вместо того чтобы разделить их, наказание дало обратный эффект, и малыш Эммануэль стал тому подтверждением.

Если бы только Тенч смог перестать строить пустые планы-мечты забрать Мэри с собой, когда закончится срок его службы! Он понимал, что если бы кто-нибудь узнал о его намерениях найти для них двоих маленький коттедж где-нибудь далеко от Плимута и рассказать семье и друзьям, что Мэри — вдова служившего здесь пехотинца, то над ним бы посмеялись.

Но Тенч продолжал цепляться за эти мечты. Он представлял себе, как Мэри снова расцветет на хорошей еде и каждую ночь будет лежать в его объятиях на пуховой перине. Когда Тенч заходил так далеко в своих фантазиях, то обнаруживал, что возбужден, и представлял, как целует эти маленькие груди, на которые он так часто поглядывал, когда Мэри кормила Шарлотту.

Тенч резко очнулся от своих мыслей, когда увидел, что на флагштоке подняли флаг. Это означало, что корабль либо бросил якорь в бухте, либо был замечен в море.

В огромном волнении он побежал в обсерваторию, где установили телескоп, и поспешно направил его на флагшток. Тенч увидел лишь одного человека, прогуливавшегося у флагштока, И, к своему огромному разочарованию, понял, что вряд ли прибыл корабль из Англии, иначе там было бы более оживленное движение. Скорее всего, это был «Сириус», который возвращался с Норфолка, прежде чем отправиться в Китай.

Тенч бежал всю дорогу обратно, чтобы увидеть капитана Филипа и доложить ему обо всем, и, когда губернатор сказал, что сядет на лодку и поплывет встречать корабль, Тенч уговорил Филипа, чтобы тот позволил ему сопровождать его, потому что, по крайней мере, это отвлекло бы его от обычной рутины и от мыслей о Мэри.

Они прошли половину расстояния до мысов, когда увидели, что к ним с «Провианта» спустили весельный баркас. Тенч узнал Капитана Болла, отчаянно махавшего руками, и его сердце упало.

— Сэр, — сказал он, повернувшись к капитану Филипу, — приготовьтесь к плохим новостям!

Уилл бежал к Мэри по пляжу, где она стирала одежду. Мэри озабоченно подняла голову, услышав топот его ног.

— В чем дело? — закричала она, надеясь вопреки всему, что Уилл сообщит ей о прибывшем с провиантом корабле.

— «Сириус» потерпел кораблекрушение! — крикнул он в ответ.

Уиллу потребовалось некоторое время, чтобы перевести дыхание и объяснить, что он услышал внизу в гавани. «Сириус» как раз спустил лодки, груженные едой, в Сиднейском заливе у острова Норфолк, когда его понесло на подводные скалы. Капитан Хантер попытался предотвратить катастрофу, спустив якорь, но было уже поздно. Еще до того, как якорная цепь натянулась, корабль ударился о коралловый риф, который находился параллельно берегу. Когда вода ворвалась в трюмы, команда срубила мачты, чтобы корабль стал легче и смог удержаться на поверхности, но к этому моменту уже оставалось мало надежды на спасение.

— Они сбросили лини [12], чтобы вытащить людей на берег, — сказал, задыхаясь, Уилл. — Работали, пока не стало темно, так что уже ничего не было видно. На следующее утро вытащат остальное.

Эта новость повергла Мэри в состояние глубокого шока. Потеря «Сириуса» была для колонии смертельной раной. Как они теперь привезут продукты из Китая?

— Все целы? — спросила она. Мэри привязалась к некоторым из женщин и детей, которых послали туда.

Уилл кивнул.

— Слава Богу за это маленькое милосердие. — Потом его лицо расплылось в улыбке. — Нескольких заключенных послали на корабль, чтобы вытащить оставшихся там животных. Каторжники нашли немного грога, зажгли костры и устроили вечеринку.

— Ох, Уилл, — вздохнула Мэри, — это не смешно.

— Мы должны смеяться, иначе до чего мы дойдем? — возразил он с возмущением. — И есть еще одна смешная история. Лейтенанта Кларка сбил с плота заключенный, упавший на плот. Заключенный не умел плавать, и Кларк вытащил его и благополучно доставил на берег. А потом избил палкой за то, что тот подверг его опасности.

Мэри засмеялась. С ее точки зрения, этот поступок был типичным для лейтенанта Кларка, которого она никогда не любила. Мэри считала его подлым лицемером, который провел большую часть первого года, вызывая к себе всех каторжниц, осужденных за проституцию, а потом до смерти надоедал Тенчу и другим офицерам рассказами о своей чудесной жене Бетси, которая осталась дома. А затем, после всего того что он говорил о женщинах-заключенных, у него хватило дерзости завести себе любовницу! Он даже дошел до крайнего цинизма, назвав родившуюся от этой связи девочку Бетси — именем своей любимой жены. Его отослали контролировать остров Норфолк, и Мэри считала, что чем хуже ему там будет, тем лучше.

— А что произойдет теперь с нами? — спросила она Уилла. — «Сириус» был нашим единственным шансом спастись от голодной смерти.

Уилл нахмурился.

— Филип назначил на шесть часов особое совещание между офицерами.

Мэри знала от Тенча, что Филип не любил откровенничать I подчиненными. Он предпочитал держаться особняком, и, если он созвал своих людей, это значило, что он крайне озабочен.