Тенч хмыкнул, и Мэри подумала: означает ли это, что Грэхем отказался ехать?

— Да, Мэри, он не подходит для такого приключения. Но ты и я… да, возможно, мы увидим то, о чем даже не мечтали.

Глава четвертая

Заключенным не сообщили о дате их высылки вплоть до утра седьмого января, когда их должны были перевезти на борт «Шарлотты».

С того момента как Тенч сказал Мэри, когда это должно произойти, она находилась в состоянии возбуждения, усугублявшегося тем, что она не могла ни с кем поделиться новостью. То Мэри с ликованием утешала себя, что ей остались считанные дни на «Дюнкирке», то с ужасом думала, что путешествие морем на край света окажется еще хуже.

По мере того как дни медленно текли, а официальных новостей не было, Мэри начала думать, что Тенч ошибся. Она даже не могла попросить Грэхема проверить эту информацию, потому что он, безусловно, дал бы Тенчу нагоняй за то, что тот рассказал ей обо всем.

Лейтенант Грэхем, однако, вел себя очень странно. Он все чаще кидался в крайности — от нежности до злобы. Это было для Мэри подтверждением ее предстоящего отъезда.

— Ты просто шлюха, — сказал он с ядом в голосе однажды ночью. — Наверное, ты думаешь, что отличаешься от других женщин в трюме, но это не так. Ты просто чертова шлюха, как и все остальные.

При этом в другой раз, когда она одевалась, готовясь возвращаться в трюм, он упал перед ней на колени и прижался к ней, уткнувшись головой в ее грудь.

— О Мэри! — простонал он. — Почему я так мало для тебя сделал, зачем я так использовал тебя?

В ночь на Рождество Грэхем сильно напился и сказал ей, что любит ее. В ту ночь секс был неторопливым и очень нежным. Он целовал раны от кандалов на ее лодыжках и со слезами на глазах умолял ее простить ему все те моменты, когда он поступал жестоко по отношению к ней.

— Мне нечего прощать тебе, — сказала Мэри. Его предыдущие оскорбления совсем не обидели ее, особенно если учесть все то хорошее, что он сделал для нее.

— Тогда скажи мне, что ты любишь меня, — умолял Грэхем. — Убеди меня, что ты приходишь ко мне, чтобы получить нечто большее, чем еду и чистую одежду.

— Да, это так, — солгала Мэри, сожалея, что он не сдержал своего обещания относительно их сделки, как это сделала она. — Но ты не свободен, чтобы любить меня, Спенсер, поэтому, пожалуйста, не говори мне об этом, чтобы я не надеялась напрасно.

Мэри не любила его, она даже не была уверена, нравится ли он ей, и все же в ту ночь Грэхем тронул ее, задел какую-то струнку в ее душе. Возвращаясь наутро в трюм в новом сером платье, она подумала: как бы сложились их отношения, если бы они встретились при других обстоятельствах?

В ночь на седьмое января он снова вызвал ее, и она ждала, что он сообщит ей о том, что завтра она уедет. Но он ничего не сказал об этом. Не было никаких нежностей, никаких извинений и никаких пожеланий ей на будущее. Он просто грубо взял ее, а потом холодно велел возвращаться в трюм. Если бы Мэри не знала наверняка, то могла бы подумать, что ему неизвестно, что ее ждет.

Едва начало светать, охранники открыли дверь трюма и прочли имена женщин, которые должны были подняться на палубу. Мэри не удивил резкий приказ, но ее ошеломило то, что из двадцати женщин некоторые оказались старыми и больными.

Реакция женщин, которых вызвали на палубу под дождь со снегом, была понятна: подозрительность, недоумение и смятение. Они прижимали к себе изорванную одежду и сбились в кучу, чтобы согреться. Мэри пришлось вести себя так же, как и они, поскольку, если бы кто-нибудь догадался, что она знает, куда они направляются, у нее были бы неприятности из-за того, что он не сказала им. И все же, стоя на палубе и дрожа от холода, Мэри радовалась, что Сару и Бесси вызвали, а Эджи, ее старого врага, оставили внутри.

Мэри Хейден и Кэтрин Фрайер тоже оказались в списке, и Мэри встретила это со смешанными чувствами. Периодически они проявляли дружелюбие, но она чувствовала, что они всегда будут ждать ее падения. Среди сорока женщин Мэри удалось держать с ними дистанцию, но сейчас, когда это число сократилось до двадцати, это станет труднее.

Также были вызваны тридцать мужчин, шестеро из которых выглядели такими больными и слабыми, что с трудом держались на ногах. Вряд ли они выдержат такую долгую поездку. Но Мэри обрадовалась, увидев среди арестантов Уилла Брайанта и Джейми Кокса, хоть и разочаровалась, не найдя Джеймса Мартина и Сэмюэля Берда. Мэри привязалась ко всем четверым во время болтовни через решетку: Уилл и Джеймс всегда заставляли ее смеяться, а Джейми стал ей как младший брат. Все его преступление заключалось в том, что он украл кружева на сумму в пять шиллингов, и теперь он беспокоился о том, как его мать-вдова справляется без него. Он был таким мягким и обходительным, что Мэри испытала облегчение узнав, что он находился под покровительством большого Уилла. Она надеялась, что Джеймс и Сэмюэль станут заботиться друг о друге, когда их товарищи уедут.

Новость о том, что их немедленно перевозят на «Шарлотту», сообщил мужчина, которого Мэри никогда раньше не видела. Под его плащом была штатская одежда, а на голове красовалась треугольная шляпа, отделанная золотой лентой. Казалось, он чувствовал себя не в своей тарелке, обращаясь к каторжникам. Возможно, он нервничал, поскольку ожидал, что его сообщение будет встречено с гневом. Так оно и произошло: у большинства арестантов вырвался крик негодования, поскольку многие уже отсидели половину своего срока, у них были мужья, жены и дети, и они боялись, что больше их не увидят.

Как всегда, на протесты никто не обратил внимания, и охранники угрожающе придвинулись ближе. Только Мэри осмелилась задать вопрос.

— Сэр, мы получим одежду для этого путешествия? У некоторых из нас остались чуть ли не лохмотья, и я боюсь, что многие умрут от холода, прежде чем мы достигнем жарких стран.

Мужчина уставился на Мэри поверх очков. — Ваше имя? — спросил он.

— Мэри Броуд, сэр, — ответила она. — А некоторые женщины уже больны. Будет ли здесь врач, который осмотрит их, прежде чем мы отправимся?

— Все будет проконтролировано, — сказал он, но в его голосе не было уверенности. На вопрос об одежде он не ответил.

Наступили сумерки, прежде чем всех заключенных с «Дюнкирка» отправили на пароме на «Шарлотту», стоявшую в Плимутском проливе. При виде «Шарлотты» Мэри испытала удивление, потому что это было маленькое трехмачтовое парусное судно длиной около ста футов. Но корабль выглядел прочным, и Мэри так замерзла, что хотела поскорее оказаться на борту.

Слухи о том, что они поднимут парус через несколько дней, были вскоре опровергнуты. Оказалось, что остальные корабли флотилии не готовы и что-то не решено с заработной платой моряков. На «Шарлотте» оказалось лучше, чем на «Дюнкирке», так как порции с едой были больше и к двадцати арестанткам не добавили других женщин, так что у них стало просторнее. Мужчинам повезло меньше, поскольку к ним присоединилось множество заключенных со всех концов Англии и всего их стало восемьдесят восемь. Но когда «Шарлотта» стояла на якоре в заливе и люки задраили из-за плохой погоды, многие женщины тут же заболели морской болезнью. Через несколько дней условия стали такими же тяжелыми, как на «Дюнкирке».

Проходила неделя за неделей, а новостей об отплытии не поступало. Поскольку все они еще были закованы и большую часть дня их держали в темноте, а корабль при этом болтало по волнам, первоначальный оптимизм вскоре сменился отчаянием. Многие из них не вставали с коек и искали спасение во сне. Те, кто не мог спать, пререкались между собой.

Временами Мэри горячо желала снова оказаться на «Дюнкирке». Ей ужасно не хватало разговоров с Тенчем и заключенными-мужчинами, и даже свиданий с Грэхемом. Тенч был в увольнительной, и в те редкие случаи, когда женщинам позволяли подниматься на палубу, немногие пехотинцы и моряки, которых они видели, просто игнорировали их.