— Она в недоумении, — объяснил Квиллер. — Тот ли ты гость, который обычно ходит в длинных брюках и носит блестящую металлическую бляху?

— Где ты взял этот парусник?

— Его сделал Майк Зандер. Он занимается ловлей и продажей рыбы.

— Я знаю Зандеров. Когда я работал шерифом, это был мой район. Это, наверное, Майк-младший. А когда мы встречаемся с Майком-старшим, всякий раз хохочем, вспоминая один случай, произошедший несколько лет назад. Была суббота, и лодки только что вернулись с лова. На причале летняя публика покупала рыбу. Одна надутая старая курица из Центра посмотрела на рыбу — а некоторые рыбины ещё били хвостами — и наглым таким голосом спрашивает: «А вы уверены, что рыба свежая?» Команда хохотала так, что дама в гневе удалилась.

— Рыбаки любят посмеяться, — сказал Квиллер. — Платформа с кормлением цыплят ставила всех схватиться за животы!

— Для парада денёк выдался отличный, но теперь неплохо бы и немного дождя.

— Но согласись, что жара хотя бы отчасти избавила нас от комаров.

— Помню, как в один год городской совет завёз для борьбы с комарами колонию летучих мышей. Так они заодно отпугнули и туристов.

— Ещё один, Энди? — проговорил Квиллер.

— Стаканчик — с удовольствием. Юм-Юм пошла вслед за Квиллером в дом попить воды и уставила на него такой умоляющий взгляд, что он дал ей кусочек горгонзолы. Когда Квиллер вернулся на веранду, Броуди стоял у верха песчаной лесенки.

— Берег в этом году очень изменился, — заметил он. — А что это за обгорелый круг?

— Наверное, какие-то бродяги жгли костёр ещё до моего приезда, — ответил Квиллер. — Хорошо, что не накидали банок из-под пива, это говорит в их пользу.

Броуди бросил на Квиллера быстрый взгляд:

— Я слышал, труп на берегу нашёл ты.

— Ну, если хочешь знать… да.

Квиллер не стал упоминать про участие Коко. Броуди слышал про «смышлёного кота» от детектива из Центра, но в исключительные способности сиамца верил лишь процентов на пятьдесят, и то неохотно. Однако и шеф полиции, и прокурор ценили интерес, проявляемый Квиллером к раскрытию некоторых уголовных дел, и были признательны ему за подсказки. С уважением относились они и к тому, что он настаивал на анонимности. Броуди, со своей стороны, иногда сообщал Квиллеру имеющуюся у полиции информацию, если она могла помочь тому в неофициальных расследованиях. Понемногу у обоих мужчин возникло чувство обоюдного доверия.

Они посидели некоторое время молча, размышляя, без сомнения, об одном и том же. Потом Квиллер спросил:

— Удалось установить, кто был этот турист?

— Конечно. У него оказалось при себе удостоверение личности. Жил в Филадельфии, двадцать пять лет, близких родственников нет, зато есть имя и номер телефона какой-то женщины.

— Убийство или естественная смерть?

— Убийство не исключается… Коронер не может определить причину смерти. Тело отправили на самолёте в лабораторию судебной медицины.

— Странно.

— Страннее, чем ты думаешь. Всё указывает на то, что смерть наступила в полночь прошлой пятницы, через несколько часов после того, как он пришёл в дом Хоули, но… — Броуди замолчал, а потом неуверенно продолжил: — …но признаков разложения нет. Как будто его забальзамировали. Ведь он был мёртв четыре дня.

— Я, пожалуй, не буду тебе больше наливать, Энди.

— Святая правда!

— У кого-нибудь есть какая-то версия?

— Если и есть, все молчат. Бюро штата наложило запрет… Всё это между нами, разумеется.

— Само собой.

— А теперь мне пора ехать. Спасибо за угощение.

Они пошли через коттедж, чтобы Броуди забрал свой гленгарри.

— Мне казалось, я положил его на диван.

Они поискали за подушками на диване и в других местах, куда он мог нечаянно засунуть берет. Потом Квиллер увидел, что Юм-Юм сидит на обеденном столе и у неё виноватый вид.

— Она обожает блестящие предметы, Энди! Это она стащила знак твоего клана! Дай-ка я посмотрю под диваном.

Несколько взмахов кочергой — и на свет появились коричневый носок, жёлтый карандаш и пропавший берет. Квиллер предложил почистить его щёткой.

— Не беспокойся. Я просто несколько раз его встряхну.

Квиллер, провожая гостя до машины, сказал:

— Помнишь два выстрела перед началом парада? Нашли того, кто стрелял?

— Не-а.

— А пытались?

— Не-а. Но подействовало, правда?… Сколько ты собираешься здесь пробыть?

— Около месяца.

— Мы присмотрим за твоим амбаром.

После того как Броуди уехал, Квиллер пришёл к твёрдому решению: Коко не уступит ему железнодорожную буксу, он считает её своим пьедесталом, своим троном, возвышением, на которое имеет полное право. Придётся поставить парусник на каминную полку.

Поздно вечером они втроём сидели в темноте на веранде: Коко разглядывал созвездия в своём личном планетарии, Юм-Юм восхищалась светлячками, Квиллер был погружён в размышления. Замечание Броуди относительно состояния, в котором находилось тело туриста, задело его любопытство. Завтра надо будет съездить в Фишпорт купить что-нибудь из домашней выпечки миссис Хоули, выразить облегчение оттого, что судьба молодого человека теперь известна, и выяснить, что чувствовали она и Магнус при опознании тела.

Глава пятая

В пятницу в Мусвилле был гала-день: отдыхающие и местные жители с нетерпением ждали открытия театра в сарае. Квиллер обещал написать рецензию на спектакль, а перед представлением собирался пообедать «У Оуэна»; он очень жалел, что рядом нет Полли.

Пока же ему надо было закончить статью для колонки «Из-под пера Квилла» и отвезти рукопись в банк, чтобы её до полудня передали по факсу в редакцию. Мейн-стрит предстала перед Квиллером словно в родовых схватках праздничного уик-энда. Толпы отдыхающих заполнили тротуары; они разглядывали витрины, лизали трубочки с мороженым и как зачарованные смотрели на озеро: волны накатывали на сваи, лодки мягко тыкались носами в причалы, чайки с криком ловили на лету куски чёрствого хлеба.

Следующим пунктом в расписании Квиллера была поездка в Фишпорт. Что расскажет Дорис Хоули о выпавшей на её долю страшной обязанности — опознании туриста? Однако, переехав мост через Гремучий ручей, Квиллер понял, что выбрал неподходящее время для вопросов, которые так и вертелись у него на языке. Две полицейские машины стояли на въездной дорожке: один автомобиль принадлежал департаменту шерифа, другой — посту полиции штата. К тому же на вывеску посреди лужайки был наброшен кусок грубой мешковины в знак того, что никакой выпечки на продажу нет. Квиллер развернулся и поехал обратно в Мусвилл.

Вернувшись в город, он пошёл на почту и получил там ещё несколько открыток от Полли. Когда Квиллер отвозил её в аэропорт, он пожаловался, что, уезжая в отпуск, она не даёт о себе ничего знать. Полли, загадочно улыбнувшись, обещала «что-нибудь предпринять». «Предпринять что-нибудь» означало у неё посылать шесть открыток в неделю — небольшой перебор, как в игре.

В вестибюле почты Квиллер увидел молодую женщину, которая была ему знакома; она открыла абонентный ящик и пригоршнями перекладывала корреспонденцию в хозяйственную сумку.

— Что вы здесь делаете? — спросил Квиллер. — Разве вам не надлежит быть дома — проходить с вашей ребятней школьную программу, усадив их за кухонный стол?

Это была Шарон Хенстейбл — полная, добродушная и хорошенькая, но не представляющая опасности — молодая версия своей матери, Милдред Райкер. Шарон была к тому же женой Роджера Мак-Гилеврэя, репортёра «Всякой всячины».

— Я работаю неполный день в мотеле «Большая Дюна», — объяснила Шарон, — а с детьми сегодня Роджер. Он по уик-эндам трудится в газете, так что в будни у него выдаётся два свободных дня.

Оба родителя в прошлом были учителями. Шарон, бросив карьеру ради семьи, всё время подрабатывала там, где не требовалась полная занятость, — кассиром, счетоводом, кухаркой в маленьких кофейнях. Это был один из тех аспектов жизни небольшого городка, который до сих пор продолжал удивлять Квиллера.