— Мистер Крокус — это тот самый джентльмен с великолепной седой шевелюрой?

— Да. Он играет на скрипке.

— Похоже, в вашем парке есть весьма интересные люди. А кто те двое, которые стоят рядом с миссис Гейдж на фоне цветущего куста? Они в футболках с эмблемами парка.

— Это новенькие. Они из Миннесоты. А куст, о котором вы говорите, это гибискус. Вам он тоже понравился? В жизни не встречала столь огромного куста!

— А милая дама, что стоит у самого кабриолета, кто она?

— Это Бетти, наша управляющая. Правда, она эффектно выглядит? Бетти торгует косметикой в дополнение к основной работе. То, что она продает, мне не по карману, а вот миссис Гейдж что-то регулярно покупала у неё. Но, между нами, выглядела она в этом макияже просто ужасно.

— А машина та же самая, которую она купила в Пикаксе перед отъездом? — спросил Квиллер.

— Да. Она продала её Бетти, а может, и просто отдала. Они были очень близки друг с другом, совсем как мать и дочь.

— Йауу, — подал голос Коко, который незаметно снова оказался в библиотеке.

— Снова ваш кот!

— Да. Мне нравится ваше фото, Селия, то, где вы с ушами Микки-Мауса. Не многие могли бы надеть на себя такой плюмаж и носить его с таким щегольством.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — ответила она голосом, дрожащим от удовольствия, — но слышать это мне приятно.

— Я сейчас смотрю на фото, где ваш экскурсионный автобус с эмблемой парка на борту. На снимке мужчина средних лет обнимает миссис Гейдж за талию, на лицах обоих откровенное счастье.

— Это Клод, владелец парка. Он был от Эвфонии без ума и страшно переживал случившееся. Да и не только он.

— На меня произвело огромное впечатление, что обитатели вашего парка живут как одна большая семья.

— Это точно! Пока вы не нарушаете правил, все идет отлично, но не дай вам бог, к примеру, поставить игрушечного фламинго на газон перед вашим домом… начнётся такое, что мало вам не покажется!

— А Клод и Бетти… это они брали с собой миссис Гейдж на собачьи бега?

— Да. Я отвозила её туда, но, вы знаете, я плохо переношу толпу да к тому же не люблю азартных игр. Я не могу позволить себе рисковать даже малым, не будучи уверенной, что получу прибыль. И ещё, мне очень больно видеть, как обращаются с этими великолепными животными. Мне говорили, что после нескольких лет участия в бегах собак убивают.

Коко придвигался всё ближе и ближе к телефону и сейчас, приблизившись почти вплотную к трубке, тяжело дышал в микрофон. Квиллер отогнал его прочь.

— А что, миссис Гейдж была заядлым игроком или относилась к бегам как к азартному развлечению?

— Могу только сказать, что когда она выигрывала, то сильно и искренне радовалась. А о проигрышах, как известно, люди не очень любят рассказывать.

— Совершенно верно, — согласился Квиллер. — А кстати, она ведь была очень состоятельной. По ней это чувствовалось?

— Она об этом особо не распространялась, но принадлежала, если так можно выразиться, к избранным. Передвижной дом, в котором она жила, был вдвое шире домов других обитателей. Думаю, у неё было немало отложено на всякий случай.

— А после переезда в парк никаких перемен с ней не произошло? Она все хорошо понимала, всех узнавала?;

— Ну-у!.. Голова у неё работала отлично! Она всегда знала, чего она хочет и как добиться того, что она хочет. И она делала то, что хотела. Иногда, правда, она называла чайник абажуром, но мы все здесь грешим этим. Я, например, часто говорю «направо», имея в виду «налево». Клейтон считает, что это из-за воды, которую мы пьем здесь, во Флориде, — закончила она со смехом.

Квиллер слегка откашлялся, прежде чем задать важный вопрос:

— Вы знали о том, что она составила новое завещание после того, как переехала в парк?

— Понимаете, она никогда не говорила на эту тему, по крайней мере со мной, но я рассказала ей об этом парне, юристе, который за весьма умеренную плату оказывает услуги обитателям парка. Он оформил мое завещание всего лишь за двадцать пять долларов, скрепив его красной восковой печатью и обвязав красной лентой. Конечно, мое завещание довольно простое: я всё оставляю Клейтону. Правда, оставить-то я могу не очень много.

— Йаау! — вновь подал голос Коко.

— Я слышу голос своего хозяина, — сказал Квиллер. — Спокойной ночи, Селия. Ещё раз большое спасибо за фотографии. Передавайте мой привет и массу наилучших пожеланий молодому дарованию из университета Джона Гопкинса.

Он повесил трубку, но веселый смех Селии ещё звенел у него в ушах. Разложив фотографии в ряд, он снова принялся их рассматривать. Коко, громко мурлыча, сидел рядом, и Квиллер позволил ему провести носом по всем глянцевым поверхностям. И снова длинный розовый язык коснулся двух снимков — тех же самых, которые кот лизнул в первый раз. Квиллер в глубокой задумчивости теребил усы: кот никогда ничего не лизал, не обнюхивал и не скреб когтями, если на то не было причины.

Ночью пошёл снег. Всё застыло в глубоком покое, а крупные влажные хлопья тихо падали с неба, налипая на ветви деревьев, вечнозелёных кустарников, на перила, ограждения и переплеты многочисленных окон. Пикакс, известный как город из камня, преобразился в город из белого зефира.

В такой день хорошо остаться дома и не планировать никаких дел. К подобному решению Квиллер пришел, завтракая разогретыми рогаликами и крепким кофе. Он разобрал коллекцию памятных вещей, принадлежавших Гейджам и скопившихся теперь в ящике письменного стола. Экспонаты этого собрания позволяли характеризовать дедушку Гейджа как бонвивана, любившего хорошие сигары и хорошее вино, коллекционировавшего дамские подвязки и получавшего удовольствие от возможности посорить деньгами. Среди вещей имелась банкнота времен Конфедерации, а также две большие долларовые банкноты, бывшие в обращении до 1929 года. Крючок для застегивания башмаков с перламутровой ручкой был в ходу и в эпоху высоких ботинок на пуговицах. Старинная шахматная пешка красного дерева, скорее всего, принадлежала свекру Эвфонии, который любил интеллектуальные игры. Следует заметить, что предметы, извлеченные из чуланов Коко, не всегда требовали научного осмысления. Так, например, среди принесенных им вещиц была небольшая высохшая птичья грудинная кость и пикантно-непристойная открытка из Парижа.

К полудню снегопад кончился, и Квиллер почувствовал непреодолимое желание проехаться по окрестностям. Он решил взять с собой фотоаппарат и осмотреть церковь в Брр, в которой Хикси договорилась провести следующее представление «Грандиозного пожара». Позвонив в тамошнюю церковную общину, он попросил, чтобы кто-нибудь встретил его. Затем надел плотную куртку, сапоги и вязаную шапку и стал прощаться со своими ребятками, но Коко так красноречиво и ясно выказал ему свои намерения, прыгнув на ручку двери черного хода, что Квиллер сдался.

— Ну ладно, это будет твоей последней вылазкой в этом сезоне, — сказал он коту. Потом спустился к машине, завёл мотор, включил обогреватель и через несколько минут, посадив кота в специальный контейнер, перенёс его в машину, где поместил на заднем сиденье.

Ландшафт округа Мьюс, с его плоскими полями, брошенными шахтами и рядами высоковольтных линий, наводил уныние в ноябре, но сейчас, после снегопада, он представлял собой кадр из черно-белой киноленты. На главных автомобильных магистралях уже трудились снегоочистители, взметавшие струи снега на трёхметровую высоту. Даже городок Брр с его несуразной архитектурой выглядел заколдованной деревушкой из волшебной сказки.

Церковь размещалась в скромном прямоугольном здании с куполом, и, если бы не венецианские окна, её можно было принять за деревенскую школу с общим классным помещением. Как только Квиллер притормозил у поребрика, из портала вышла женщина, закутанная в парку, капюшон которой был предусмотрительно завязан под подбородком.

— Мистер Квиллер, меня зовут Донна Симе, — сказала женщина, здороваясь. — Я ждала вас. Пойдёмте быстрее, на улице холодно, но не ждите, что в церкви вы согреетесь. Печь не работает.