– Да, в этом-то и заключается проблема, – наконец прорывается он. – Их начинает интересовать противоположный пол, и, к несчастью, противоположный пол тоже ими интересуется. Даже те особы противоположного пола, которые старше, – если вы понимаете, что я имею в виду.

– О, разумеется. А потом они начинают бороться со своими родителями, а родители ведут себя неразумно, и с годами проблемы не исчезают. А иногда родители подсылают к своим детям агентов, чтобы их донимать.

Насекомое уже в огне. Элегантный мужчина трепещет. Он делает долгую затяжку, кивая и хмурясь – вероятно, раздумывая, что бы такое сказать или сделать.

– Да, именно так, – отвечает он и поворачивается ко мне спиной.

Я кладу руку ему на плечо и добавляю:

– Но родителям невдомек, что дети любят, когда к ним подсылают агентов. Это так забавно! Кому-то нужно сообщить это родителям.

Откашлявшись, агент говорит:

– Я буду иметь в виду. – Затем встает и выходит из ресторана.

В другой раз я выбираю в магазине видеофильм, чтобы посмотреть его сегодня вечером вместе с Лорой, уютно устроившись в ее постели. Рядом со мной стоит женщина средних лет, тоже перебирающая видеокассеты. Она снимает одну из них с полки и, повернувшись ко мне, спрашивает:

– Вы видели этот фильм?

Она сует мне прямо в лицо «Лолиту». До какого же примитива можно дойти? Я чуть не начинаю хохотать.

– Думаю, да. Несколько лет тому назад, – отвечаю я.

– И что вы об этом думаете?

Я пытаюсь найти наилучший ответ на этот восхитительный вопрос. Я мог бы сказать: «Я думаю, вам следует сказать моей матери, чтобы она перестала меня доставать».

Или мог бы повернуться к ней и сказать: «Я думаю, это самый романтический фильм, который я видел в своей жизни». (На случай, если вас это интересует, сообщаю: это неправда; на самом деле он оставил меня совершенно равнодушным.)

А еще я мог бы сказать, что она уродлива, что она ничего не понимает в моде, что не следует поднимать воротник, как она это делает. Словом, я мог сказать ей что угодно.Потому что при общении с подосланными незнакомцами можно позволить себе вольности. Можно быть безумным, нереспектабельным, смешным. Мой ответ должен быть оскорбительным.

Я выпячиваю грудь и говорю:

– Это безобразие! Этот чудовищный фильм нужно запретить. Я был в таком шоке, что, кажется, до сих пор не оправился.

– Я вижу, – отвечает она. – У меня есть дочь…

– Одиннадцати лет?

– Да. Она…

– Несомненно. У одиннадцатилетних дочерей определенно есть склонность спать с грязными, старыми двадцатидевятилетними мужчинами, которые постоянно пытаются их совратить. Я сам распускаю слюни, когда вижу одиннадцатилетних нимфеток. Совсем как большой злой волк. Так и хочется ущипнуть их за попку.

– Это нехорошо. Вам бы следовало…

– Но ведь я интересуюсь не тольковашей дочуркой – я нахожу и васочень привлекательной. Мне нравится, как вы носите воротник поднятым. Поднятые воротники меня возбуждают. – Я обнимаю ее за шею и начинаю гладить ее воротник. – Вы бы не хотели заглянуть ко мне домой? Мы бы могли посмотреть «Лолиту» вместе. А не могли бы вы описать мне свою дочь? Она хорошо развита? Не следует, чтобы они были слишком умеразвиты, это все портит, знаете ли. Уж тогда можно заняться и такой большой девочкой, как вы, – говорю я, устремив хищный взгляд на ее грудь.

Она моргает и говорит:

– Меня предупреждали, что вы крутой. Том очень расстроился. Он мягкий и чувствительный человек, и он до сих пор не может прийти в себя после общения с вами. А ведь он всего-навсего попросил у вас спичку. А вы дотронулись до его плеча. А сейчас трогаете мою шею. У вас склонность трогать. Вы позволяете себе вольности. Нам это не нравится. Вам нужно добрее относиться к незнакомцам.

На следующий день я позвонил моей матери, поскольку давно с ней не беседовал – с тех пор, как изменил номер телефона. Я хочу сделать еще одну попытку убедить ее, чтобы она отказалась подсылать ко мне своих насекомых.

Первое, что она говорит мне после того, как я здороваюсь, это:

– Ты изводишь моих агентов. Я хочу, чтобы ты перестал изводить моих агентов. Они обходятся мне недешево, а ты сводишь на нет их работу.

– Но они так очаровательны! Я ничего не могу с собой поделать.

– Это не сработает.

– Что именно?

– Говорить мне, что ты получаешь от этого удовольствие, просить моих агентов, чтобы они мне это говорили. Это меня не остановит.

– Вот и хорошо, потому что это действительно меня забавляет. Если ты остановишься, я найму своих собственных агентов, чтобы они подходили и беседовали со мной на улице.

Она вешает трубку.

Мои отношения с Лорой продолжают развиваться и углубляться, и я думаю, что она так же влюблена в меня, как я – в нее. Она не только нормальна, несмотря на некоторую странность, но еще и добродушна, естественна и жизнерадостна. И очень жалостлива. Она часто дает деньги нищим.

Примерно месяц прошел с тех пор, как я ушел с работы, а я еще и не начал подыскивать себе что-нибудь другое. Я сейчас так наслаждаюсь жизнью, что жаль менять ее каким-то образом. Мои сбережения тают не так уж быстро, поскольку Лора настаивает на том, чтобы платить за все, когда мы вместе. «Потому что я богата, – говорит она, – а ты нет, и я тебя люблю, так что это нормально». Она говорит, что, если мои сбережения закончатся, она будет меня поддерживать, пока у меня не возникнет желания снова поработать.

Однажды я рассказываю ей, что случилось в Диснейленде. Лора отвечает, что знает об этом: ей рассказала леди Генриетта. Она уверяет, что чувства ее ко мне не изменились из-за этого, и хотя она не в восторге от случившегося, при данных обстоятельствах меня нельзя слишком уж винить в случившемся, да и Сара явно слишком зрелая для своего возраста. А вот что Лора не одобряет – так это то, как леди Генриетта и Сара вовлекли меня во все это, не объяснив ничего заранее.

Я ее бойфренд. Да, я ее бойфренд. Это правильно, что вы смотрите на меня. Вероятно, она не стала бы знаменитой, если бы не я. Она так и сказала мне сама, в тот первый вечер: «Может быть, тут дело в тебе, Джереми. Возможно, ты приносишь мне удачу».

Я очень доволен и счастлив. Счастлив, как неразумный щенок. Пожалуй, никогда в жизни я не чувствовал себя таким уравновешенным. И заметьте: я больше не беседую со своей кошкой. И она со мной не говорит. Это не означает, что она несчастна. Нет, она такая же ласковая, как всегда, но главным образом она просто безмолвно смотрит на меня, и от этого я чувствую себя умным, нормальным и в здравом уме. В данный момент самое большое мое желание – чтобы все оставалось таким, как сейчас, и я загадываю это желание своему маленькому белому слону. «Я никогда еще не загадывал такое пассивное желание, которое тебе так легко исполнить. Я не прошу, чтобы ты что-нибудь делал.Нет, я скорее прошу, чтобы ты ничего не делал». Конечно, мое лучезарное настроение несколько омрачает легкое облачко: Генриетта и Сара недружелюбны ко мне. Ну и что с того? Вероятно, оно рассеется само собой.

На выступлениях Лоры я сижу, положив ноги на второй стул, чтобы мне было в высшей степени комфортно. Я – единственный во всем зале, кто осмеливается на такое. Я даже приношу из дому плоскую мягкую подушечку и подкладываю под спину – и тогда начинает казаться, что я в своей постели. Меня охватывает ощущение тепла и комфорта, и порой я засыпаю. Поэтому я всегда усаживаюсь в темном углу, где менее заметен. Я пью сок, горячий шоколад, имбирный эль, ем желе. Я не пью алкоголь, потому что не люблю его, и чувствую себя слишком уютно, чтобы меня заботило, что обо мне подумают. Если меня спросят, почему я пью эти детские сладкие напитки, я всегда могу сказать, что я – алкоголик «в завязке», – мне кажется, это респектабельнее, чем сказать, что я просто не люблю алкоголь. Я не пью кока-колу, поскольку не люблю пощипывающие пузырьки. Я греюсь в лучах славы. Пожалуй, это точно описывает мое состояние. Да, я нежусь в лучах славы.