— Ты уверена?

— Конечно. Хотя это будет нелегко. Мы должны ей всеми силами помочь. Ты, со своей стороны, мог бы занять место главного зороастрийца. Твой дядя — болван. Ты можешь заменить его хоть завтра.

Затем Лаис обрисовала стратегию, в результате которой я становился главой нового ордена. Я не сказал ей, что предпочел бы укус одной из змей Кибелы. Я не собирался становиться жрецом и в то же время затруднялся назвать, в чем вижу свое призвание. В военном деле я не проявил особых способностей. Я был готов стать государственным советником или распорядителем двора, но, к сожалению, с такой работой лучше справлялись евнухи. В душе я хотел лишь служить моему другу Ксерксу — и повидать дальние страны.

Ксеркс, мрачный, отправился в Вавилон, и через неделю после этого мне дала аудиенцию царица Атосса. Как обычно, дверь к ней в покои охраняли внушительного вида евнухи, разодетые по-царски. Я не видел ее в этих апартаментах с тех пор, как перепуганным мальчиком полз здесь по черно-красному ковру. Теперь ковер изрядно вытерся, но Атосса не заменяла полюбившихся ей вещей — и полюбившихся людей.

Я нашел Атоссу все такой же. Да и может ли измениться белая раскрашенная маска? Царицу сопровождал глухонемой — это всегда хороший знак. Значит, можно говорить свободно.

Мне было милостиво дозволено присесть на подставку для ног.

Атосса сразу приступила к делу:

— Я подозреваю Гобрия в колдовстве. Думаю, Дария околдовали. Конечно, я делаю что могу, но не в состоянии рассеять незнакомые мне чары. Поэтому я хочу обратиться к Мудрому Господу.

— Через меня?

— Да, через тебя. Считается, что у тебя есть доступ к одному и единственному богу — не такому, как остальные небесные боги. И вот я хочу, чтобы ты воззвал к Мудрому Господу. Ксеркс должен стать Великим Царем.

— Я приложу все усилия.

— Этого недостаточно. Тебе нужна власть. Я хочу, чтобы ты стал главным зороастрийским жрецом. Вот зачем ты здесь. Да. Это я приказала тебе вернуться в Сузы, — конечно, от имени Великого Царя.

— Я не знал этого.

— Тебе и не полагалось знать. Я никому не говорила. Даже Лаис, которая, признаюсь, и подала мне идею. С тех пор как я ее знаю, она только об этом и говорит. Я хорошо ее поняла. И проинструктировала магов — ваших и моих. То есть наших. Одно твое слово, и твой дядя уступит тебе место. Все маги боятся тебя и, возможно, побаиваются меня.

Атоссины губы были раскрашены в яркий кораллово-розовый цвет. На мгновение штукатурку из белил расколола улыбка.

— А я боюсь Великого Царя, — сказал я.

— Дарий тебя любит. Если ты станешь главным зороастрийцем, он не будет возражать. Мы уже обсудили это. Кроме того, царь не потеряет в тебе великого полководца. — Атосса не позаботилась смягчить приговор.

— Я исполняю свой долг…

— А твой долг быть здесь, при дворе. Как главный зороастриец, ты будешь иметь доступ к ушам Великого Царя. Раз он прикидывается последователем Зороастра, ему придется тебя слушать. А значит, ты сможешь влиять на него, направлять против врагов.

— Против Гобрия?

— И его внука Артобазана, и его сына Мардония, и против множества остальных. Дария околдовали, но какой бы злой дух ни завладел им, наш долг изгнать этого демона.

Атосса сжимала и разжимала кулаки. Я заметил, что статуя Анахиты вся завешана цепями и причудливыми украшениями. Очевидно, царица всерьез взялась за осаду небес. Теперь дошла очередь и до Мудрого Господа.

Я не посмел сказать «нет». Атосса была опасным другом, но врагом она была смертельным. Я сказал, что пойду к дяде.

— Не знаю, что он скажет. Ему нравится быть главным…

Атосса хлопнула в ладоши, двери распахнулись — там стоял главный зороастриец. Он выглядел перепуганным, как и следовало. Дядя низко поклонился царице, не выказавшей почтения Мудрому Господу, и начал петь один из самых знаменитых зороастрийских гимнов:

— «В какие края полечу я? Где преклоню свои колени? Я изгнан из семьи и племени…»

Так Зороастр обращался к Мудрому Господу в начале своей миссии. Несмотря на нетерпение Атоссы, которая вопросам пророков предпочитала прямые ответы, я позволил дяде пропеть изрядную часть гимна, а затем вмешался ликующим обетом, завершающим аккордом, словами самого пророка:

— Тому, что есть Истина для меня. Тебе посвящаю я свою добрую волю, свои жгучие стремления. Да падет гнет на того, кто жаждет угнетать нас! О Мудрый, я стремлюсь возрадовать Тебя своей праведностью, так я решил умом и сердцем…

Не думаю, что все это дяде понравилось. Он был сын пророка, а я внук. Он пришел первым, я вторым. Но только двое из ступавших по земле слышали голос Мудрого Господа. Первый был убит у алтаря в Бактрии. Я второй. Будет ли третий?

Когда я закончил гимн, Атосса обратилась к моему дяде:

— Ты знаешь, чего от тебя ждут?

Главному зороастрийцу было не по себе.

— Да, да. Я отправлюсь домой в Бактрию. Я буду служить у огненного алтаря. И мне надо переписать слова моего отца. На коровью шкуру. На лучшую коровью шкуру! Когда корову убьют и на жертвоприношении будет должным образом выпита хаома — в точности как завещал Зороастр, ни капли лишнего, — в месте, куда не проникает солнечный луч…

— Хорошо!

Голос Атоссы прервал бормотание моего дяди. Царица сказала, что я немедленно должен быть введен в должность.

— Все необходимые церемонии будут проведены у огненного алтаря в Сузах.

Затем главный зороастриец был отпущен.

— Мы… Мы обложим Великого Царя, — сказала Атосса.

Но поскольку стены в покоях Атоссы всегда имели уши, это Дарий обложил нас, а не мы его. За день до моего введения в должность главы зороастрийцев мне пришло указание явиться к Великому Царю.

Я был в ужасе. Меня казнят? Изувечат? Заточат в темницу? Или в знак особой милости повесят на золотых цепях? Двор Ахеменидов никогда не обходился без сюрпризов, и, как правило, неприятных. Я надел жреческие одежды. Это была идея Лаис.

— Дарий должен почитать Зороастра и его преемника.

Но Лаис тоже нервничала.

Она проклинала Атоссу шепотом, но я читал по губам: самонадеянная, опасная, выжившая из ума старуха. Старая царица отнюдь не выжила из ума, однако в самом деле вела себя неосторожно. О нашей беседе с ней донесли Великому Царю.

6

Великий Царь принял меня в рабочем кабинете. В этой комнате до сих пор сохраняют тот порядок, что был при жизни Дария. Квадратная, с высоким потолком комната. Из мебели — один стол из цельного порфира и высокий нелепо деревянный табурет, на который Дарий любил забираться, когда не расхаживал по комнате, диктуя секретарю, притулившемуся, скрестив ноги, рядом со столом. Эти документы, прочесть которые мог только сам Дарий, писались на особом языке с упрощенной грамматикой. Писать для его глаз было большим искусством, но, как я уже говорил, Великий Царь легко оперировал цифрами. Он умел складывать, вычитать и даже делить в уме — что замечательно, — не прибегая к помощи пальцев.

Главный распорядитель двора — реликт времен Кира — доложил обо мне, и, когда я пал ниц пред Великим Царем, двое секретарей по-змеиному быстро выскользнули за дверь. Это было нечто невиданное — аудиенция с глазу на глаз. Мое сердце колотилось так, что я еле расслышал слова Дария:

— Встань, Кир Спитама!

В полуобморочном состоянии я выпрямился. Хотя глаза мои почтительно смотрели в сторону, я заметил, что Дарий заметно постарел за годы, проведенные мною в Сардах. Поскольку он не позаботился привести в порядок волосы, из-под бело-голубой повязки на голове — единственного знака царского достоинства — выбивались седые завитки. Седая борода была не расчесана.

Несколько мгновений Дарий смотрел на меня. Правая нога у меня начала непроизвольно дергаться. Я надеялся, что жреческие одежды скроют внешнее проявление моего неподдельного внутреннего трепета.

— Ты неплохо служил нам в Сардах, — коротко сказал Дарий.

Не было ли это вежливым вступлением перед ужасным «но»?