— Возьму и спрошу. При тебе, — хмыкнул Жером. — Сам-то уже подсуетился, или пора магометанского священника из Стамбула выписывать, чтоб он тебя с женой повенчал?

— Стамбул далеко, а мэрия близко, — рассмеялся Билли.

Этой фразой он напомнил всем присутствующим недавно введенный в Сен-Доменге закон. Если жених и невеста принадлежали к разным конфессиям, то брак мог быть заключён по любому из двух обрядов, по договорённости, и признавался республикой. Если же по каким-то причинам священнослужители и семьи молодожёнов не находили общий язык насчёт того, по какому из обрядов следует венчаться, то можно было спокойно пожениться в мэрии. И этот «государственный брак» признавался республикой наравне с церковным. Пока случаи заключения таких браков можно было пересчитать по пальцам, но, к примеру, Билли и Мариам этот закон здорово выручил: протестантский священник отказывался венчать англичанина с мусульманкой, а случись тут мулла, решительный отказ и проклятия на голову получил бы уже бравый адмирал. Кстати, на днях весь город только и говорил, что о свадьбе Фелипе Муньоса, сына одного из богатейших хлеботорговцев Сен-Доменга, с Анной Рамбаль, старшей дочерью «бумажного барона» Жана-Батиста Рамбаля. Даже в газете о том написали. Католик женился на гугенотке! Галка и Джеймс были приглашены в качестве почётных гостей. Им, как и большинству прочих, сразу бросилась в глаза немаловажная деталь: ни жених, ни невеста не блистали красотой. Правда, по отзывам месье Аллена, они оба отличались завидным умом. Фелипе Муньос был мал ростом, худ и бледноват для испанца, прихрамывал на левую ногу. Мадемуазель Рамбаль оказалась на полголовы его выше, была чуток сутуловата и близоруко щурилась. Но оба едва ли не в буквальном смысле светились от счастья. Галка сразу почувствовала: эти двое будут вместе до гробовой доски, и ни единой минуты не пожалеют о своём решении… А если бы не закон о государственном браке? Кто знает, как бы всё обернулось?

— Ладно, остряк доморощенный, я тебе всё припомню, — Меченый скорчил страшную рожу. — Вот погоди, придёт твой сынок к моим девкам свататься, я на нём за тебя отыграюсь.

— Ух, какой ты злопамятный! — хихикнула Галка. Билли и Жером — взрослые мужики, женатые, сами детей имеют, а ведут себя как мальчишки. — Неужели столько лет ждать будешь?

— Да будет вам, — Жером, не выдержав фасона, весело фыркнул. — Уже и пошутить нельзя. Налейте-ка мне ещё кружечку.

— Я бы на твоём месте так не веселился, — процедил Причард, выколотив трубку в щербатую плошку, на которой и так уже красовалась впечатляющая куча табачного пепла.

— Да ну, — отмахнулся Меченый. — Сам знаю, что скоро война. Так что? Рвать на себе последние волосы с горя? Хрен, не дождутся!

— Война может быть скорее, чем ты думаешь, — мрачно проговорил Пьер, задумчиво разглядывая дно своей опустевшей кружки. — Я последние полгода послеживаю за купчишками. И знаешь, что заметил? Французы, голландцы, испанцы, даже юкатанские торговцы уже объявились — все ведут себя как раньше. Бродят по лавкам, выбирают, где что лучше, торгуются. Потом грузятся и уходят, чтобы скоро вернуться за новым товаром. А английские купцы как с ума посходили. Последний месяц как придёт англичанин с Ямайки, так бегает по лавкам, будто угорелый, скупает товар большими партиями и почти не торгуется. Притом, сахар и ром они не берут, хватают новые штучки вроде плащей, ламп, зеркал, цветных бус и этой горючей вонючки, что в лампы заправляют. Даже бумагу скупают. Если бы не последний запрет на вывоз оружия, они бы и оружейные лавки опустошили. Вот так набьёт трюм — и уходит.

— Что ж тут странного? — хмыкнул Хайме. — Я, конечно, не дока в торговом деле, но и за тобой, приятель, такого таланта тоже не замечал.

— Всё очень просто, — Влад не зря учился на экономиста. Хоть и закончил соответствующий факультет не с отличием, но кое-что из полученных знаний ему всё-таки тут пригодилось. — Англичане хорошо умеют считать денежки. И если платят не торгуясь, то уверены, что скоро получат хороший навар.

— Это в свою очередь ничего хорошего для нас не значит, — Галка продолжила развивать его мысль. — Английские купцы попросту знают, что скоро наших товаров днём с огнём не сыщешь. Во всяком случае, им так сказали. Потому и гребут всё что видят.

— Вот ведь ублюдки… — буркнул Пьер. — А я тут размечтался. Написал сестре, чтоб уговорила мужа сюда приехать…

— А ты сделай так, чтобы это всё было не напрасно, — жёстко проговорил Билли. Он всегда был самым ярым сторонником «своей гавани», и когда эта идея, хорошо ли, плохо ли, но воплотилась в жизнь, воспринимал выпады разных иноземцев в адрес Сен-Доменга как личное оскорбление. — Сколько мы своей и чужой крови пролили? Многовато, чтобы за здорово живёшь отдать чёртовым милордам этот милый островок, не так ли? Планы они насчёт него настроили, понимаешь… А не пошли бы они на *** со своими планами! Мы тоже люди, ничем не хуже них, и хотим жить так, как нам нравится!

— Поверь, Билли, именно это и есть главная причина того, что нас так не любят, — невесело улыбнулся Джеймс. — Кое-кому очень не по нраву то, что мы смеем считать себя ничем не хуже.

— Ну, это их проблемы, — в Галкиной усмешке было больше яда, чем в Париже со всеми его отравительницами и чёрными аббатами. — Тут все свои, потому, братцы, выскажусь откровенно. Люди Этьена кое-что вызнали. Против нас пошлют эскадру из Портсмута. В её составе по разным сведениям от шести до девяти восьмидесятипушечников, а сколько фрегатов и мелочи — того пока никто не знает.

— То есть, на нас наедут не как на пиратов, а как на цивилизованное государство, — не менее ядовито проговорил Влад. — Хоть это радует.

— Они что, последние мозги растеряли? — недоверчиво фыркнул Причард. — Да их со свету сживут, если Англия окажется зачинщиком войны без всякой видимой причины! Что? Драка у Серебряной банки? Фрегаты первыми напали, это признали даже сами англичане!

— А ты думаешь, что повода к войне придётся долго ждать? — хохотнул Билли. — Это ж самое плёвое дело, сам знаешь. Из-за мышиного чиха, если надо, войну объявят.

— А что это им даст? Ну, придут, ну, разорят тут всё к чертям собачьим — на радость королю Людовику, который наверняка сдал нас своему английскому братцу, гнида, — продолжал Причард, набивая трубку новой порцией кубинского табака. — И что получат? Остров да развалины. Да злых испанцев. Никакого тебе белого пороха, никаких пистолетиков… Зачем тогда им рисковать кораблями? Мы же просто так не уйдём. Даже если милорды нас и задавят, то сами надорвутся.

— Кто знает, может, французский король этого и хочет — чтобы мы подохли, а англичане надорвались.

— Да кто знает, что вообще в королевских башках варится? — хмыкнул Хайме. — Вот побывал я в Версале, и только одно могу сказать: честным людям там делать нечего. Сожрут.

— Лично мне не хочется становиться чьим-то обедом, — Джеймс позволил себе едкую иронию.

— Мне тоже, — Галка, в отличие от мужа, сказала это совершенно серьёзно. — Я ошиблась, думая, что нам дадут хотя бы два года передышки. Фиг с маслом, и года не дали. А сейчас счёт уже идёт на недели. Если не на дни.

— Ага, море после шторма уляжется — и начнётся, — скривился Жером. — Вот чёрт… Только соберёшься пожить спокойно — нате вам, являются.

«Как говорят у меня на родине — не то жалко, что своя корова сдохла, а то, что у соседа жива, — не без горечи подумала Галка. — Завидки берут, что они там чубы друг другу рвут, а мы пока ещё нет. Карл Стюарт может и недалёкий в политике человек, но окружают его и более компетентные товарищи, способные дать хороший совет. Правда, он их далеко не всегда слушает. Король ведь, а не какой-нибудь там „прэзыдэнт“. Но иногда… Плоховато я помню зарубежную историю этих времён. Кажется, только при этом Карле английский военный флот сидел в большой заднице. Ему веселиться хотелось, вот и экономил на чём только мог. При Кромвеле нас бы в порошок стёрли. Да и Вильгельм Оранский в качестве короля Англии тоже крутой противник, он бы просто не дал нам подняться. А это значит, что нам крупно повезло. И с местом, и с временем. Ну что ж, если так, то шанс у нас есть. И я жизни не пожалею ради этого шанса».