- Нет. Здесь Стругацкие пофантазировали. Магия и религиозный эгрегор существуют параллельно. Иначе бы в одной команде ни за что не ужились бы маг и священник.
И, ощутив, что энергия стихии течет свободно и привольно, а значит, ее вмешательство пока не нужно либо хватит минимального, отвлеклась.
Земля была уже совсем близка. Под ветром качались ели, и изза зеленых крон и вершины дальнего, внушительной высоты холма выглядывала полоска яркосинего неба. Облака, подталкиваемые ветром, спешили уйти на юг, очистить небесный свод. Сквозь редкие просветы проглянуло солнце и заиграло на золоченом куполе скитской церковки, крошечной, но милой, аккуратно отремонтированной и ухоженной. Кайндел вздохнула и сама перекрестилась, хоть и неумело, но искренне.
- Эй, сейчас ведь в деревья врежемся! - воскликнул Чеслав, поднимая подзорную трубу. - Может, повыше?
- Никуда мы пока не врезаемся, - рассудительно одернул Рейр. - А вот холм надо либо облетать, либо…
- Сейчас, поднимемся, - бросила она.
Все то, что она делала, больше всего почемуто напомнило ей плетение в технике макраме. Управляясь с потоками энергий и стихий, Кайндел перенаправляла их, меняла направление естественного их течения, оттого, впрочем, не изменяя их сути. Энергии и стихии оставались самими собой. Они не повиновались чародейке, нет - скорее позволяли ей создать такие условия, при которых маловероятное либо же и вовсе невероятное оказывалось возможно. Курсантка заключала с окружающим миром соглашение, и ей это было намного проще, чем людям.
Впрочем, в отличие от человеческих магов она знала, что не во всем и не всегда способна видоизменять мир вокруг себя. Девушка была ограничена рамками тех же законов, по которым существовали и сами стихии.
Корабль взмыл еще выше, и, поймав основной поток ветра, прометающий вершины холмов на острове Валаам, устремился на север. Парус оставался упругим и наполненным, потому время от времени возникало ощущение, будто именно благодаря этому прямоугольному полотнищу лодья и держится в воздухе.
Да, собственно, если не перегибаться через фальшборт и не смотреть вниз, можно было решить, словно путешествие по морю продолжается. Правда, напрочь отсутствовала качка… Да еще почти все пространство до горизонта заполнили кроны деревьев, так что абстрагироваться от того, что вода осталась гдето позади, получалось всетаки с трудом. Внизу тянулся лес, время от времени изпод деревьев выглядывали скудные домишки местных обитателей, снабжавших монастырь рыбой или овощами, а также отдельные скиты. На дорожках, отсюда напоминающих серые или желтоватые ниточки, порой попадались люди, они задирали головы к небу и с изумлением разглядывали пролетающий мимо корабль.
Как и под водой, мореходы быстро освоились, и ктото уже, уцепившись за брус фальшборта, перегибался через край и рассматривал землю внизу.
- Вот никогда в жизни не рассматривал лес с такого ракурса, - заметил один из них.
- Ну что ж ты так…
- А у меня никогда не было денег на прогулку на вертолете. А у тебя?
- А я в свое время с парашютом прыгал. Правда, на такой высоте уже становилось нервно и не до разглядываний, однако пока паришь чуть повыше, времени налюбоваться хватает.
- Мой батя меня както на «кукурузнике» катал, - проговорил третий, дотоле молчавший. - Мне лет восемь было, но я до сих пор помню. Вот так же было красиво. И так же стремно…
- Ээй, привет, мужики! - завидев работающих на поле местных крестьян, завопил еще один. - Как дела?
- Не ори, придурок, - добродушно одернул Готье. - Напугаешь мужиков - получишь лопатой по лбу.
- Так низко мы не опустимся, - улыбнулась Кайндел. Она опустила затекшие руки, шагнула вперед и оперлась на носовое украшение лодьи. Полоса суровосумрачных облаков миновала, и небо воссияло первозданной чистотой, лишь коегде расчерченной белыми туманными перышками. Ветер бил чародейке в лицо, отшвыривал отросшие до плеч волосы, и счастье наполняло ее сердце. Она просто замечательно себя чувствовала, без какихлибо причин…
Вдали блеснула радостносиняя полоса воды, потом отраженное многократно солнце заиграло на полированном тонком металле, и над деревьями поднялась белая с красными крестами и золоченой маковкой статная звонница СпасоПреображенского собора. Потом изза еловой кромки вынырнули бледнозеленые купола, обкошенная лужайка, пологий склон и широкая дощатая пристань, на которой оказалось, на удивление, людно. Долгополые фигуры в черном были равномерно пересыпаны фигурками в цветастом - то ли работниками, то ли паломниками - у пристани ждал теплоход, казавшийся трогательнонебольшим с такой высоты, а также множество весельных и пара парусных лодок.
А изза деревьев уже выглядывала церковь Никольского скита, на фоне ослепительного моря казавшаяся темной. Лишь когда корабль миновал собор, стало заметно, что маковка у скитской церкви такая же золотая, как и у соборной колокольни, крыша - красивого, густозеленого цвета, а остальная часть здания сравнительно недавно и со знанием дела побелена. На крошечной терраске перед церковью стоял осанистый старик с длинной седоватой бородой (лодья медленно шла на снижение, и заметна стала не только аккуратная кирпичнокрасная отделка сводчатых окон церкви, но и запрокинутая голова монаха, и остальные местные обитатели, молодые и старые, выглянувшие из церкви, оторвавшиеся от своего огородика на пригретом солнцем склоне возле скита.
Все они провожали летящий корабль внимательными взглядами и улыбались. Возможно, разобрать их улыбки могли не все из реконструкторов, но Кайнделто видела прекрасно. И подумала, что эти лица - спокойные, умиротворенные, полные любви к людям - она запомнит навсегда.
«Вот в чем он - смысл уединения в ските, - подумала она. - Человечество начинаешь искренне и неподдельно любить тогда, когда отдаляешься от него как можно дальше. Наверное, именно в ходе такого вот заточения и рождаются в сознании глубоко человеколюбивые, а поумному - гуманистические идеи. И только так они и способны родиться.
Воистину подлинно свят тот человек, который способен любить людей, живя в перенаселенном городе. Но таких, должно быть, просто не бывает…»
- Держитесь! - крикнула она, и все схватились за что попало.
Вода, тронутая рябью, стремительно неслась им навстречу. Теперь, когда корабль опустился совсем низко, казалось, что он летит с огромной скоростью, хотя в действительности двигался лишь чуть быстрее, чем обычно идет хороший парусник под добрым попутным ветром. Рейр единственный из всех ни за что не цеплялся, просто стоял за ее спиной и с удовольствием смотрел вперед - она это чувствовала, даже не оборачиваясь.
А потом днище лодьи опустилось на воду, и всех качнуло вперед, но не сильно, хлопнул и снова туго натянулся парус, брызгами обдало носовое украшение корабля и Кайндел, стоящую сразу за ним. Прикосновение холодной воды к лицу оказалось до дрожи приятно.
Она запустила руки в воду, вынула чашу и выплеснула остатки воды за борт, догадываясь, что напоенной чарами жидкости лучше никому не касаться, да никто и не решится. И опустилась прямо на палубу, чувствуя, что сил нет даже на то, чтобы отползти в сторонку.
Готье испуганно поддержал ее за плечи.
- Тебе плохо? - спросил он. - Может, чтонибудь сделать, а?
- Фляжку, - выдавила она.
- Пусти, я ей помогу, - Рейр мягко, но решительно оттеснил реконструктора, опустился на колени и, поддерживая ее, стал умело массировать ей плечи. Дурнота отступила. - Спазм вполне объясним и закономерен. Сейчас станет легче.
- Фляжку? - недоуменно переспросил у курсантки предводитель отряда. - Тебе надо еще воды, что ли?
- А у тебя что во фляге?
- Коньяк.
- Давай, - она вяло махнула рукой.
Он торопливо расстегнул ремешок чехольчика и вручил ей маленькую никелированную фляжку. Предупредительно отвинтил крышечку.
Коньяк приятно обжег горло, а потом и желудок. Спиртное действовало на нее не так, как на других людей, не приводило в состояние классического опьянения, однако очень хорошо тонизировало. И, помня об этом, девушка рассчитывала, что на этот раз крепкий напиток поможет ей поскорее прийти в себя. Рейр продолжал мять ей плечи и основание шеи, потом прошелся пальцами до основания черепа. Массаж был виртуозный, и полегчало быстрее, чем подействовал коньяк.