Изменить стиль страницы

— Я об этом думал… — мрачно кивнул Ленинджер. — Пошли, долго спускаться еще…

Да, спускаться долго. Тут канатная дорога — туристы катаются. Сплошные охи и ахи со всех сторон… да еще и солнышко светит так весело… и снег блестит на дальних пиках…

На фоне всего этого великолепия семнадцатилетний Ленинджер кажется еще суровее…

Элина все равно радуется. Она только вчера приехала в гости к своему двоюродному брату Ленинджеру, который никогда не улыбается. Почему, Элина не спрашивала — привыкла, что он всегда такой; к тому же, Ленинджер при всей своей кажущейся суровости очень ласково относился к ней и любил свою маленькую сестренку, как бы там ни было…

— Госпожа Райя, ваш Ленинджер всегда такой?

— Да… с тех пор, как его отец разбился… он был альпинистом…

— Простите… я не хотел тревожить такие болезненные воспоминания… Простите…

Из окна, с балкона открывался отличный вид на гору. Иногда, что-то находило на Ленинджера, он сидел и смотрел в бинокль и будто что-то видел. Отвлечь его в такие моменты было почти невозможно.

Однажды мама спросила, на что же он смотрит. Сын молча протянул ей бинокль и показал на вершину горы, где, точно обломок кости, выдавался вперед кусок горного плато, которое Ленинджер именовал почему-то Плато Небес.

— Там ничего нет, — сказала мама.

— Если ты ничего не видишь, это не значит, что там ничего нет, — ответил Ленинджер неожиданно — и ему влетело за то, что эти слова прозвучали резко и грубо…

С тех пор он стал более замкнутым и с мамой почти не разговаривал… впрочем, как и с кем-либо еще.

Кроме Элины!

Когда она приезжала, Ленинджер будто оживал. Он начинал и разговаривать, и интересоваться чем-то помимо созерцания Плато Небес.

— Братик! Куда ты смотришь? — весело спросила однажды Элина.

— На гору, — ответил Ленинджер серьезно, но мягко.

— А что там?! — сестренка просто сгорала от любопытства.

Ленинджер с минуту помолчал: вспоминал тот случай с мамой и думал, стоит ли говорить… а потом молча вручил Элине бинокль и показал на Плато.

— Что ты видишь? — спросил он.

— Там человек в черном плаще, на самом краешке. Вниз смотрит, — сказала Элина. Ленинджер даже попытался улыбнуться, чего давно с ним не бывало. Просто на душе у него стало легко и спокойно… как у человека, которого поняли…

— Сейчас он прыгнет, — сказал Ленинджер.

— Но он же разобьется! — испугалась Элина.

— Нет, — уже по-настоящему улыбнулся Ленинджер, — смотри…

Человек разбежался и, раскинув руки, прыгнул в пропасть…

…восемь секунд… столько летит отсюда вниз брошенный камень…

Человек тоже летел… казалось, это было очень долго. Он падал — и ветер трепал за его спиной длинный тяжелый плащ, постоянно разворачивая его до совершенно невероятных размеров.

И, когда до земли оставалось где-то полторы секунды, произошло невероятное: единым взмахом за спиной человека взметнулись гигантские кожистые крылья, совсем как у дракона…

Они сделали несколько чудовищно сильных взмахов, поднимая крохотную в сравнении с ними человечью фигурку в синее безоблачное небо…

Он летел вверх и в даль, пока не превратился в черную точку и не исчез из виду…

— Та площадка, которую я тебе показывал — это взлетная полоса, — объяснил Ленинджер. — Завтра я так полечу, а ты будешь на меня смотреть…

…Крохотная фигурка брата прошлась по краю пропасти. Потом он отступил на несколько шагов, разбежался и прыгнул…

…Раскинув руки, он полетел вниз…

А Элина, замершая в ожидании, считала секунды…

"Раз…"

В голове почему-то мыслей у Ленинджера сначала вовсе не было — свист ветра в ушах заполнил все сознание, не оставив им места. К нему надо было привыкнуть…

"Два…"

"…Холодно," — вот первое, о чем Ленинджер ясно и четко подумал…

"Три…"

Стало страшно — страх кольнул сердце и начал разгораться со страшной силой…

"Четыре…"

Ленинджер вспомнил о драконочеловеке, столько раз взлетавшем с Плато Небес до него, представил его так ярко, что этот образ вытеснил все, что было: и страх, и холод, и мысли… Осталась только Вера, непоколебимая, как монолит.

"Пять…"

Скучно… Ему казалось, что полет длится вечность.

"Шесть…"

Ленинджер подумал об отце, об Элине — и на душе стало совсем светло и тихо…

"Семь…"

Он закрыл глаза — и вдруг тело обрело невесомую легкость, будто тот самый свет, поднявшийся из темниц души, подарил ему крылья и вознес в свободное безграничное небо…

"Восемь…"

Элина не увидела ни волшебного взмаха крыльев, ни полета в небеса… Она увидела, что брат ее просто упал, и… поняла, что он разбился насмерть…

Хотя он не успел ей досказать одну свою фразу: "Если ты что-то видишь, это не значит, что оно действительно так…"

(5 сентября 2003 г)

402. 6 сентября 2003 г —У каждого Бога на Земле есть любимчик…

Тебя одарит меткостью стрелок,
Направив тебе в спину сталь и древко —
И ты, шагнув за жизненный порог,
Уснешь мгновенно и мертвецки крепко.
А может быть, наклонишься к воде —
Как будто вволю пожелав напиться —
И осознаешь, что пришел в Нигде
И был подстрелен, как в полете птица.
Но мир прекрасен, будто снова юн,
Пока враги не натянули луки:
Песок ложится на верхушки дюн
И есть надежда — вдруг да дрогнут руки;
И есть надежда, что стрела взлетит
И не найдет подставленную спину;
Что Матерь Небо снова защитит,
Оставив жизнь любимчику и сыну.

(6 сентября 2003 г)

403. —Песнь о Пандере

Для меня в тишине милый голос звучал,
Белый мед, сладкий мед, липкий мед источал.
Ты любила букеты
Из джинсовых роз,
И зимою и летом
Я их тебе нес.
Как быть непобедимым,
Горя, не гореть, -
Проще, чем стать любимым…
Для феникса смерть
Неподвластна законам,
Все возможно вернуть,
Если зубы дракона
Не грызут твою грудь.
Так послушай же, Лютер:
Злословь — не злословь —
Только вот за валюту
Не купишь любовь.
Бесполезны и сила,
И уменье стрелять…
О, она не любила
И сумела предать.
Был убийцей и вором,
Зря коснулся мечты…
Вот бы спрятаться в нору,
Как спрятался ты…
(6 сентября 2003 г)