Через год после свадьбы Пегги и Роя поженились и они. Но замужество не внесло особых изменений в их отношения, за исключением того, что они переехали в еще большую квартиру и открыли общий счет в банке. Жизнь стала казаться Пандоре более насыщенной. По утрам она работала в магазине подарков при маленькой художественной галерее, а послеобеденное время отдавала приготовлениям к приему друзей Ричарда, круг которых расширялся. Несколько раз от Винсента Сингера приходили дополнительные денежные переводы — в соответствии с соглашением о расторжении брака адвокат переводил Пандоре очередную часть средств, полученных от продажи акций Маркуса. Так что теперь молодоженам вполне было по карману жить «на широкую ногу».

В поле зрения вновь появилась Гортензия. Она принялась преследовать Ричарда и одновременно забавлять Пандору, которой откровенно нравился ее динамичный и действительно «богемный» стиль жизни.

— Пандора, ты балуешь этого парня, — поговаривала Гортензия, глядя, как Пандора покупает Ричарду очередную шелковую рубашку от «Тёрнбула и Ассера».

— Но и он тоже меня здорово балует. — отвечала на это Пандора. — Всякими вещицами, неожиданными подарками.

Тогда Гортензия обычно хмурила брови и спрашивала:

— Ты уверена, что счастлива?

— Что за дурацкий вопрос, дорогая! А кто вообще счастлив? Скажи-ка! Да и что такое счастье? Это что — нескончаемая череда оргазмов, да? Что ж, у меня такое бывало, хотя последнее время Ричард здоров устает. И мне приходится как следует возбуждать его. Или же счастье в новом платье? Каком-нибудь путешествии? Не знаю, Гортензия. Такие вопросы мучают восемнадцатилетних. А когда тебе уже за тридцать, ты просто действуешь по обстоятельствам.

Гортензия лежала на розовой, обшитой шелком софе. Ее юбка задралась, открывая взору пухлые колени, а через отмеченные потом разрезы рубашки можно было видеть густые заросли волос под мышками.

— Я считаю, что счастье — это жить в мире и согласии с собой, — рассуждала она. — Помнишь, что говорят по этому поводу священники: «Мир Божий ведет к пониманию всего». Вот именно в этом состоянии я и хочу быть, — на пороге сознания и чтоб мои ноги при этом прочно стояли на земле. Иногда у меня это получается, например, когда я пишу картины посреди ночи, и существуют только я и холст, мазок кисти и запах красок. И это действительно прекрасно!

Пандора улыбнулась.

— Счастливая ты, — признала она. — Мне однажды приснилось, что мы с Ричардом нашли свой остров в Карибском море и там обрели совершенный мир… Не понимаю, куда он запропастился, Гортензия. Скоро придут на коктейль человек десять, еще восемь явятся вечером на ужин. Надеюсь, он не забыл обо всем этом.

Ричард явился с получасовым опозданием, принес букет роз и флакончик «Шалимара».

— Не сердись, дорогая. Я вовсе и не думал опаздывать. Просто решил подарить тебе маленький подарочек, а «Шалимар» оказалось не так просто отыскать.

Гости пребывали в сильном возбуждении. Хозяева, напротив, сохраняли удивительное спокойствие. Они вообще стали уже легендарной парой в Бостоне. Многие завидовали Ричарду. У него была жена, очень его любившая, жена, которая ходит вместе с ним смотреть игру «Ред Сокс», знает средние показатели каждого игрока команды и согласна морозной зимой послушно следить за баскетбольными сражениями любимой Ричардом команды «Селтикс». Наконец, в отличие от большинства своих коллег по газетной редакции, Ричард, просыпаясь, мог твердо рассчитывать на хорошо приготовленный завтрак, а возвращаясь с работы, в урочный или неурочный час, на вкусный ужин из трех, как полагается, блюд.

Окружавший Ричарда и Пандору круг знакомых, надо сказать, становился со временем все более европейским. Друзей Пандоры очень удивляло, что душой компании и заводилой оставался Ричард. Дни, недели, месяцы, годы пролетали в карусели круизов, опер, праздничных вечеринок, поездок в Англию к Молли и Филитту. На тридцатишестилетие Пандора подарила Ричарду красный «кадиллак». Она поставила машину на подъездной дорожке, ведущей к дому, подвела мужа к окну и отодвинула занавеску. Как и рассчитывала Пандора, его радость была безгранична. Следующие несколько недель Ричард разъезжал по всему Бостону в красном автомобиле. Видевшие его друзья звонили Пандоре домой и весело шутили по этому поводу. Особенно удавались шутки Гретхен Мюллер.

Гретхен и ее муж Фридрих недавно прибились к кругу знакомых Ричарда и Пандоры. Фридрих был главой одной немецкой банковской корпорации. Вообще-то он немного пугал Пандору. Его лицо имело клиновидную форму. Глаза были водянисто-голубыми, ресницы редкими и короткими. Наконец, он был тощ, похож на военного, а его речь напоминала лай собак. У Пандоры не было причин не любить его, так как держался он всегда очень вежливо, хотя и строго, в некоей жесткой, «прусской», манере. А вот Гретхен Пандоре очень нравилась. В отличие от Гортензии, бывшей одним из, так сказать, неудавшихся творений природы, Гретхен, по ее собственным словам, принадлежала к расе «счастливо спасшихся».

— Мой народ погибал в лагерях, — рассказывала Гретхен, украшая свои слова присвистывающим немецким акцентом. — Мне стыдно быть живой, любить, есть, заниматься любовью! — Это произносилось, в основном, в конце какой-нибудь вечеринки, когда Гретхен, уже достаточно набравшись, думала лишь о том, чтобы захомутать какого-нибудь мужика, затащить его в ближайшую спальню и быстренько трахнуться. — Что пользы в хорошей еде, если за ней не следует хороший секс? — частенько вопрошала она. Правда, чаще всего, Фридрих успевал утащить ее домой до того, как она умудрялась осуществить свои замыслы. Случалось, что и не успевал, и тогда на следующее утро удрученная Гретхен звонила Пандоре, слезно просила прощения и получала отпущение всех своих грехов.

Пандора часто разговаривала с Ричардом о Гретхен.

— Мне она действительно очень нравится. Я даже ею восхищаюсь. Она живет так, как хочет, то есть полной жизнью.

Как-то утром она спросила:

— Дорогой, что ты будешь на завтрак?

Тот повернулся на другой бок.

— Не знаю, выбирай сама.

— Дай подумаю, — улыбнулась Пандора, — бекон с поджаренными помидорами. Угадала?

Ричард зарылся с головой в подушку.

— Как всегда, — согласился он.

Пандора встала, надела шелковый пеньюар и пошла на кухню. Проходя мимо письменного стола мужа, она заметила на самом видном месте толстую пачку счетов, и перебрала их пальцами. Ричард ненавидел заниматься хозяйственными вопросами, но и не хотел допускать к их личным делам какого-нибудь секретаря. Поэтому по счетам всегда приходилось платить Пандоре. Ричард возражал даже против служанки, которая убиралась в доме трижды в неделю.

— А почему я должна постоянно убирать за тобой разбросанные вещи, Ричард? — спорила с ним Пандора. При этом ей не нравились проскальзывавшие в собственном голосе жесткие интонации. — Неужели тебе трудно самому дойти и бросить их в корзину для грязного белья?

— Перестань ворчать, — отвечал Ричард. При этом его брови поднимались, а голос становился резче.

Иногда Пандора жаловалась Гретхен.

— Ха! Да выбрось его одежду в камин, — предлагала та, — пусть горит. Это будет ему урок!

— Вовсе нет, — возражала Пандора. — Он просто съездит куда-нибудь на своей красной машине и по кредитным карточкам купит себе еще кучу вещей. Есть женщины, любящие шляться по магазинам, но Ричард переплюнет их всех.

К этому времени Гретхен, Фридрих, Пандора и Ричард уже превратились в неразлучную четверку. Гретхен постоянно смешила Ричарда своими забавными грубоватыми историями и непредсказуемыми выходками. Пандора и Фридрих, напротив, предпочитали беседовать о музыке и художественных галереях. Пандора очень заинтересовалась немецкой поэзией. Фридрих предложил ей приходить на регулярные встречи любителей этой поэзии, проходившие по четвергам вечером. Ричард не возражал. И Пандора стала с удовольствием посещать их, возвращаясь домой румяная и счастливая от звуков птичьих песен, раздающихся на равнинах далекой Германии.