Я слушаю его как Господа Бога. Я смотрю, как он пишет мою Библию.

Слабое развитие гениталий….. развитие молочных желез типично женское….. отсутствие вторичных половых признаков мужского типа…

… перенесенное хирургическое вмешательство можно считать совершенно законным…

Я вспоминаю тот отрывок из его книги, который поддерживает мою надежду:

«Когда неразвитость полового члена очевидна, как и его неспособность к совокуплению… можно без колебаний превратить этого человека в женщину. Ни один аргумент ни морального, ни юридического порядка не является обоснованным и не противоречит этой терапевтической акции, из которой закономерно следует обязательное исправление в актах гражданского состояния, в данном случае перемена мужского пола на женский».

Он ставит дату под шестью страницами, исписанными очень элегантным почерком: 17 октября 1977 года. Потом добавляет: «Передано в собственные руки с правом использовать в своих интересах». Подписывает. Я бы с удовольствием его расцеловала…

— Я уже стар, но суд не может не принять во внимание мои аргументы. Мы выиграем процесс. Если они назначат эксперта, сообщите мне. И послушайтесь меня, не устраивайте шумиху в прессе. Эти дела очень деликатные, ваш случай особенный, а во Франции так мало специалистов…

Мой отец тоже поддерживает меня в моем деле. После многих лет молчания и депрессии его обращение к суду поразило и взволновало меня. «В то время не было принято заниматься вопросами пола, и мы слишком долго подавляли проявление женских черт в этом ребенке в угоду общественной морали и предрассудкам… Это было нашей ошибкой и причиной его несчастий».

Надо ждать, ждать… Мои нервы напряжены, ожидание и жизнь в провинции, как в тюрьме, даются мне нелегко. Да к тому же моя мать иногда восклицает: «У меня ведь не гостиница и не ресторан! Когда же ты начнешь зарабатывать себе на жизнь?»

Все считают, что я держусь молодцом, но я-то знаю: я привязана к жизни ниточкой, за которую скоро потянут судьи в Руане. Когда?

Понедельник 24 апреля 1978 года. Даже в день операции я так не волновалась. Тогда это касалось только меня лично.

Сегодня — меня и их. Вас, всех остальных. Я знаю также, что я — надежда той горсточки людей, которые похожи на меня. Если я выстою, впервые после вековых отказов и скандала с Божией Коровкой, они тоже обретут надежду.

Но в это утро я эгоистка и думаю только о себе.

С трудом глотаю кофе. Я, конечно, тщательно продумала свою одежду и два дня назад уже все приготовила: платье из ткани «куриная лапка» и черный пиджак. Все очень строго и элегантно.

Я не ходила накануне в церковь и не надела хлопчатобумажные трусы. Я — это я, а не карикатура на меня. Мод Марен садится в поезд. В ее сумке заключение адвоката. Над Руаном солнце, мимо проплывает квартал моего детства. Выхожу, иду по улице Жанны д'Арк до Дворца правосудия, великолепного и внушительного.

Первая палата по гражданским делам в глубине коридора. Меня просят подождать. Со мной мой руанский адвокат Франсуа Агера. Мы ждем Жизель Алими. Ее все еще нет.

Дела разбираются одно за другим. Ответственность за причинение ущерба, неуплата долгов… Рядом со мной ссорятся два пожилых адвоката. «С годами у вас портится характер», — говорит один старик другому. В такой атмосфере трудно оставаться спокойной. Я чувствую, что руки и ноги у меня холодны как лед.

Я узнаю прокурора, который будет участвовать в процессе. Он что-то читает. Плотный, рыжеватый, похожий на нормандского крестьянина.

Секретарь суда погружена в свои бумаги. Время от времени она поднимает свою темноволосую головку и озабоченно смотрит по сторонам.

Я нетерпеливо слушаю мелкие дела и наблюдаю за председателем. Ему лет пятьдесят, худой, седеющие волосы, строгий голос… Конечно, именно он будет принимать решение, вряд ли с двумя заседателями, похожими на гротескные персонажи картин Домье, тут особенно считаются.

Моего адвоката, парижской знаменитости, все еще нет. Отправились даже встречать ее на вокзал. Я начинаю подумывать, что зря пригласила эту «звезду» правосудия, она может только вызвать раздражение в этом консервативном суде. Мне сказали, что там, «наверху», в министерстве, после моего письма госпоже Вейль на дело обратили внимание. Мне сказали, что им заинтересовались службы управления социальной защиты. Мне сказали, что очень прислушиваются к мнению аббата Марка Орезона, что трудно опровергнуть доводы профессора Д. Мне столько всего сказали и так успокаивали, что мне и бояться не надо было бы. Почему же я дрожу? Почему мне страшно?

Наконец все в сборе. Жизель Алими мне улыбается:

— Это как экзамен.

— Хуже. Они будут решать мою судьбу. Секретарь поднимает голову:

— Дело Марен против прокурора Республики… В зале никого. Меня судят при закрытых дверях. Я сижу в последнем ряду, точно плохая ученица. Председатель просматривает дело. Все ли в порядке, можно ли начинать заседание? Все в порядке. Слово предоставляется адвокату. Она встает.

Зловещая тишина воцаряется в зале. Будто слушается уголовное дело. Студенткой я ходила на такие процессы, и, когда подсудимому угрожала смертная казнь, в зале была такая же тишина.

В этой тишине ощущается и неловкость. Судьям не по себе. Поэтому они и поставили мое дело последним. У меня все сжалось внутри, в горле комок. И опять я слушаю рассказ о своем жалком существовании, и слова гулко разносятся под высокими потолками… Зачитывают показания отсутствующих свидетелей. Отец: «Физиологическое развитие не соответствовало развитию мальчика…» Мать: «Мой ребенок всегда вел себя как девочка…» Армия, почтовое ведомство, проституция, унижения — все проходит чередой в этом зале, облеченное в слова, в обрывки хлестких фраз.

Я не могу сдержать слез. Я рыдаю, уткнувшись в платок. А ведь мне надо будет говорить. Они наверняка начнут задавать мне вопросы после резкой и страстной речи моего защитника. Адвокат заканчивает речь цитатами из медицинских заключений, говорит об операции, утверждает, что мое дело не подпадает под статью 316 Уголовного кодекса о кастрации, разбивает аргументацию о «невозможности изменения гражданского статуса», обвиняет общество в нетерпимости. Я все еще рыдаю, когда она садится, бросив напоследок:

— Дело, с которым эта женщина обратилась в суд, касается прав человека, права на жизнь.

Опять тишина. Теперь очередь за прокурором. При первых же его словах страх немного отпускает меня.

— Сначала я был настроен отрицательно по отношению к исковому заявлению… Потом я увидел дело, прочел книгу профессора Д.

Он уступает. На этот раз очевидно, что он не настроен против меня… Он говорит очень четко, недвусмысленно, это не обвинительная речь, а изложение выводов, к которым он пришел.

— Традиционно принято феминизировать мужские имена, называть не Жаном, а Жанной, например. Но Мод — имя, под которым заинтересованная сторона известна…

Известна, да… Я долго была лишь «известна» под этим именем. Но теперь я хочу иметь его официально, и я благодарна прокурору.

— К тому же я обращаю внимание суда на телеграмму № X Министерства юстиции, содержащуюся в деле…

Значит, это правда. Судебные власти дали «рекомендации». В таком деле, как мое, они имеют на это право. Даже обязаны. Прокурор закончил. Я сижу в последнем ряду и потихоньку прихожу в себя. Меня, конечно, сейчас о чем-нибудь спросят. Я не знаю, о чем, но я должна отвечать, а не плакать. Ведь речь идет о моей жизни, о моем прошлом, настоящем и будущем.

Я глубоко дышу, ожидая, что меня вызовут.

Издалека до меня доносится голос председателя:

— Судебное постановление будет объявлено 22 мая сего года. Заседание окончено.

Они даже не посмотрели на меня. Никто ко мне не обратился. Я, как идиотка, взмокла от волнения, рассчитывала на что-то большее, чем просто рассмотрение дела. Мне казалось, я должна хоть что-то сказать. Пусть они хотя бы услышат мой голос. Я ждала, что они зададут мне хоть какой-нибудь вопрос. Сама не знаю какой. В моем воображении все это должно было выглядеть более торжественно: я поднимаю руку, чтобы поклясться, что я женщина, как клянутся говорить правду, только правду, ничего кроме правды… Но ведь я хотела быть адвокатом и знаю право и должна была понимать, что от меня уже ничего не зависит. Я даже не проходила свидетелем по своему собственному делу, значит…