Старый человек, то ли бабушка, то ли дедушка по виду, приблизившись к ограде, хриплым голосом, также не позволяющим идентифицировать половую принадлежность, с трудом проговорил: – Какой очаровательный мальчик!

Лицо розовокожее, с ровными щёчками, было обрюзгшим только снизу и теряло очертание в складках морщинистой шеи. Глаза вполне ясные, видящие, излучали тепло и интерес из-под густых, нависших бровей с лёгкой проседью.

Мишка с интересом рассматривал фигуру, словно пытающуюся протечь собой сквозь прутья забора. Тело в брезентовом костюме казалось более удалённым, чем его энергетическая структура. Некая плотность, ощущаемая физически, обволокла тело мальчика и прилипла нежно, но навязчиво.

За свои пять лет жизни Мишка успел определиться со своим отношением к старикам: они ему совершенно не нравились. Родных бабушку с дедом мальчик за стариков не считал: эти люди вообще стояли особняком в системе окружающего мироздания просто потому, что были близкими; да и выглядели Кемеровы бодро и подтянуто. А вот встречающиеся на улицах города, гуляющие по дачным дорогам, чужие бабушки в ситцевых пестреньких платьицах и дедушки, пахнущие смесью пота, табака и больного пищеварительного тракта, виделись плохой пародией на неуязвимый по замыслу Творца человеческий род. Мишка недоумевал: как можно в пространстве жизни и света так изуродовать совершенное от рождения тело? Как же нужно захотеть разрушения, чтобы против законов вечно продолжающейся жизни, носитель этой жизни на земле – физический организм так высох, истлел, обессилел? Морщинистые, серые лица, беззубые рты с провалившимися губами, исчезнувшие волосы, пигментные пятна и висящие на тоненьких ножках родинки вызвали первой реакцией брезгливость и отвращение. Мальчик хорошо запомнил всплеск гадостных энергий в солнечном сплетении и, выплывшую в противовес, уверенность в необходимости удерживать себя от подобных чувств. В мозгу маленького, ещё не выросшего телом, человека родилась стойкая потребность: научиться не стареть. Мишка откуда-то знал, что это возможно. Ещё он был уверен, что начинать работать над этой проблемой нужно сейчас, не откладывая её на момент запуска процессов распада. Наблюдая за своими возможностями, внук и сын неглупых предков своих, заметил, что часто размышляет, используя термины, слова и понятия, которые никто из взрослых при нём никогда не употреблял. Вывод о наличии некоего багажа знаний неинтеллектуального происхождения в смысле традиционного набора информации укрепил уверенность в собственных силах. Доверие к порывам и желаниям души привело к выработке устойчивой потребности изучить и понять носителей тления. Здесь, на даче, исследуемого материала было достаточно. Вопреки обыкновению двое в детских панамках отвращения не вызывали. Они вообще больше походили на отбившихся от ясельной группы детей великанов: розовощёкие, трогательно наивные, неорганизованные, с очевидным избытком никем не востребованного времени их, незаметного большинству, существования.

Удовлетворённо сделав вывод о разнообразии форм внутри исследуемой возрастной категории людей, мальчик утвердился в мысли о существовании возможности найти лазейку в подпространство абсолютного здоровья и красоты, которое бы никак не зависело от количества прожитых лет в конкретной, генетически обусловленной форме.

Игорь Петрович чувствовал себя плохо от жары и запаха дыма. Хотелось поскорее в каменную Москву с её налаженными системами водоснабжения и канализации. Виктория Глебовна не разделяла этих устремлений, навязчиво утомляя заботой своей, уставшие пыжиться в попытках дать плоды в непригодных условиях существования, кусты смородины и крыжовника.

– Викуся! Ты им не поможешь уже! Грунт – глина с песком, из леса всякая гадость лезет, сухо, жарко!

– Ты огород Кемеровых видел? Условия те же, а результат совсем другой.

– Так они же земли и навоза навезли машин сто!

– Да? Так и нам надо сделать. Сходил бы к ним и узнал, откуда машины-то и сколько стоят.

Крякнув от досады на собственную оплошность по выдаче несвоевременной информации, главбух пошёл в направлении дома Кемеровых, соображая, что бы такое соврать Виктории Глебовне, что бы устроило всех и походило на правду. Вообще, он был мастер на такого рода выкрутасы и в производственном процессе, и в лично-семейной жизни, но именно сейчас ничего подходящего в его перегревшуюся систему принимающих и анализирующих нервных волокон ничего не поступало. Расстояние до дома Виктора Владимировича становилось всё меньше. Неудовлетворённость и раздражение ситуацией увеличивались.

На утомлённой солнцем пыльной дороге сидел, очевидно, перегревшийся, ничего не соображающий, белый кот. Завидев на пустынной дороге человека, откормленный, обласканный хозяином экземпляр, потерявший бдительность в рафинированных условиях существования, блаженно и мягко уронил своё роскошное тело на горячую землю, потянулся, заняв собой добрую треть ширины пешеходно-проезжей части посёлка. «Хорошо ему! Развалился здесь… Обходите его!» – зло подумал Игорь Петрович и вслух скомандовал:

– А ну, брысь!

Кот недоумённо приподнял голову и лениво попытался навострить уши. Раздражение главбуха нашло здесь достойный объект для испытания своей активности и проявилось во всю, создав вокруг доверчиво смотрящего в небо жирного живота, наэлектризованное поле агрессии. Кот живенько встал на ноги и задумался, в какую бы сторону удалиться. Выбор сделать ему помог человек, подоспевший подойти в плотную, и занесший ногу в рваном шлёпанце для выражения недружественных чувств. Очень домашнее животное недоумённо, но с достоинством, направилось к лесу, оглядываясь на главбуха с явным осуждением.

– Посмотри мне ещё! Посмотри! Я вот тебе сейчас!

Игорь Петрович увлёкся процессом сброса своего напряжения на более слабый объект и тоже свернул с дороги. Кот трусцой приближался к соснам, которые выглядели в дымке от пожаров менее контрастно, чем обычно. Продукты горения торфяников не способствовали качественной работе организмов: и оба носителя таких обременительных для слабо развитых сущностей комплектующих, как большие полушария мозга, вломились в задыхающийся от дыма лес.

В азарте, не соображая почти ничего, мужчина удалялся в пространство, ориентироваться в котором было не возможно из-за отсутствия видимости.

Через час пустого блуждания, обессиливший, почти присмиревший, потративший всё раздражение своё, Игорь Петрович, сидя на мхе, сухом и колючем, порыжевшем за сутки, вспоминал совместную с Викторией Глебовной жизнь, за которую, очевидно, и пострадал. «Ещё кот этот, как назло, попался!»

Из-под чахлого куста, не поддающегося идентификации вида, устало вышел голубоглазый сиамский красавец.

Кислородное голодание и мистическое стечение обстоятельств, которое иначе, как «проделки лукавого», не трактовалось, стали причиной крайне пессимистичного восприятия этой особи из рода кошачьих. Игорь Петрович был тронут выражением ярких голубых глаз до осязаемого паникой страха:

– Сгинь! Сгинь, нечистая! Ещё один! Господи! Что это? Господи!

Два дня скитающийся по задымлённому лесу в поисках дома, без привычных питания и воды, удравший от своих похитителей, шикарный, с безупречной родословной победителей всевозможных выставок, породистый и заносчивый Френсис-Александр-Фред, который в миру назывался хозяевами Трюха, тоже перетрусил до почечных колик.

Кот и человек, поддерживая и усиливая общее, разрушительного характера, поле, с ужасом смотрели друг на друга.

Ольга Ивановна с грустью наблюдала, как тлели и дымились мшистые кочки, как местами выскакивали из-под разогревшегося, относительно уже, плодородного слоя язычки пламени, пытаясь стать выше и сильнее, но, не найдя нужной дозы кислорода, разочаровано сворачивались снова под землю.

Несколько часов назад бабушка Оля истощила свои запасы энергии в искренней молитве за любимый лес и теперь могла лишь безучастно созерцать происходящее, медленно восстанавливая силы за счёт высвобождающейся эфирной энергии умирающих растений.