Весной 1541 года Коронадо отправился на поиски Кивиры. По сохранившимся документам можно лишь предположительно установить его путь. По одной версии, Коронадо, перейдя реку Пекос, двигался в северо-восточном направлении. По другой версии, он шёл по течению реки Пекос, обогнул с юга плато Льяно-Эстакадо, достиг верховьев реки Брасос, впадающей в Мексиканский залив, и повернул прямо на север.
Уже в начале своего пути на север отряд Коронадо вступил в безбрежные прерии. Здесь испанцы впервые увидели огромные стада бизонов. Через 10 дней после того, как они перешли реку Пекос, «они наткнулись на поселения людей, живших наподобие арабов». Здешние индейцы жили в палатках, сделанных из дублёной кожи «коров» (бизонов), и всё время кочевали вслед за стадами этих животных, а когда нуждались в пище, забивали их.
29 июня 1541 года, в день святых Петра и Павла, испанцы достигли большой реки, которую назвали «Сан-Педро и Сан-Пабло». По-видимому, это был Арканзас (правый приток Миссисипи). Переправившись через неё, они оказались в стране Кивире. Это был благословенный край, покрытый невысокими холмами, изрезанный полноводными реками, свежая, зелёная, роскошная страна, «лучше которой не найти ни в Испании, ни во Франции, ни в Италии». Однако местные индейцы не имели никаких ценных вещей, даже их вожди носили только медные украшения. Приближалась осень, и Коронадо, опасаясь холодной зимы, повернул назад. Обратный путь к реке Пекос занял сорок дней.
Коронадо упрямо верил в существование «страны золота». Весной 1542 года он намеревался повторить поход, но болезнь заставила его отказаться от дальнейших поисков. Он вернулся в Мексику, где по одной версии, умер через несколько дней после возвращения; по другой, впал в немилость и был отрешён от должности. В погоне за миражом экспедиция Коронадо прошла несколько тысяч километров, открыв множество совершенно неизвестных ранее земель. По географическим результатам этот поход можно без всяких оговорок причислить к величайшим сухопутным экспедициям в истории открытия внутренних областей Северной Америки.
«Бедный белый человек…»
В начале 1790-х годов лондонское Африканское общество подыскивало кандидата, желающего отправиться на поиски истоков Нигера. Предприятие обещало быть опасным — в Лондон только что пришли сведения о том, что путешествовавший с этой целью по Африке майор Хаутон был убит дикими племенами где-то в глубине континента. И тогда сэр Джозеф Бэнкс без колебаний высказался за то, чтобы принять предложение молодого шотландского врача Мунго Парка, сообщившего о своём желании отправиться в Африку…
22 мая 1795 года Парк отплыл из Портсмута к берегам Африки. 21 июня судно бросило якорь у побережья Гамбии. Ожидая окончания сезона дождей, Парк провёл несколько месяцев в Пизании. За это время он изучал язык мандинго, наиболее распространённый в этих районах Западной Африки, собирал сведения о глубинных областях бассейна Гамбии и Нигера. Полученная им информация была крайне противоречивой. «Это обстоятельство ещё более усилило моё желание самому установить истину», — писал впоследствии Парк.
2 декабря 1795 года Парк отправился в свою первую экспедицию. Его сопровождали переводчик Джонсон — местный уроженец, хорошо говоривший по-английски, и мальчик-слуга Демба. Путники шли вдоль берегов Гамбии на восток, по направлению к городу Сегу.
18 февраля экспедиция достигла Симбинга, деревни, лежавшей в глубоком ущелье, сдавленном со всех сторон скалами. Отсюда покойный майор Хаутон отправил своё последнее письмо. Местные жители рассказали Парку подробности гибели путешественника, обманутого и брошенного в пустыне без денег и пищи торговцами солью. Печальные мысли навевала вся эта история. Однако поворачивать назад было уже поздно — весь край был охвачен войной и мятежом. Положение Парка было отчаянным. Но он твёрдо придерживался избранного маршрута — собственно, другого выбора у него и не было, дорога назад была отрезана.
Из Симбинга Парк отправился в Дьяру, город, находившийся в зависимости от правителя мавров Али. Он просил Али разрешить проехать через его владения. Спустя две недели был получен положительный ответ, и 27 февраля, в самый разгар военных действий, Парк отправился в путь. С ним шёл один мальчик Демба — переводчик Джонсон отказался сопровождать шотландца в страну «фанатичных мусульман». Злоключения начались практически сразу — в деревню, где путники остановились на ночлег, ворвались вооружённые мавры… Так Парк оказался в плену.
Об этом он впоследствии вспоминал с ужасом и говорил, что «никогда не переживал в своей жизни более тяжёлых дней». Отмечая по контрасту доброту, гостеприимство, весёлый нрав негров-малинке, путешественник писал, что мавры, наоборот, «склонны к жестокости и коварству». Несомненно, эта неприязнь к европейцам усугублялась и религиозными мотивами.
Военный лагерь Беноум, куда привели Парка, располагался на южной границе Сахары. По песчаной равнине были беспорядочно разбросаны палатки, между которыми паслись стада верблюдов. Одну из палаток, отличавшуюся от прочих размерами, занимал правитель мавров Али. Это был старый человек угрюмого вида, с длинной седой бородой. Он осведомился у Парка, не говорит ли тот по-арабски. Услышав отрицательный ответ, изумился и замолчал. Затем начались издевательства. Все вещи, в том числе одежда и компас, были у путешественника отобраны. Вместо еды путнику предложили убить дикую свинью и приготовить себе ужин из свинины, никогда не употребляемой в пищу мусульманами. Возле хижины, куда Парка отвели на ночлег, постоянно толпились взрослые, глумившиеся над «неверным», и дети, дразнившие его.
День проходил за днём, а Парк ничего не знал о своей дальнейшей судьбе. До него доходили слухи, что его хотят убить или выколоть ему глаза, «похожие на кошачьи». Чтобы пленник не зря ел хлеб, его — дипломированного хирурга — попытались приспособить в брадобрея. Однако Парк порезал первого же своего клиента, и эта затея была оставлена. Решив, что христианин ни на что не способен, мавры стали обращаться с ним ещё хуже. Над «неверным» постоянно глумились, срывали с него одежду, требовали, чтобы он читал мусульманские молитвы. Время тянулось медленно. Чтобы как-то скоротать его, Парк принялся изучать местный диалект арабского языка. Отношение к пленнику после этого несколько улучшилось. Кормили его, правда, по-прежнему плохо. Парк очень ослабел от голода и лихорадки, которой заболел с наступлением сезона дождей.
Между тем война продолжалась и уже вплотную приблизилась к границам владений мавров. Не желая испытывать судьбу, Али свернул лагерь и двинулся на север. Это ухудшило и без того тяжёлое положение пленника. Кругом простиралась песчаная пустыня. Стояла жара, убившая всю растительность и высушившая водоёмы. К попадавшимся изредка колодцам Парка не подпускали, боясь, как бы «христианин не осквернил воду источников, вырытых верными учениками пророка». Если бы не невольники-негры — сами обездоленные, они тем не менее давали Парку немного воды и пищи — путешественник вряд ли остался бы в живых.
Парка спасло лишь покровительство Фатимы — любимой жены Али. Путешественник, интересно рассказывавший о европейских странах и обычаях, понравился ей. Прошёл, однако, ещё месяц, прежде чем, используя эту неожиданную защиту, Парку удалось освободиться.
Помог случай. Али отправился на переговоры с одним из союзных африканских вождей, и, по просьбе Фатимы (а та, в свою очередь, действовала по просьбе Парка) взял Парка с собой. Путешественник не без основания полагал, что там, на юге, ему будет легче бежать.
27 июня, когда их путь уже был близок к завершению, пришло известие о том, что союзники Али разгромлены и противник уже где-то рядом. Воспользовавшись начавшейся паникой, Парк бежал. Смешавшись с толпой беженцев, он укрылся в лесу, затем по компасу (возвращённому ему по приказанию Фатимы) взял направление на юго-восток. Когда Парк понял, что избавился наконец от плена, безмерная радость охватила его. «Я был как человек, оправившийся от тяжёлой болезни, — рассказывал он впоследствии, — вздохнул всей грудью и почувствовал необыкновенную лёгкость во всём теле, даже пустыня показалась мне симпатичной».