В начале XVII века это еще живое семейство птиц было включено в толстые зоологические книги, ему дали научное имя. Орнитологи уже вовсю склоняли названия этих птиц в своих трактатах.
А потом… Потом дронта не стало. Рисунки, которые уцелели в Европе после многочисленных чисток музеев, представляли абсолютно разных птиц. Никто ничего не мог понять, в ученых кругах началось волнение. Появились люди, которые вообще подвергали сомнению существование дронта. Это, пожалуй, будет вторым заблуждением, фигурирующим в нашем рассказе.
Ученый мир обязан спасением дронта от другого — научного — «истребления» докладу английского орнитолога Ф. Дункана, сделанному в 1828 году. Дункан по крупицам собрал данные о дронте. Обратимся к источникам.
Первым, кто упомянул о птице, был голландский адмирал Ван Нек, посетивший Маврикий в самом конце XVI века. В 1601 году в Европе появился доклад о поездке адмирала. Вот выдержка из него: «Голубые попугаи очень многочисленны здесь, так же как и другие птицы. Среди них есть одна размером побольше лебедя, с огромной головой… без крыльев, вместо них — три или четыре черных пера… Мы обычно звали их „вальгфогельс“ (глупые, нелепые птицы), потому что есть у них такая особенность: чем дольше варить их мясо, тем жестче оно становится…» Одному богу известно, почему не страдавший, видимо, отсутствием аппетита адмирал назвал дронта нелепой птицей. Наверное, потому, что она «не предусмотрела» гастрономических притязаний голландских моряков. И еще, может быть, потому, что не научилась вовремя убегать от людей.
Третий элемент путаницы — само название «дронт». Г. Стриклэнд, автор первой обстоятельной монографии, появившейся в Лондоне в 1848 году, объясняет это так: термин исходит от датских моряков, по-датски drunte — «быть медлительным». Голландский зоолог А. Оудеманс абсолютно с ними не согласен. Разве он допустит, чтобы птицу называли чужим именем: «дронт», несомненно, происходит от голландской глагольной формы drunten — «надутый», «щегольской». Пока ученые препирались, выясняя, почему дронт — дронт, птица взяла да и вымерла. Правда, перед смертью она успела побывать в Европе и позировала лучшим фламандским и английским живописцам.
Ученые совсем было приуныли, как вдруг появились данные: на Реюньоне и Родригесе тоже, оказывается, жили дронты. В 1675 году англичанин Дж. Тэттон опубликовал рассказ о поездке на острова. «Есть здесь и большой петух размером с индейку, — писал моряк, перечисляя далее все тех же попугаев и голубей, — очень толстый, белого цвета, с такими короткими крыльями, что летать совсем не может…» Молодчина Тэттон был единственным Homo sapiens, оставившим письменное свидетельство об окраске реюньонского дронта.
Кроме него об этой птице кратко сообщил только один человек — голландский путешественник Виллем ван Хоорн, проживший на острове три недели в 1619 году.
Белый дронт оказался самостоятельным видом. Он выжил на Реюньоне благодаря хорошей географической изоляции: гористый остров спас его, хотя и ненадолго. Конечно, ему крупно повезло по сравнению с маврикийским, но в XIX веке о нем тоже никто уже не упоминал. Последним свидетельством стало письмо губернатора островов де ла Бурдоннэ, которое тот отослал во Францию в 40-х годах XVIII века.
Обратимся к третьему острову. Французские гугеноты прибыли на Родригес из Европы на голландском судне в 1691 году. Во главе небольшой группы стоял Франсуа Лега. Он вел журнал путешествия, который был издан в 1708 году на нескольких языках. Сведения о дронтах на Родригесе имелись и до Лега, но он был единственным, кто долго жил там, и, кроме того, Лега умел рисовать. «Среди всех птиц острова, — говорит он, — самая замечательная та, что называется „отшельник“, и их здесь множество. Перья самцов черно-коричневые, ноги и клюв индюшачьи. Нелегко добыть их в лесу, но просто — на открытом пространстве, потому что мы бегаем быстрее их. Некоторые самцы весят до 45 фунтов…» Заметки Лега, самые грамотные и полные из всех свидетельств о дронтах, подтвердились более поздними находками, когда палеонтологи наткнулись на останки птиц.
Очередная неясность. Англичанин Дж. Аткинсон, написавший в начале нашего века несколько книг о романской литературе и о путешествиях, пытался доказать, что Лега… вообще не странствовал, а зарисовки свои позаимствовал из разных источников. Но биологи, прочитав это, пришли в изумление: откуда же он взял описание дронта с Родригеса, ведь дронт действительно там существовал, это доказано! А историки мореходства спрашивают: откуда же тогда взялись архивах Кейптауна точные данные о судах с командой, где был Лега, а на Маврикии — отчет об их прибытии на остров? Так что Дж. Аткинсон, по-видимому, запутался. На этот раз специалисты спохватились вовремя.
А Россия? Ведь она тоже и неоднократно вносила свой вклад в «дронтоведение». Первый раз в 1848 году, когда в Петербурге, в бюллетене физико-математического отделения императорской Академии наук, появился добротный, снабженный цифрами и латинскими названиями рассказ Иосифа Хамеля, познакомившего любознательного русского читателя со всей историей дронта. (Мы не считаем энциклопедию Гранат, которая обстоятельно сообщает историю гибели дронта, завершая очерк грустным выводом: в те годы никто и не задумывался о проблеме сохранения дронта в живых.) Многочисленные кости и рисунки в музеях мира обязаны скорее странному, необычному облику птицы, нежели желанию сохранить ее образ для потомков…
И второй раз — совсем недавно, уже в наши годы. Советский биолог А. Иванов сделал на XII Международном орнитологическом конгрессе в Хельсинки интереснейшее сообщение «Индийский рисунок дронта». Сначала может показаться странным, что есть связь между Индией и птицей с Маскаренских островов. Но связь есть. В 1955 году в ленинградском Эрмитаже состоялась выставка индийской и персидской миниатюры. Среди множества птиц на рисунках оказался дронт, и нарисовал его восточный, неевропейский художник. А. Иванов предположил, что живого дронта привезли в Индию ко двору Моголов португальцы или голландцы, часто курсировавшие по маршруту Восточная Африка — западное побережье Индии. Когда это было, неизвестно. Это новая неясность. А вот и еще одна.
С давних времен на Маврикии росло множество деревьев вида Calvaria major. Возраст деревьев достигал трехсот лет. Раньше, если верить очевидцам, это дерево было повсеместно распространено на острове. Сейчас же на Маврикии нет ни одного молодого деревца этого вида. Взрослые кальварии дают семена ежегодно, но ни одно из них не прорастает. В чем дело? В дронтах. Взаимосвязь между ними и деревом установил американский ученый С. Темпл. Оказывается, в процессе эволюции дерево выработало защитную реакцию против дронтов, уничтожавших его плоды, — необычайно толстый эндокарпий (косточку). Охраняемый этим эмбрион не страдал от мускульной деятельности желудка птицы. Проходя через пищеварительный тракт дронта, косточка так сильно стачивалась, что эмбрион мог уже преодолеть ее и прорасти. Местные маврикийские птицы и сегодня питаются плодами кальварий, но они едят только мясистую часть плода — околоплодник— и не трогают косточку. Только дронт, крупная птица, мог проглотить весь плод. Опыты с индейками подтвердили гипотезу ученого. Из семнадцати проглоченных плодов семь распались в желудке, а десять вышли с фекалиями. Из посаженных косточек три проросли!
Но нашлись контраргументы и этой гипотезе. Б. Корн из Кембриджа (штат Массачусетс, США) не верит в симбиоз дронта и кальварии. По Корну, вымирание кальварии шло из-за вырубки лесов и насаждения культуры сахарного тростника. Но первая версия, пожалуй, пока перетягивает.
…От 1681 года, официальной даты гибели дронта, нас отделяют три столетия. Это относится к Маврикию. Но вспомним, когда прекратили поступать сведения о птицах с Реюньона: более столетия спустя. А история птиц на Родригесе еще более туманна. Между тем некоторые путешественники, зарекомендовавшие себя беспристрастными собирателями народного фольклора, утверждают, что креолы Маскаренских островов помнят о дронтах. У полинезийцев или, скажем, индейцев Антильских островов «стаж» островной жизни исчисляется столетиями и даже тысячелетиями. А у креолов память недлинная, смешанное происхождение разрывает цепь воспоминаний, уходящую в глубь веков. Быть может, предания свежие?