Жак Гаро собирался уже что-то сказать, но не успел: дверь внезапно отворилась, и на пороге, смертельно-бледная, с трудом держась на ногах, появилась Мэри.

— Что тут происходит, папа? Мне показалось, что кто-то кричит на тебя!

Миллионер в отчаянии бросился к дочери.

— Детка, дорогая, — сказал он, пытаясь вывести ее из кабинета, — уходи… иди к себе… эта женщина просто сумасшедшая. Она совсем не в себе… ругается… угрожает…

— Ну тогда нужно позвать людей, папа… пусть придут и выставят ее из нашего дома…

Мэри подошла к Жанне и спросила:

— Кто вы?

— Пусть вам ответит ваш отец…

— Чего вы хотите?

— Пусть этого человека арестуют вместе со мной, и пусть свершится справедливость!

— Вот видишь, она сумасшедшая! — воскликнул Поль Арман.

— Вот как! Но вы почему-то не смеете позвать людей! — продолжала Жанна. — Один из нас двоих боится, и это вовсе не я!

— Позвоните же, папа! Позвоните! — воскликнула Мэри.

Миллионер молча застыл на месте. Мэри ошеломленно посмотрела на него.

— Почему вы не звоните?

Клермонская беглянка зловеще рассмеялась.

— Я же сказала — он боится.

— Ну что ж! Тогда я сама позвоню!

И дочь Поля Армана поспешила — насколько позволяло здоровье — к камину.

— Мэри… Мэри… — запинаясь, пробормотал несчастный негодяй, предостерегающе подняв руку, — нет… нет… Не надо… Не надо никого звать!

Дочь повернулась к отцу.

— Это почему?

— Я скажу, почему, — произнесла Жанна Фортье. — Он не хочет, чтобы люди узнали, что Поль Арман — это Жак Гаро: вор, поджигатель и убийца!

— Замолчи, несчастная! Замолчи! — пошатываясь, пробормотал миллионер.

Но Жанна продолжала:

— Он знает, что пришел час расплаты, свет прольется наконец на то, что двадцать один год было тайной, и правосудие свершится, поэтому он дрожит от страха…

— О! Замолчите! Сжальтесь над моей дочерью!

— А вы надо мной сжалились? Сжалились над моими детьми? Разве они благодаря вам не считают теперь, что их мать — недостойное существо, опозорившее их имя? Вы долго обманывали свою дочь, и я хочу, чтобы она поняла теперь, что вы за человек. Пусть она узнает о том, что вы подослали своего сообщника с ножом, пытаясь убить мою дочь, а когда у него ничего не вышло, решили подстроить все так, чтобы она умерла от отчаяния…

— А! Замолчи! Замолчи! — вскричал Поль Арман, кидаясь к Жанне. — Замолчи, иначе…

Но Мэри бросилась между ними.

— Я не хочу, чтобы эта женщина замолчала! — сказала она. — Насилием ничего не докажешь! Если она лжет, вы сумеете ей ответить.

Взгляд дочери укротил миллионера, однако в голове у него по-прежнему царил полный хаос; Поль Арман рухнул в кресло.

Клермонская беглянка вновь заговорила:

— Двадцать один год назад этот человек совершил кражу, поджог и убийство; но это не все, он совершил тогда еще одно преступление, может быть, даже более подлое: разыграв комедию своей героической гибели, он подстроил все так, что вместо него осудили меня, а затем, не отмывшись даже как следует от крови своей жертвы, воспользовался деньгами покойного, взял себе чужое имя и женился на вашей матери!

— Замолчи! Замолчи же наконец! — пробормотал миллионер.

— Продолжайте! Говорите! — настаивала Мэри.

— В Америке он сколотил огромное состояние, спокойно вернулся во Францию, а я тем временем медленно умирала в тюрьме. Прежде чем уйти из этой жизни, мне хотелось повидаться с детьми. Мало мне было горя, так я еще и детей потеряла! Я сбежала из тюрьмы и принялась их искать. А этот подлый человек тоже, оказывается, искал их; по воле случая он встретил сына убитого им человека, Люсьена Лабру, и решил выдать вас за него замуж.

Девушка глухо застонала и посмотрела на отца: тот отвернулся.

— Люсьен Лабру любил мою дочь, ваш отец задумал вырвать у него из сердца эту любовь; у него хватило подлости сказать Люсьену: « Ваша возлюбленная — дочь той мерзавки, что убила вашего отца!»

— Это ужасно! — пролепетала Мэри, закрывая лицо руками.

— Ужасно, не так ли? Вот что натворил этот человек! Вот почему он так боится меня; именно поэтому он не позволил вам позвать людей! Ну же, Жак Гаро, встань и скажи своей дочери, что я нисколько не солгала: ты действительно альфорвилльский вор, поджигатель и убийца!

Несчастный мерзавец и в самом деле встал, но лишь для того, чтобы в приступе дикой ярости броситься на Жанну и схватить ее за горло. Разносчица хлеба вскрикнула от ужаса. Мэри, испугавшись, убежала. Жанна отбивалась, пытаясь позвать на помощь.

— Ты в моем доме! — дыша, как дикий зверь, произнес миллионер. — Никто не слышал твоих воплей! И никто не услышит! Меня зовут Поль Арман, а не Жак Гаро! И никто не сможет доказать иного. Ты напала на меня, угрожала, а я защищался! Сейчас ты умрешь!

Пальцы его, словно тиски, все сильнее сжимались на горле несчастной женщины. Он толкал ее к двери кладовки. Под тяжестью ее тела неплотно прикрытая дверь отворилась. Жак разжал пальцы, и разносчица хлеба безжизненно рухнула на пол в темной комнатушке. В тот самый момент, когда злодей прикрывал дверь, сзади него послышался какой-то шум. Тяжело дыша, он в смятении обернулся — в дверях стояли Этьен Кастель и Рауль Дюшмэн; они только что вошли.

— Наверное, мы совсем некстати, дорогой господин Арман, — сказал художник. — Простите, что застал вас врасплох. Я попросил слугу не предупреждать вас о нашем приходе… Но что это с вами, господин Арман? Вы так бледны… И руки дрожат… Вы не заболели?

— Да… мне вдруг стало плохо, — ответил Жак Гаро, силясь прийти в себя и судорожно размышляя о том, что означает внезапный визит Этьена Кастеля и что за юношу он с собой привел. — Ничего страшного, мне уже лучше. Но чему же я обязан счастьем видеть вас в компании господина?…

Жак Гаро сделал паузу.

— Господина Рауля Дюшмэна; имею честь представить его вам, — сказал художник. — Чуть погодя я вам все объясню. Сначала вам следует прийти в чувство. Нам предстоит деловой разговор… После того как мы с вами вчера расстались, вышло так, что на мою долю выпала весьма тяжкая обязанность, и я хочу просить вас оказать любезность и помочь мне ее выполнить…

Эти слова несколько успокоили лже-Армана. Этьену Кастелю и вправду могла понадобиться его помощь. Он придвинул гостям кресла.

— Садитесь, господа, прошу вас… И простите меня за столь странный прием, дорогой маэстро. Я действительно с самого утра неважно себя чувствовал, но теперь мне гораздо лучше. Так что, пожалуйста, не стесняйтесь, изложите цель вашего визита.

Миллионер украдкой глянул на дверь в кладовку, где лежала Жанна.

— Сейчас объясню… — произнес Этьен. — Скажите, вы два года подряд учились в Школе искусств и ремесел в Шалоне, не так ли?

— Да, верно.

— И учились, похоже, просто блестяще, закончив школу с великолепными результатами… Затем много путешествовали…

— Да, довольно много. Я побывал в Германии, Голландии, Бельгии, Италии.

— А в Швейцарии?

— И в Швейцарии тоже, — ответил Жак Гаро, с подозрением и беспокойством глянув в лицо собеседника.

— И долго вы жили в Швейцарии? — продолжал расспрашивать художник.

— Чуть больше года, по-моему. Точно уже не помню.

— Может быть, вы сможете рассказать что-нибудь об одном человеке, ныне покойном. В Швейцарии, на том заводе, где вы работали, не были ли вы случайно знакомы с неким весьма искусным механиком по имени Жак Гаро?

Говоря это, Этьен Кастель посмотрел миллионеру прямо в глаза. Тот не отвел взгляд. И ни один мускул у него на лице даже не дрогнул.

— Жак Гаро… — произнес отец Мэри совершенно спокойно. — Вроде бы мне знакомо это имя. Но не могу вспомнить, где я его слышал. Ах, да!… Точно. Это ведь тот самый старший мастер, что работал на заводе Жюля Лабру в Альфорвилле и погиб из-за своей преданности хозяину, когда того убили, а завод подожгли? Вы же сами мне эту историю рассказывали…

— И в самом деле. Но вы были с ним знакомы?