— Похоже, вам стоит выпить. Отпраздновать свой успех.

Мэтью знал голос, который произнес эту фразу. Член в брюках стал твердым, стоило ему взять стакан, наполненный загадочной зеленой жидкостью, и заглянуть в прекрасное лицо, воззрившееся на него с непреодолимым желанием.

— Ах, абсент — «зеленая фея»! Откуда вы узнали?

— Женщина никогда не выдаст свои секреты, — ответила собеседница, улыбнувшись графу с показной, кокетливой скромностью. — Абсент чудесным образом влияет на разум, не так ли?

— М–м–м, — пробормотал Мэтью, выпив стакан до дна. Никакой другой напиток не мог заставить его забыть, кто он и где находится, — только абсент.

— Какая соблазнительная, даже порочная картина! — произнесла красотка, и ее глаза оценивающе пробежали по портрету. — Готова поспорить, этим женщинам действительно нравилось позировать вам.

— Возможно, — тихо ответил Мэтью, внимательно изучая жеманницу. Прежде он уже несколько раз видел эту соблазнительную даму, но никогда к ней не приближался. Сегодня вечером на ней было надето красное платье с глубоким вырезом корсажа. И ему нравилось видеть то, что бесстыдно вываливалось из этого дешевого наряда.

— Я хотела бы позировать вам, — прошептала она. — Вы готовы к этому сегодня вечером?

О боже, Мэтью уже был готов ко всему — твердый, напряженный… Эффект от абсента и эйфория от получения шести тысяч за картину только усилили его возбуждение.

— А вы, моя дорогая, готовы?

Ресницы красотки затрепетали, пряча глаза, почти такие же циничные, как его.

— Это, милорд, зависит от того, чего вы хотите.

— Вас. Связанной.

Взяв у Мэтью опустевший стакан, она поставила его на подлокотник кресла:

— Это придется оплатить дополнительно, разумеется. Граф улыбнулся: на что только не пойдешь, изнывая от скуки!

— Это всегда обходится недешево.

— У меня комната наверху. С восхитительно огромной постелью.

— А что, если у стены? — спросил Мэтью, обходя новую знакомую сзади и оценивая ее бедра, которые эротически покачивались под безвкусным красным атласом. — Обычно я предпочитаю именно так.

Женщина, направившаяся было к лестнице, оглянулась:

— Это будет стоить еще десять фунтов.

Мэтью кивком дал понять, что согласен. Что значили каких–то десять фунтов по сравнению с его неприязнью к сексу в постели? Это была инвестиция в собственное удовольствие — об этом ему еще успели сказать жалкие остатки здравого смысла.

— А вы — большой оригинал, — прокомментировала дама, и ее накрашенные глаза мягко взглянули на спутника в свете бра. — Сломленный, как мне кажется.

— Сломленный? — рассмеялся он в ответ. — Мадам, я окончательно и бесповоротно сломан и ремонту не подлежу. Даже не трудитесь собирать меня по кусочкам. Я почти уничтожен и гожусь только для мусорного бака.

Итак, куда, ради всего святого, вы меня ведете? — спросил Мэтью, чувствуя, как абсент добрался до мозга и начал путать мысли. Может быть, сегодня вечером постель пришлась бы ему как нельзя кстати. Он понял, что явно перебрал.

— Чуть дальше, еще совсем немного, — прошептала дама.

— Но ведь это уже выход! — из последних сил рявкнул Уоллингфорд, пытаясь хоть что–то разглядеть затуманенным взором. — Разве вы не сказали, что у вас комната наверху?

— Хорошо, я солгала, — резко бросила она голосом, вдруг превратившимся из сладкого лепета сирены в отрывистую, холодную речь старой девы. — Признаюсь, я тоже сломлена. Так что гоните–ка свои денежки и драгоценности, да поживее!

Эта нелепая попытка ограбления насмешила Мэтью, но в следующее мгновение чья–то темная тень набросилась на него, вытолкнув из клуба в узкий переулок.

— Мы не шутим, папочка, — произнес кто–то, на диалекте кокни. Вокруг горла графа обвилась толстая рука, его лицо обдало зловоние затхлого дыхания и гнилых зубов. — Отдай то, что нам нужно, и мы сохраним тебе жизнь.

— О, какое наслаждение! — произнес граф, нарочно, издевательски растягивая слова. — Будет что вспомнить утром! Обычным утром нового, ничем не примечательного дня. А вы действительно знаете, как подчинить себе мужчину, не так ли?

Мэтью почувствовал, как напавший на него обернулся и взглянул на даму в красном, задавая ей немой вопрос по поводу психического состояния жертвы.

— Я не знаю! — отозвалась подельница, приготовившись к ссоре. — Он безумен, как Шляпник, но богат, как Крез.

— Это и правда, и неправда, милая. Безумный? Да. Богатый? Боюсь, нет.

Мужчина, державший графа за горло, отвлекся и ослабил хватку, позволив Мэтью неожиданно дать хук слева.

— Ой! Он сломал мне нос! — вскричал грабитель, спотыкаясь и отступая назад. А Мэтью уже вскочил на него, пуская в ход мастерство, отточенное за годы обучения боксу. Уоллингфорд был огромен и силен как бык, с выносливостью жеребца — хилый нищий кокни вряд ли мог устоять против его кулаков.

— Боюсь, ты ошибся с выбором жертвы, приятель. Я не какой–то слабый «папочка», я занимался боксом последние десять лет!

Внезапно из глубины переулка послышался яростный крик, и из темноты выскочили еще трое головорезов. Махая кулаками и пинаясь ногами, Мэтью умудрялся отбиваться от них даже сквозь хмельной дурман.

«Подождите, я еще доберусь до той сучки!» — со злостью подумал он, всаживая удар в горло одного из бандитов. Мэтью уже готов был отправить грабителя в нокаут, с силой ударив его прямо в лицо, как белая вспышка промелькнула мимо его правого глаза. В слепящем круговороте Уоллингфорд ощутил, как что–то с грохотом врезалось ему в висок. Последним, что он почувствовал, были покрытые грязной слизью булыжники мостовой, о которые ударилась его щека.

— Оберите его до нитки, — приказала женщина в красном. — Я видела, как к нему подходил победитель аукциона. Уверена, тот передал какие–то деньги. Как только найдете их, сделайте так, чтобы он не смог меня опознать.

Глава 2

Зловонный дух больничных палат всегда казался невыносимым в самом начале дежурства. Но сегодня вечером он был особенно отвратительным. От специфического запаха испражнений, рвотных масс, смерти и болезни прямо–таки перехватывало дыхание.

Прямо у своих ног Джейн заметила два полных ведра воды и пару швабр — вода была слишком чистой, ее явно не использовали по назначению.

— Вы уже вымыли кровати и стены? — осведомилась Джейн у двух дерзких медсестер, стоявших перед ней.

— А зачем? Они только мочатся на них снова и снова.

Джейн впилась сердитым взглядом в одну из нахалок, брюнетку с миловидным лицом и соблазнительным, с греховными формами, телом. Она прибыла из исправительной тюрьмы, ее арестовали за занятие проституцией. Сразу было понятно, какая это дурная мысль — превратить развращенную девицу в медсестру. Разумеется, смерть была для нее не столь привлекательна, как продажа тела за звонкую монету. Но для Джейн Рэнкин, женщины сомнительного происхождения, возможность иметь любую вызывающую уважение работу казалась превосходной идеей.

— Когда вы поступили сюда, я подробно объяснила ваши обязанности. В начале ночи, перед тем как приступить к обходу, вы должны приводить в порядок кровати и протирать стены.

— А чем должны заниматься вы, мисс Надменность, пока мы гнем спины, вылизывая тут все до блеска?

Джейн горделиво выпрямилась. Да, она была незаконнорожденной и хранила в себе частичку высокомерия своего отца–аристократа.

— Я — старшая медицинская сестра этого отделения. Ваша начальница, — веско произнесла Джейн, уязвленная наглостью подчиненной. — Я очень серьезно отношусь к своей профессии. И если вы не питаете к ней уважения, можете быть свободны.

Новая медсестра, казалось, смирила свой яростный нрав, хотя вспышки гнева время от времени еще пронзали ее глаза.

— Меня устраивает жалованье, но я ненавижу работу. Это занятие для потрепанных, никуда не годных шлюх и старых прачек. Наш труд не похож на вашу работу архангела, спасающего жизни. В нем больше смерти, чем жизни. — Нахалка фыркнула и грубо засмеялась. — И конечно, все пациенты хотят баб, которые обтирают их губкой. Неужели вы не понимаете, что эта работа уважаема не больше, чем проституция?