— После того как я выяснил, что у тебя есть дружок и ваши отношения весьма определенны, я понял, что надо спешить. Последний удар я получил, когда был по делам в Америке: от моего адвоката пришло сообщение, что ты просишь развода. Я понял, что надо действовать, иначе навсегда потеряю тебя.

— Это невозможно, я слишком люблю тебя, — успокоила его Глория.

— Гм… Если бы я был уверен в этом раньше… — начал было он, но, не закончив фразы, страстно прильнул к ее губам.

— Минуточку… — Глория отстранилась. — Ты говоришь по-итальянски, значит, твой отец был итальянцем?

Если он наврал про виллу…

— Понятия не имею, — лукаво улыбнулся Чейз. — Просто я окончил ускоренные курсы языка. Я сказал себе: если ты так любишь Италию, значит, я тоже должен полюбить эту страну и выучить ее язык, и если тебе приятно считать меня полуитальянцем, пусть так и будет.

Глория не могла сердиться на него. Сияющая улыбка осветила ее лицо при мысли о том, какой долгий путь пришлось ему пройти до нее.

— Пока ты — мой, мне это все равно.

— Я — твой… — Чейз прижался к ней, глубокий вздох, почти стон, заставил вздрогнуть его сильное тело, и слово «навсегда» послышалось ей, прежде чем он вновь прильнул к ней пылким, страстным поцелуем.

— Не хочу заниматься любовью на диване, — хрипло пробормотал Чейз. — Это должен быть праздник — шампанское и хозяйская постель по меньшей мере.

Глория наклонила голову набок и притворилась, что размышляет.

— А я все спрашиваю себя, ты собираешься спать со мной или нет?

Легкая улыбка тронула ее полные губы, но она затаила дыхание в ожидании ответа.

— Я раньше не осмеливался выплеснуть наружу всю мою любовь к тебе, но теперь я буду с тобой спать, пить, есть… А сейчас я вообще чувствую, что никогда не выпущу тебя из своей постели.

Ее последние сомнения рассеялись.

— Обещания, обещания… — поддразнила она, в то время как он нежно взял ее на руки и отнес наверх. Уложив любимую на середину огромной кровати, он лег рядом и поцеловал ее в жаждущие губы. — Я люблю тебя, Чейз, — прошептала она.

Он оперся на локоть, приподнял ее подбородок и пристально посмотрел ей в лицо.

— Я не заслуживаю тебя, Глория, ты так прекрасна… — хрипло бормотал он. — Но я клянусь, что больше никто и ничто не встанет между нами. — И их губы слились в долгом, нежном поцелуе.

Он осторожно раздел ее, осыпая поцелуями тающее в руках тело, затем разделся сам. Смеясь, дразня, возбуждая друг друга, наконец-то свободные в своей любви, они бросились в бурный, безбрежный океан страсти.

В понедельник утром Чейз, держа руку на плече Глории, стоял перед стойкой таможенника в аэропорту Неаполя, полный негодования.

— Ты чувствуешь, дорогая, что мы безнадежно опаздываем? Тот гид в Помпее был прав, утверждая, что ничего не изменилось. Меня не удивило, что эти люди застыли в камне. Им, наверное, потребовалось полдня, только чтобы решить, проснулся вулкан или нет, если судить по этому парню. Смотри, он читает наши паспорта по меньшей мере десять минут.

— О, Чейз, как ужасно это слышать, — серьезно начала она, но не смогла сдержаться и хихикнула, — от человека, который провел последние тридцать шесть часов в постели, — добавила она, лукаво посмеиваясь над его хмурым видом.

— Ну, я-то провел их не один. — Его лицо прояснилось, и он посмотрел на нее с обожанием. — И вот что я скажу тебе: ничто не изменит мою любовь к тебе.

Таможенник вернул Чейзу паспорт, а затем, повернувшись к Глории, понимающе взглянул на нее, широко улыбнулся и вручил ей паспорт с напутствием:

— Доброго вам пути, синьорина!

Глория ответила ему сверкающей улыбкой, но тут же Чейз выхватил у нее паспорт и потащил ее к выходу на посадку.

— Кое-что все-таки надо изменить, и твой проклятый паспорт в первую очередь. Я не желаю, чтобы всякие иностранцы считали тебя свободной и открыто строили глазки моей жене…

— Да, дорогой, — кротко согласилась она, мило улыбнувшись.

А почему бы и нет? У нее теперь было все: любимый муж, надежда на будущего ребенка и блестящая карьера в перспективе.