Противоречиям и ляпам Нового Завета посвящено немало книг, написанных именитыми учеными, и никаких объяснений, кроме жалких ссылок на «метафоричность» и «Христа чистой веры», христианские светила пока не предложили. Слабость их аргументации вызвана тем, что до недавнего времени христиане могли без лишних разговоров сжечь или утихомирить любого, кто задавал неудобные вопросы. Тем не менее Евангелия полезны как очередная демонстрация того, что явствует из предыдущих книг: религия создана человеком. «Закон дан чрез Моисея», пишет Иоанн; «благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа». Матфей пытается доказать примерно то же самое. Он привязывает всю евангельскую историю к нескольким строчкам из Книги пророка Исайи, который — за восемьсот лет до так и не установленной даты рождения Христа — сказал царю Ахазу:

«Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына».

Из этого Ахаз заключил, что ему будет дарована победа над врагами (чего так и не произошло — даже если рассматривать этот эпизод в широком историческом контексте). Картина продолжает меняться, стоит нам вспомнить, что слово, переведенное как «дева», а именно «альмах», не означает ничего, кроме «молодой женщины». Как бы то ни было, млекопитающее homo sapiens не способно к партеногенезу, и даже если одной матери удалось бы обойти этот запрет, это не стало бы доказательством божественной природы младенца. Таким образом, религия, как обычно, пытается доказать слишком многое и тем вызывает подозрения. Следуя зеркальной аналогии, Нагорная проповедь воспроизводит Моисея на горе Синай, а безымянные слушатели Иисуса исполняют роль еврейского народа, повсюду следовавшего за Моисеем. Таким образом, пророчество исполняется — в глазах тех, кто не замечает или кого не заботит такое «обратное проектирование». Лишь в одном из Евангелий короткий отрывок (именно за него с радостью ухватился Мел Гибсон), дублируя поведение бога на Синае, вкладывает в уста раввинов требование возложить вину за кровь Иисуса на все последующие поколения евреев, — требование, явно выходящее за пределы их власти и полномочий.

Однако легенда о непорочном зачатии — лучшее доказательство участия человеческой фантазии. Иисус делает громкие заявления о божественности своего отца, но, ни единым словом не упоминает (настоящей или былой) девственности своей матери. Всякий раз, когда она, по обыкновению еврейских матерей, пытается узнать, как у него дела, он проявляет крайнюю грубость и черствость. Сама Мария, похоже, не помнит ни архангела Гавриила, ни роя ангелов, совместно объявивших ей о том, что она божья матерь. По всем свидетельствам, действия сына вызывают у нее изумление, а то и шок. Зачем он разговаривает с мудрецами в храме? Что он имеет в виду, холодно напоминая ей, что ему должно быть в том, что принадлежит его отцу? Столь короткая материнская память поистине поразительна, особенно у единственной женщины, которой довелось забеременеть, минуя известную предварительную процедуру. Лука в одном месте даже характерно оговаривается, называя «родителями Иисуса» Иосифа и Марию, пришедших в храм для ритуального очищения Марии. В храме, кстати, их приветствует старец Симеон со своим чудесным «Nunc dimittis»[9] (еще один из моих любимых церковных хитов), что, в свою очередь, может быть сознательной аллюзией на последний взгляд, которым престарелый Моисей окинул Землю Обетованную.

Можно вспомнить и поразительную историю с многочисленным потомством Марии. Матфей сообщает (13:55–57), что у Иисуса было четыре брата и некоторое количество сестер. В Евангелии от Иакова, которое не входит в канон, но при этом не считается еретическим, рассказывается, что Иисус имел брата-тезку, который параллельно вел активную деятельность в религиозных кругах. Можно допустить, что Мария «понесла во чреве», будучи нетронутой девственницей, и родила одного ребенка (что, разумеется, в некотором смысле умалило ее нетронутость). Но как смириться с тем, что она продолжила рожать детей — от мужчины Иосифа, фигурирующего только в косвенной речи, — и довела святое семейство до таких размеров, что они бросались в глаза «очевидцам»?

Эта почти табуированная и почти сексуальная дилемма также была решена задним числом, причем на этот раз через много веков после раннехристианских соборов, на которых «синоптические» евангелия лихорадочно отделялись от «апокрифов». Было решено, что сама Мария (о рождении которой нет ни слова ни в одной священной книге), появилась на свет в результате более раннего непорочного зачатия, снабдившего ее иммунитетом против всякой скверны. Также было решено, что Мария не умерла: в самом деле, смерть — расплата за грехи, а Мария не могла грешить по определению. Так появился догмат о «Вознесении», утверждающий на пустом месте, что именно пустое место, а не могила, осталось на земле после того, как Мария живьем отправилась на небеса. Заслуживают интереса даты принятия этих эдиктов, грандиозных в своей изобретательности. Доктрину о непорочном зачатии Девы Марии Рим огласил или открыл в 1852 году, а догмат о ее вознесении — в 1951-м. «Сделано человеком» не всегда означает «сделано без ума». Надо отдать должное героическим попыткам спасти бесповоротно тонущее судно. Но при всей «вдохновенности» этих церковных постановлений едва ли стоит оскорблять божество утверждениями, что сие вдохновение — от него.

Не только текст Ветхого Завета нашпигован фантазиями и астрологией (солнце остановилось, чтобы Иисус Навин мог довести до конца свою резню в так и не найденном месте). Христианские писания полны небесных знамений (начиная с той самой звезды над Вифлеемом), колдунов и знахарей. Многие деяния и речения Иисуса вполне безобидны; прежде всего, это относится к «заповедям блаженства» с их беспочвенными фантазиями о кротких и миротворцах. Однако многие другие лишены смысла и свидетельствуют о вере в магию, некоторые абсурдны и говорят о примитивном понимании сельского хозяйства (сюда относятся все упоминания пашен и посевов, а также все аллегорические смоковницы), а многие откровенно аморальны. К примеру, уподобление людей полевым лилиям, как и многие другие наставления Иисуса, подразумевает, что бережливость, изобретательность, семейная жизнь и тому подобное — пустая трата времени. («Не заботьтесь о завтрашнем дне».) Поэтому некоторые Евангелия, как синоптические, так и апокрифические, сообщают, что современники (включая членов его семьи) думали, что Иисус сошел с ума. Были и те, кто замечал в его поведении признаки еврейской ортодоксии: Евангелие от Матфея (15:21–28) рассказывает о том, как он пренебрег женщиной из Ханаана, умолявшей его изгнать бесов из ее дочери. Иисус отрезал, что не собирается тратить сил на нееврейку. (В конце концов ученики и настойчивость женщины уговорили его смягчиться и прогнать «демона».) На мой взгляд, такие своеобразные эпизоды — еще одно косвенное доказательство, что у Христа действительно был некий исторический прототип. По Палестине в то время бродило немало пророков, но этот очевидно считал себя — по крайней мере, время от времени — богом или сыном бога. И этим все объясняется. Достаточно допустить, что он верил в это сам и что обещал ученикам наступление своего царства еще при их жизни, как почти все его афоризмы, внезапно обретает подобие смысла. Откровенней всего об этом написал Клайв Льюис (согласно недавним опросам, самый популярный пропагандист христианства) в книге «Просто христианство». В интересующем нас отрывке Льюис комментирует готовность Иисуса брать на себя чужие грехи:

Если говорящий не Бог, это заявление поистине смехотворно. Мы все понимаем, что человек может простить зло, причиненное лично ему. Вы наступаете мне на ногу, и я вас прощаю; вы крадете мои деньги, и я вас прощаю. Но как понимать человека, которого никто не грабил и чьих ног никто не топтал, но заявляющего при этом, что он простил вам топтание чужих ног и кражу чужих денег? Чушь собачья — вот самое мягкое определение для таких заявлений. Но именно это сказал Иисус. Он говорил людям, что их грехи прощены, не советуясь с теми, кто пострадал от их прегрешений. Он без тени сомнения вел себя так, словно все их проступки были прежде всего проступками против Него. Такое поведение оправдано только в том случае, если он действительно был Богом, а потому всякий грех нарушал Его законы и отвергал Его любовь. Те же слова в устах любого другого я не могу назвать ничем иным, кроме глупости и самомнения, каких не найти ни у какой другой исторической фигуры.