Однако из этого не следует, что прозрение возникнет в одно мгновенье. Мы не можем сразу же стать полностью просветленными. Первый шаг к знанию может произойти в любое время; но это зависит и от интенсивности сосредоточения, и от того, как оно применяется практикующим. Благодаря сосредоточенному, ясному виденью, возникающее прозрение переживается как совершенно особое, необыкновенно чистое и глубокое. Если приобретенное знание является правильным знанием, оно будет соответствовать прямому переживанию реальности; и, по мере углубления практики, оно будет прогрессировать, развиваясь в конце концов в правильное и истинное понимание всех явлений. Даже если прозрение разовьется в малой степени, оно способно превратить человека в своего рода святого низшей ступени; если же оно недостаточно и для этого, оно сделает его просто индивидом высокого ума, обыкновенным человеком с высокими качествами. При подходящем окружении и адекватно установленных надлежащих качествах ума можно даже сегодня стать полностью просветлённым. Всё зависит от обстоятельств. Но как бы далеко ни зашло дело, пока ум обладает естественной сосредоточенностью, этот фактор, называемый прозрением, непременно возникнет и будет более или менее полно соответствовать реальности. Если мы, практикующие медитацию, слышим о мире, об уме и теле, думаем о них, изучаем их, т. е. изучаем пять агрегатов, изучаем их честно, надеясь прийти к пониманию их истинной природы, из этого следует, что знание, которое мы приобретаем в состоянии спокойствия и сосредоточенности, не будет ошибочным; оно обязательно окажется благотворным.

Выражение «прозрение в истинную природу вещей» относится к уменью увидеть преходящий характер явлений жизни, их неудовлетворительность, отсутствие «я». Мы видим, что нет ничего, достойного приобретения, ничего, достойного существования; видим, что не следует желать никакого предмета, не следует привязываться ни к какому предмету, будет ли то «я» или его принадлежность, нечто хорошее или дурное, привлекательное или отталкивающее. Когда нам что-нибудь нравится или не нравится, хотя бы это было всего лишь идеей или воспоминанием, здесь налицо привязанность. Говорить, что нет ничего, достойного приобретения, ничего, достойного существования, – это всё равно, что сказать: нет ничего, к чему стоило бы привязываться. «Приобретение» подразумевает направленность сердца на имущество, положение, богатство или какой-нибудь приятный объект. «Существование» подразумевает стремление держаться за осознание некоторого образа самого себя, отождествление себя со своим положением – положением мужа, жены, богатого, бедного, победителя, неудачника, человека, даже осознание самого себя как себя. Если мы взглянем на это по-настоящему глубоко, то увидим, что даже быть просто самим собою не приносит никакого удовольствия; это бытие утомительно, потому что старание быть кем бы то ни было является источником страдания. Если мы сможем полностью оставить привязанность к идее о том, что мы – это мы, привязанность к любому образу самих себя, тогда мы более не будем страдать. Вот это и означает увидеть, что уменье распознать бесполезность быть чем-то составляет суть утверждения о том, что быть чем бы то ни было непременно значит страдать – каким-то особым образом, соответствующим этому отдельному виду бытия. Когда существует «некто», обязательно существуют «другие» вещи, принадлежащие «ему». Так, у нас есть свои дети, своя жена, свои вещи – одно другое, третье; тогда у нас есть долг – долг мужа или жены, долг хозяина или слуги и так далее. Нет такого состояния, нет такого существования, поддержание которого не подразумевало бы борьбу. Трудности и борьба, необходимые для поддержания своего существования, суть просто результаты слепой увлеченности вещами, привязанности к ним.

Если бы нам пришлось оставить старания что-то приобрести или чем-то быть, как могли бы мы продолжать существовать? Этот вопрос обязательно оказывается главным источником скептицизма для любого человека, недостаточно вдумавшегося в него. Слова «приобретать» и «быть» основаны на душевной нечистоте, на страстном желании, на поддержании идеи о том, что нечто «достойно приобретения, достойно существования», на активизации ума, чтобы он всерьез «приобретал» что-то или «был» чем-то. Такая настроенность с необходимостью ведет к подавленности, к озабоченности и горю, к потрясениям или, по крайней мере, возлагает на ум тяжкое бремя. Зная эту истину, мы должны постоянно оставаться бдительными, наблюдать за своим умом, чтобы тот не попал в рабство у «приобретения» и «существования» вследствие влияния алчности и привязанности. Мы должны быть достаточно разумными, чтобы уклониться от этих нездоровых влияний.

Если, однако, мы еще не в состоянии полностью отрешиться от обладания и существования, мы должны быть внимательными, обладать широкой пробужденностью, чтобы, когда мы будем что-то приобретать, быть чем-нибудь, мы делали это без сложностей, без эмоциональных потрясений.

Все вещи в мире обладают качеством непостоянства, никчемности; эти вещи никому не принадлежат. Любой индивид, который страстно желает чего-то и цепляется за предмет желания, испытает боль – в самом начале, едва лишь он пожелает приобрести нечто или стать чем-то; далее, он испытает боль уже в процессе приобретения или бытия, а затем и после того, как приобрел желаемое или стал тем, чем хотел. Всё время – до процесса, в течение процесса и после него – когда человек желает и привязывается, он будет связан своей привязанностью как цепью и получит свою полную меру страдания, когда исчезнет то, к чему он привязан. Точно так же обстоит дело даже с добротой, которую каждый человек так высоко ценит. Если кто-то становится увлеченным добротой и подходит к ней неправильным образом, слишком сильно к ней привязывается, он получит от доброты столько же страданий, сколько получил бы от зла. Оказавшись увлеченными добротой, мы должны помнить об этом и совершать даже добрые поступки с осторожностью, без привязанности к ним.

Скептик может задать вопрос: «Если не существует ничего, что стоило бы приобретать или чем стоило бы стать, не следует ли из этого, что никто не должен работать, создавать богатство, стремиться к высокому положению, приобретать имущество? «Всякий, кто уяснит себе суть этого вопроса, сможет увидеть, что человек, обладающий истинным знанием и пониманием, в действительности находится в гораздо лучшем положении для выполнения всех задач, которые необходимо выполнить в этом мире, нежели тот человек, который подвластен столь сильным желаниям, что оказывается глупым и лишенным понимания. Конечно, мы можем работать и действовать в мире; но, вовлекаясь в вещи, мы должны делать это внимательно; наши действия не должны быть мотивированы страстным желанием. Тогда мы можем позволить результатам своей работы, какими бы они ни были, вытекать из неё естественным, ненавязчивым образом. Будда и все его просветленные ученики были полностью свободны от желания, однако им удавалось сделать многое гораздо более полезным образом, чем это способен сделать кто-либо из нас. Если мы взглянем на описания того, как Будда проводил свой день, мы найдем, что он спал всего четыре часа и тратил остальное время на работу. А мы ежедневно тратим более четырех часов только на развлечения.

Если нечистота, являющаяся причиной желания быть чем-то и приобретать вещи, оказалась настолько устранена, что же это была за сила, которая мотивировала действия Будды и его просветленных учеников? Их действия были мотивированы распознаванием, или мудростью, соединенной с благожелательностью, меттой. Даже действия, основанные на естественных телесных потребностях, как сбор подаяния и еда, были мотивированы распознаванием. Они были свободны от нечистоты, свободны от желания поддерживать жизнь с целью стать чем-то или что-то приобрести; но эти люди обладали способностью различать между тем, что является существенным, и тем, что несущественно; и последнее не было мотивирующей силой, которая послала их тела на сбор подаяния. Если они находили пищу, – что ж, это было хорошо; если нет, – они не обращали на это внимания. Когда они страдали от лихорадки, они знали, как лечить её, и делали это как можно лучше на основе такого знания. Но если лихорадка оказывалась непреодолимой, они также помнили о том, что смерть естественна, что тело, в конце концов, им неподвластно. Для них не имело значения, будут они жить или умрут; обе возможности имели в их глазах одинаковую ценность. Он были свободны от желаний.