Рэнкин Иэн.

Заживо погребенные

1

– Ну и зачем вы здесь?

– Здесь – это где? – поинтересовался Ребус.

– Что значит – где? – Глаза женщины за стеклами очков стали хмурыми.

– Вы имеете в виду, – пояснил он, – в этой аудитории? На этих занятиях? Или на этой планете?

Женщина улыбнулась. Звали ее Андреа Томсон. Она не была врачом – и дала понять это при первой же встрече. Ни психиатром, ни терапевтом. «Анализ профессиональной пригодности» – так назывался ее предмет в расписании, выданном Ребусу.

2-30 – 3-15: Анализ профессиональной пригодности, ауд. 316.

Там же сообщалось, что занятия проводит миссТомсон, но она, появившись в аудитории и представившись, сразу же стала Андреа. Но то было вчера. Во вторник. На семинаре «Это необходимо знать». Так она назвала свой семинар.

Ей было сильно за тридцать. Низкорослая, с широкими бедрами. Густая копна светлых волос пестрит темными прядями. Зубы крупноваты. Она не состояла в штате, то есть не все время работала на полицию.

– Все мы тут по одной причине, верно? – сказал ей вчера Ребус. Ему показалось, она не сразу поняла, о чем речь. – Я про то, что все мы в штате… Потому и здесь. – Он махнул рукой на закрытую дверь. – А работаем, получается, не с полной отдачей. Приходится подхлестнуть.

– Вы считаете, инспектор, что вам необходимо именно это?

Он погрозил ей пальцем:

– Если будете меня так называть, я буду обращаться к вам «доктор».

– Но я-то не доктор, – напомнила она. – Не психиатр, не терапевт, не медицинский работник в принципе – в общем, не врач, хотя меня почему-то считают врачом.

– А кто же вы?

– Я занимаюсь вопросами профпригодности.

Ребус фыркнул:

– Тогда не забывайте пристегивать ремни безопасности.

Она посмотрела на него с изумлением.

– Мне что, предстоит езда по ухабистой дороге?

– Именно это вы и почувствуете, когда будете анализировать, как мой профессионализм, вы ведь так это назвали, вышел из-под контроля.

Но это было вчера.

А сейчас она стремилась разобраться в его чувствах. Что он чувствует, работая детективом?

– Мне нравится эта работа.

– Какого рода удовольствие она вам доставляет?

– Какое только возможно.

Он по-доброму улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.

– А я думала…

– Я знаю, что вы думали.

Ребус обвел взглядом аудиторию. Это была обычная комнатка для занятий. Два стула из хромированного металла по сторонам письменного стола, фанерованного тиковым шпоном. Стулья обтянуты материей какого-то неопределенно тусклого цвета. На столе ничего, кроме блокнота формата А4 в линейку и ее ручки. В углу большая набитая сумка. «Уж не там ли мое личное дело?» – подумал Ребус. На стене висели часы, а под ними календарь. Календарь прислала местная пожарная часть. Занавеской служил кусок тюля, закрывающий окно.

Это был не ее кабинет. Она бывала здесь лишь в тех случаях, когда возникала необходимость в ее услугах. Поэтому все тут и выглядело так.

– Мне нравится моя работа, – помолчав, продолжал он, сцепив пальцы. И почти сразу, испугавшись, что она может придать этому жесту какой-то смысл – например, готовность отстаивать сказанное, – расцепил их. Он просто не знал, куда деть руки, а поэтому, сжав кулаки, сунул руки в карманы пиджака. – Мне все нравится в моей службе, даже неразбериха, когда приходится заниматься писаниной, а в степлере вдруг не оказывается скрепок.

– Тогда почему у вас возник конфликт со старшим инспектором Темплер?

– Не знаю.

– Она считает, что причиной могла послужить профессиональная ревность.

Он громко расхохотался:

– Она так и сказала?

– А вы с этим не согласны?

– Конечно нет.

– Насколько мне известно, вы знакомы уже несколько лет?

– Даже больше, чем несколько.

– И она всегда была старше вас по чину?

– Если вы полагаете, что причина в этом, знайте, меня это никогда не волновало.

– Но вы совсем недавно стали ее подчиненным.

– И что?

– Вы довольно долго работаете в должности инспектора. И что, не думаете о продвижении? – Их взгляды встретились. – Может, «продвижение» не совсем подходящее слово. Вы что, не хотите, чтобы вас повысили в чине?

– Нет.

– Почему?

– Возможно, не хочу лишней ответственности. Она пристально посмотрела на него.

– Смахивает на заранее подготовленный ответ.

– Так оно и есть, это мой девиз.

– А вы… были бойскаутом?

– Нет, – ответил он.

Она помолчала, потом взяла ручку и принялась внимательно ее рассматривать. Это была обычная дешевая желтая ручка фирмы «Бикс».

– Послушайте, – прервал он затянувшуюся паузу. – Я ведь не ссорился с Джилл Темплер. Прекрасно, что ее назначили старшим инспектором. Но эта работа не для меня. Меня устраивает мое нынешнее место. – Он поднял глаза. – Я не имею в виду этот кабинет. Мне нравится разбираться в делах, раскрывать преступления. А причина, по которой меня отстранили… мне вообще не нравится, как проводилось это расследование.

– Должно быть, вам казалось так на начальном этапе?

Она сняла очки и потерла покрасневшую переносицу.

– Не только, я и потом не раз бывал недоволен, – признался он.

Она надела очки.

– Но кружку-то вы первым швырнули?

– Я же не хотел в нее попасть.

– Ей пришлось увернуться. Полная кружка – это ведь не пустяк.

– А вы пробовали чай в полицейском участке? Она улыбнулась.

– Значит, у вас все в порядке?

– Да.

Он постарался сложить руки так, чтобы его поза излучала непоколебимую уверенность.

– Тогда зачем вы здесь?

Несколько минут спустя, пройдя по коридору, Ребус завернул в мужской туалет и, оплеснув лицо холодной водой, обтер его бумажным полотенцем. Глядя в висевшее над умывальником зеркало, он вытащил из кармана сигарету и, закурив, пустил струю дыма в потолок.

В одной из кабинок спустили воду; послышался лязг щеколды, дверь распахнулась, и появился Джаз Маккалоу.

– Так и знал, что это ты, – сказал он, открывая кран.

– Это почему?

– Долгий вздох, а потом щелчок зажигалки. Так всегда бывает после встречи с психиатром.

– Да она не психиатр.

– Я сужу по габаритам: от своей работы она осела книзу и раздалась вширь.

Маккалоу потянулся за полотенцем и, вытерев руки, бросил его в урну. Поправил галстук. Вообще-то его звали Джеймс, но никто никогда не называл его настоящим именем. Для всех он был Джемеси, но чаще всего Джаз. Ему было хорошо за сорок, он был высокий и сухощавый, с густой черной шевелюрой, но на висках уже поблескивали редкие серебряные нити. Он похлопал себя по животу над поясным ремнем, словно желая показать отсутствие кишечника. А Ребус с трудом мог рассмотреть свой ремень даже в зеркале.

Джаз не курил. Дома, в Броути-Ферри, у него была семья: жена и двое сыновей, о которых он говорил постоянно. Любуясь на себя в зеркало, он заправил за ухо выбившуюся из прически прядь.

– Джон, черт возьми, что мы здесь делаем?

– Этот же вопрос только что задавала мне Андреа.

– Уж кому-кому, а ей-то известно, что все это пустая трата времени. Но дело в том, что ей платят зарплату за то, что мы здесь.

– Значит, мы делаем доброе дело.

Джаз пристально посмотрел на него.

– Да ты чего, спятил? Думаешь, у тебя с ней что-нибудь получится?

Ребус поморщился.

– Да брось ты. Я хотел сказать…

Да что тут говорить? Джаз рассмеялся, а потом похлопал Ребуса по плечу.