— О, Господи! — закричала я, ухватившись за стол, как будто это могло мне помочь. — Моя мать и есть та женщина, о которой писала Мелани. Но как? Как она могла любить Элистера все эти годы? Она же любила моего отца. Они были невероятно счастливы. По крайней мере, она так говорила мне. Она никогда не стала бы заводить шашни за его спиной. Никогда! Тем более с Элистером! Этого не может быть, просто не может быть!

Кулли пытался успокоить меня, но я не обращала на него внимания.

— Все эти годы, — кричала я, — все эти годы она поучала меня и читала мне нотации. Все эти годы она рассказывала о том, что ее брак был таким совершенным, что мне даже не дано понять этого. Проклятая лицемерка! Всю свою жизнь моя мать провела, гоняясь за человеком, который ни в грош ее не ставил. И если то, что написала Мелани, правда, тогда брак моей матери был ничем иным, как обманом!

— Есть одно «если», — напомнил мне Кулли. — Мелани могла исказить правду в угоду сенсации.

— О твоем отце и Аннетт она рассказала правду, ведь так? Ты сам говорил, что она ни на йоту не исказила эту историю.

— Да, но я не знаю, насколько ты…

— Насколько что? В силах узнать подобную тайну моей собственной матери и не сойти с ума?

Неожиданно я подумала о том, что могу добавить к списку подозреваемых в убийстве имя моей матери. Она же оказалась прелюбодейкой. Могла оказаться и убийцей. Может быть, именно она не могла остаться равнодушной к тому, что Мелани написала эту книгу. Может быть, она наняла кого-то, кто стукнул писательницу по голове.

Эта мысль показалась мне настолько отвратительной, что я не могла поднять глаза и посмотреть на Кулли. Что он теперь подумает обо мне? А он еще волновался по поводу того, что не соответствует уровню моей семьи. Смех, да и только!

Быстро! Пошутить! Нужна шутка! Элисон, не дай этой боли захлестнуть тебя. Расскажи Кулли шутку о Дорис Ваксман, его возможной теще. Ведь в твоем репертуаре должна быть шутка о теще? Быстро! Шутку!

— Кулли, — сказала я, — ты знаешь, что такое смешанные чувства?

Он беспомощно посмотрел на меня, словно хотел облегчить мои страдания, но не знал, как.

— Это те чувства, которые возникают у зятя, когда он видит свою тещу за рулем его нового «порше», падающего с высокой скалы. Дошло? — Я залилась истерическим безостановочным смехом. Бедняга Кулли не знал, что ему делать, как помочь мне.

— Давай пойдем наверх, — предложил он. — Может быть, если ты немного полежишь…

— Полежу? Полежу? — воскликнула я, вставая из-за стола и направляясь к черному входу. — Я собираюсь отправиться к моей дорогой мамочке и услышать всю эту историю из ее блудливого рта.

— Одна ты не поедешь. Я поеду с тобой.

— Ты уверен? Это будет не очень приятно.

— Кому сейчас нужны удовольствия?

— Кое-кому нужны. Некоторые люди только и думают, чтобы все было приятным и аккуратным. Возьми, например, Сэнди. Как только дело становится щекотливым, он убегает в кусты.

— Я говорил тебе вчера. Я — не Сэнди. Я буду с тобой, неважно, будет ли это приятным делом или нет.

— Я тебя не заслуживаю. — Глаза мои заволокло слезами.

— Ты не заслуживаешь того, чтобы тебе лгали, — ответил Кулли. Потом он взял меня за руку и направился к выходу. — Давай-ка нанесем визит твоей матушке. Мой «джип» ждет.

Часть третья

Глава 18

Мы подъехали к дому 18 в переулке Пинк Клауд в восемь часов. Я было бросилась вверх по ступенькам к двери, но Кулли схватил меня за руку.

— Думаю, тебе следует немного утихомириться, — сказал он. — Постарайся успокоиться. Если ты хочешь услышать от матери правду, не стоит врываться к ней и вынуждать ее занять оборону.

— Скорее всего, ты прав, — ответила я и сделала глубокий вдох.

После этого я позвонила в дверь и стала с нетерпением ждать, когда мама откроет нам. Но дверь открыла Нора Смол — ее постоянная горничная.

— Привет, Нора, — сказала я и вошла, хотя меня и не приглашали внутрь. — Мама дома?

— Нет, мисс Элисон, — ответила она с ямайским акцентом. — Миссис Ваксман ушла.

— Ушла? Куда? — Я не подумала, что следовало прежде позвонить по телефону, чтобы убедиться, что мама дома.

— Она ушла с одним джентльменом.

— С джентльменом? А ты случайно не знаешь, как зовут этого джентльмена?

— Нет, мисс. Ваша мама не называла его по имени.

— А ты видела его? Как он выглядит? — спросила я Нору.

— Нет, мисс. За вашей мамой заехал Шофер этого джентльмена.

— Его шофер? — удивилась я. — Это точно Элистер. У него есть шофер на его лимузине.

— Мисс Элисон, что-то не так?

— А, нет. Извини, Нора. Ничего, если я и мой друг подождем маминого возвращения?

— Конечно. Если я вам понадоблюсь, я буду на кухне.

Мы с Кулли просидели несколько минут молча в маминой гостиной. Потом я встала с дивана и подошла к нему.

— Пойдем, — сказала я, беря его за руку. — Я покажу тебе мемориал Сеймура Ваксмана.

— Что-что?

— Иди за мной.

Я провела его в спальню.

— Вот. Вот что я имела в виду, — сказала я, указывая на многочисленные фотографии, теннисные призы и другие памятные вещи, в изобилии украшавшие стены, книжные полки и шкафы. — Добро пожаловать в храм моего отца — место, призванное облегчить горе безутешной вдовы Ваксмана.

— Поразительно, — сказал Кулли, покачивая головой. — Здесь, по крайней мере, сотня фотографий твоего отца. Я могу сказать о твоих родителях только одно — внешне они производят впечатление счастливой пары. — Он держал в руках фотографию Сея и Дорис, сделанную во время их медового месяца в отеле «Фонтенбло» на Майями Бич.

— Сейчас я просто не могу на это смотреть, — сказала я. — Это все ложь. Моя мать — гнусная лгунья. Представить невозможно, что она якшалась с Элистером Даунзом, когда у нее был такой человек, как мой отец.

— Давай подождем и послушаем, что она сама скажет, — предложил Кулли. — Пойдем и выпьем чего-нибудь.

Около половины десятого я услышала, как открылась входная дверь. Затем раздался прокуренный голос матери:

— Благодарю за великолепный вечер. Ты добрый и щедрый человек. Спокойной ночи.

За этим последовало шуршание шин отъезжающей от дома машины и шаги матери по мраморному полу прихожей. Добрый и щедрый, вот задница. Я не расслышала голоса мужчины, но он не мог принадлежать никому другому, кроме этой свиньи Элистера. Должно быть, он поцеловал ее на прощание своими семидесятипятилетними губками. Отвратительно. Все это было просто отвратительно.

Когда моя мать вошла в комнату, мы с Кулли встали, словно два подданных, приветствующих английскую королеву. Только это была не королева Англии, а королева Претенциозности.

— Элисон, дорогая. Какой приятный сюрприз. Мне незнаком тот грузовик, что стоит перед входом, — проговорила она, направляясь ко мне с протянутыми для объятий руками. Я держалась довольно сдержанно, но все же позволила ей изобразить эфемерный поцелуй на моей щеке. Это был один из тех бестелесных поцелуев, которые она дарила, когда не хотела смазать губную помаду.

— Это не грузовик, это «джип», — холодно сказала я. — Тот самый «джип», в который ты едва не врезалась, когда выезжала тем памятным утром от Элистера Даунза.

— Понятно. А это кто? — спросила она, имея в виду Кулли. Однако взглядом она его не удостоила. Вместо этого она принялась рассматривать свою юбку и смахивать с нее невидимую пылинку.

— Это Кулли Харрингтон. Кулли, познакомься с моей мамой, Дорис Ваксман, — сказала я.

— Здравствуйте, — произнес Кулли и протянул руку. Он не улыбнулся, а моя мать не пожала его руки.

— Харрингтон… Харрингтон, — принялась размышлять она вслух. — Мы знакомы с Харрингтонами? — поинтересовалась она у меня.

— Да, с одним из них. Он как раз стоит перед тобой, — фыркнула я.

— Тогда должны быть какие-то другие Харрингтоны. Эта фамилия мне знакома, — сказала она.