Я вышел и попытался открыть вторую деревянную дверь, но на этот раз между ее замком и моими ключами произошло явное взаимное непонимание; пришлось выбить дверь плечом.
Здесь, под землей, я чувствовал себя сравнительно безопасно. Единственными, кто мог свалиться мне на голову, были жильцы дома, а на них я плевал…
Во втором подвале оказались уголь и ящики. Я быстро отыскал продолжение провода. В одном месте провод прекращал бежать вдоль потолка и уходил в него. Значит, я не ошибся, предположив, что потайная линия не выходит за пределы дома…
Тогда я вернулся в коридор, на то место, где провод появлялся, и сосчитал шаги до того места, где он исчезал. Шагов получилось шестнадцать. Я надеялся, что, повторив этот маневр на тротуаре, получу представление о том, где находится комната, с которой Жерар переговаривался из зала. Мне казалось, что комната эта должна быть на первом этаже: те, кто устанавливал этот телефон, вряд ли стали бы вести провод через чужие квартиры.
Согласитесь — я становился чемпионом дедукции и уже мог заткнуть за пояс кое-каких детективов! Я уже умел вести расследование, оставалось только получить права на его вождение…
Я вернулся во второй подвал и заглянул в дыру, в которой исчезал провод, надеясь хоть как-то ознакомиться с верхним помещением. Но дыра была слишком узкой. Я спрыгнул с ящика, служившего мне козлами, и вышел в коридор.
Через две минуты я уже взобрался наверх по лестнице и запер дверь. Теперь уж точно пора было сматываться: я и так слишком долго здесь проторчал, у стен есть не только уши, но и глаза…
Внезапно я остановился — резко, как лошадь, не желающая брать барьер.
Одна из моих туфель была испачкана кровью.
Это никуда не годилось. Не разгуливать же по городу в такой галоше… Я пошел на кухню за тряпкой. Вокруг кухарки крови не было. Я спустился в сортир. Мертвый Жерар по-прежнему сидел на унитазной крышке. Вся его грудь была в крови, но ни одна капля не упала на плиточный пол…
Я озадаченно остановился. Что это могло означать? Где я испачкался?
Меня постепенно охватил монументальный страх. Я в ужасе смотрел на свою ласту. Откуда взялась кровь?!
Я решил выяснить и это.
Я вытер туфли о кухонные занавески и опять помелся вниз по подвальной лестнице.
Задержавшись здесь еще на полчасика, я получал прекрасную возможность снова попасть на страницы газет. Я уже видел себя с поднятыми руками под прицелом полицейских пушек…
Но я должен был узнать. Узнать любой ценой. Я не мог повсюду таскать с собой эту загадку.
Я быстро прошелся фонариком по первому подвалу: ничего подозрительного. Затем нырнул во второй — и у меня вырвалось ругательство. В углу виднелась небольшая лужица крови; она натекла из-под нагромождения пустых ящиков. Кровь была уже не первой свежести. Я быстро разбросал ящики; под ними оказался слегка задубевший труп.
Я осмотрел покойника при свете карманного фонаря, и страх мой удвоился. Это был не кто иной, как Бертран!
VIII
После подобной находки я почти удивился, почему в подвале не звучат трагические органные аккорды. Это был серьезный удар под ложечку, и я деже пошатывался, когда выбирался по лестнице на свежий воздух.
Труп папаши Бертрана, ожидавший меня под кучей ящиков — это было в высшей степени мрачно и вместе с тем довольно комично. Третьего дня старикан направил меня на опасный путь, где только что сам нашел свою смерть. Прощайте, мои миллиончики! Я убил нескольких человек, залез по уши в дерьмо — и все совершенно напрасно. Я не получу за свои старания ни гроша…
Усаживаясь в свой драндулет, я грустно размышлял об этом и о многом другом.
Бесспорным было одно: что касается Кармони, я на верном пути. Я подбирался к нему все ближе. И со старым Бертраном у него, похоже, были поистине чудовищные раздоры. Я появился на сцене как раз вовремя…
Я повернул на улицу Вожирар, а на улице Камброн не выдержал и остановился перед пивной, чтобы врезать спиртного: в нем нуждался весь мой организм.
Итак, я остался без работы. Моя квалификация наемного убийцы пока что никому не требовалась. Я оказался автоматически уволенным по причине смерти моего работодателя. Очень мило, правда?
Хорошо, что хоть без денег я не остался. У меня имелись в наличии две пачки солидных купюр и машина. Я знавал гораздо худшие времена…
После четвертой рюмки коньяка у меня начало гудеть в башке. Пора было остановиться: ко мне подкрадывалось опьянение, а пьяный мужик мало на что годен.
Однако по тому решению, которое я в конце концов принял, можно было заключить, что мне уже действительно «море по колено».
Я дождался темноты, переходя из одной киношки в другую. А когда на Париж опустилась ночь, вернулся на улицу Фальгиер.
У заведения Жерара царила суматоха. Легаши вовсю пожинали плоды моего труда; газетчики тоже не отставали и полыхали вспышками, как в день 14 Июля, — аж больно было глазам. Нет, заходить сейчас в дом было явно не лучшей затеей. Стоило какому-нибудь проныре меня окликнуть — и для меня началось бы хождение по мукам. При таком скоплении сыщиков и журналистов меня сразу бы узнали… Я поспешил свернуть в ближайший переулок. Когда дуют такие ветры, лучше не показывать носа. Вернуться в дом с потайным телефоном — ей-Богу, такое могло прийти только в пьяную голову. Даже если бы в нем жил сам Кармони, этого делать было нельзя.
На этот раз я проехал улицу Вожирар до конца и свернул направо, к мосту Отей. Там начиналась Западная автострада. На своей кастрюльке я за четыре часа доберусь до Гавра. Там без труда продам машину — на такой неказистый «рено» всегда находится покупатель — и сразу же суну большую часть своих денег капитану какого-нибудь сухогруза, чтоб забрал меня с собой. По возможности — в Штаты. Но можно даже и в Африку… Главное — на несколько лет покинуть Европу…
Я объехал площадь Рон-Пуэн де ля Рен и пересек Сену. Потом проехал по туннелю, выходившему на автостраду, и началось длинное, гладкое одностороннее шоссе, уходящее в лес. Его освещали мощные фонари.
Я начал насвистывать. В это вечернее время ехать было одно удовольствие. Движение было слабым, особенно в моем направлении… Порой меня обгоняла какая-нибудь последняя модель, пролетавшая мимо, как ракета. Я спокойно провожал ее глазами: во-первых, потому что не мог тягаться с ними на своей кофемолке, а во-вторых, потому что, в общем-то, никуда не торопился.
Но внезапно моей безмятежности настал конец. Мне начал доставлять неудобство свет чужих фар, отражавшийся в зеркале заднего вида. Судя по расстоянию между фарами, машина была приличных размеров… Меня удивляло, что она не спешит обгонять. Я не понимал, почему такая сильная тачка упорно ползет за мной со скоростью улитки… Может быть, с ней что-то случилось?
Для проверки я прижал педальку, и мой «рено» ошарашенно разогнался до восьмидесяти. Задняя машина сразу же прибавила ходу. Ошибки быть не могло: за мной увязались.
От страха я так стиснул руль, что побелели пальцы. Это был страх не перед самой опасностью, а перед моим бессилием. Судите сами: я был один среди ночи на широком шоссе и располагал лишь этой маленькой ползучей машинкой…
Зато с головой у меня было все в порядке. Хорошо, что соображалка всегда шла у меня впереди остального…
Судя по всему, за мной ехали не полицейские. Они сцапали бы меня сразу, вместо того чтобы пасти на протяжении многих километров. При необходимости они даже открыли бы огонь, не размениваясь на традиционные вступления.
— Тогда кто?
Я с удивлением констатировал, что произнес эту фразу вслух.
— Тогда кто?
Ответил я себе почти мгновенно: те, другие!
Да, те, другие, из дома Жерара. Те, к кому шла потайная телефонная линия. Те, кто добил раненую кухарку. Те, кто укокошил Бертрана. Эти ребята, похоже, были большими затейниками, но отнюдь не шутниками. Ну и дурак же я: столько проторчал в погребе, дважды возвращался к дому… Ведь на такой маленькой улочке очень просто намозолить кому-то глаза…