Поначалу я принялся расспрашивать Дэниелса об этой его секретной операции, рассчитывая узнать побольше о человеке по прозвищу Ленч, но он отвечал неопределенно и вообще не выказывал желания со мной разговаривать. Мы выехали из Лондона по автостраде М4, потом двинулись по М25 и дальше на юго-запад по М3. Машин на трассе было мало, и Дэниелс ехал быстро: стрелка спидометра то и дело касалась отметки сто миль в час, несмотря на то, что за окном по-прежнему стояла сырость и с черного ночного неба продолжал низвергаться дождь. Когда мы ехали по М4, я снова попросил у Дэниелса закурить, и он протянул мне пачку. Чем дальше, тем больше я «угощался», и в результате ему пришлось остановиться на заправке, чтобы купить мне сигарет, а также воды и шоколада. Я предложил ему пару фунтов в уплату, надеясь на отказ, но Дэниелс заявил, что пятерка больше соответствует истине, и принял ее, даже не поблагодарив; мне это показалось хамством.

— Без умения жертвовать далеко не уедешь, — заметил он, увидев выражение моего лица.

Дэниелс, надо признаться, был странный тип: с одной стороны — сама невозмутимость и собранность, говорил он хоть мало, но неторопливо и спокойно, как человек, который всегда владеет ситуацией. Время от времени он выдавал какой-нибудь бесцветный афоризм вроде той фразочки об «умении жертвовать». Очевидно, Дэниелс воображал себя этаким мистическим воином, который вершит праведный суд, сдабривая все мудрыми наставлениями. И вместе с тем в нем чувствовалось скрытое напряжение, будто он вел жестокий непрекращающийся бой с какими-то тайнами в глубине своей души. Глядя на него — губы плотно сжаты, зубы стиснуты, бледные глаза сосредоточены на дороге, — я думал, что в этой голове могло твориться что угодно.

Я ему не доверял. Он был слишком сложным, а я по опыту знал, что у сложных людей всегда есть камешек за пазухой.

Когда мы отъехали от заправочной станции, я спросил его, почему он позволил Мантани меня избивать и зачем вообще разыграл спектакль с пистолетом.

— Вы же не могли не понимать, как меня пугаете, — добавил я перед очередной атакой на батончик «Марс».

— Я думал, — ответил Дэниелс.

— Надо же, как интересно! — съязвил я. — И о чем же, если не секрет?

— Знаете, в чем ваша проблема, Мерон? Вы не отличаете сарказма от юмора. Поэтому лучше не тратьте усилий — я не в том настроении. Да, я не бросился сразу вас спасать, потому что думал. Думал, черт возьми, что мне теперь делать и как. Я полгода пытался внедриться в эту организацию, но до сих пор не собрал никаких улик. Я знал что если помогу вам, шесть месяцев кропотливой работы пойдут псу под хвост. Но вам угрожала опасность, и мне пришлось действовать. А сейчас извольте быть мне благодарным, ясно? Попади вы в руки к Ленчу, от вас уже мокрого места не осталось бы.

Он выпалил эту тираду, ни на секунду не отрывая глаз от дороги.

— Да ладно, ладно, я все понял.

— Нет, — возразил он, качая головой. — Вряд ли. Вы и понятия не имеете, каково это — каждый божий день играть чью-то роль и знать, что если тебя раскроют, ты труп. Вот в чем беда добропорядочных граждан. Вы живете себе своей миленькой, никчемной жизнью и в упор не замечаете каждодневного дерьма: насилия, убийств, подсевших на наркоту детишек, которые ради дозы пойдут на все… Мы вас оберегаем, мы выполняем самую грязную работу, избавляемся от проблем, которые у вас прямо под носом, только вы упорно не желаете их замечать, и мы заметаем их под коврик — не дай Бог, разволнуетесь! Вы даже не подозреваете, до чего же вам, мать вашу, повезло.

Меня удивило, что Дэниелс так разгорячился. Говоря это, он словно выпускал пар — и расслаблялся на глазах.

— Поздравляю, Мерон. Сегодня вы вступили в другой мир, а значит, стали мудрее.

Я промолчал. Наверное, он был прав, но нужды что-то говорить я не видел.

Я снова закурил. Надо же, десять лет прожил без табака, а теперь привычка возвращается. Когда все это кончится — сам не зная почему, я стал с б о льшим оптимизмом смотреть на будущее, может, из-за того, что сидящий рядом человек не пытался убить меня, — я поцелую Кэйти, обниму детей, открою бутылку хорошего вина и торжественно поклянусь, что больше в жизни не притронусь к сигаретам.

Ну а пока мелочи вроде здоровья на долгие годы мало меня занимали. Для начала неплохо было бы прожить хоть этот день.

25

Через сорок минут мы свернули с автомагистрали А31 к западу от Саутгемптона и въехали в национальный парк «Нью-Форест». Коттедж «Сэндфилд» стоял в стороне от дороги, в тихом леске близ деревни Болдервуд. К нему вела колдобистая дорога, которую практически невозможно было разглядеть за плотной стеной сосен, если не искать специально. По моей подсказке Дэниелс в нужном месте сбавил скорость, повернул, и мы покатили к дому. Сквозь деревья пробивался огонек.

В доме кто-то был!

Дорога уперлась в парковочную площадку и газон перед домом. Возле изгороди, отделявшей задний двор, стоял новенький «хендай-купе» — отрада и гордость Кэйти. Других машин не было, и у меня вырвался вздох облегчения.

— Это автомобиль вашей жены? — спросил Дэниелс, припарковавшись возле «хендая».

Я кивнул.

— Тогда, видимо, с ней все в порядке, — сказал он и заглушил мотор.

Я посмотрел на дом. Свет горел только в спальне на втором этаже. Первый тонул в темноте, шторы были не задернуты. Кэйти ничем не показывала, что услышала нас, и я потихоньку стал нервничать.

— Можно, я зайду первым? Не хочу пугать ее понапрасну.

— Конечно, — кивнул Дэниелс.

Я вылез из машины, нашарил в кармане нужный ключ и затрусил под моросящим дождем к входной двери, хрустя гравием.

Проходя мимо эркерного окна гостиной, я заглянул внутрь. Диванные подушки не на месте, на кофейном столике чашка и пустой стакан… Кто-то определенно здесь побывал, причем не так давно.

У входной двери я наклонился и посмотрел в щель для писем. В доме стояла мертвая тишина, и единственным звуком оставался беспрерывный шорох дождя. Я хотел позвать Кэйти, но что-то меня удержало; я вставил ключ в замок и осторожно провернул его. Раздался щелчок, дверь с легким скрипом отворилась. Не открывая ее полностью, я проскользнул в прихожую. Слева на полу аккуратно выстроились пары походных ботинок, туфель Кэйти я среди них не увидел. Вешалка для пальто тоже пустовала.

Но ведь машина здесь. Значит, где-то здесь и ее хозяйка.

Я прошел дальше. Справа от меня была гостиная, а прямо по коридору — дверь в новую кухню-столовую, пристроенную к основному зданию прежними владельцами. Слева от двери располагалась лестница, ведущая на второй этаж, к спальням. Я медленно двинулся к ней, стараясь уловить признаки человеческого присутствия.

— Кэйти?

Мой шепот прозвучал неестественно громко в мертвом сумраке старого дома с низкими потолками, обшитыми деревом, и половицами, которые скрипели и вздыхали в такт порывам ветрам и моим тяжелым шагам.

Слева раздался крик — высокий, пронзительный визг, — и из-за перил вынырнула фигура с ножом, зловеще поблескивавшим в темноте.

Я вскинул руки, защищаясь; нападавший преодолел две последние ступеньки и прыгнул, отбросив меня своим весом на стоявший рядом стул. Стул отлетел в сторону, и я со всего размаху упал на спину. Одной рукой я перехватил руку с ножом, другой крепко сдавил горло противника, и сдавил бы еще крепче, если бы вдруг не понял, что смотрю в перекошенное от ярости лицо жены.

— Кэйти, да это же я!.. Ради Бога, что ты творишь?

Она извивалась, как рыба на крючке, часто и сердито дыша. Свободной рукой она дала мне пощечину, по-прежнему целя ножом в голову, и так сильно вцепилась в рукоятку, что костяшки пальцев побелели. Внезапно ее взгляд смягчился, рука расслабилась, и нож со стуком упал на сосновый пол, едва не поранив мне плечо. Наконец в ее глазах появилось узнавание. Я отпустил Кэйти, но вместо того чтобы броситься мне в объятия в знак воссоединения семьи, она слезла с меня и села рядом на полу, спрятав лицо в ладонях. Она была в той же одежде, в которой вышла сегодня из дома: джинсы, замшевый пиджак, полусапожки.