Фантасты ГДР разрабатывают главным образом космическую тематику. Так, например, Карлос Раш рисует широкие полотна освоения околоземного пространства ("Охотники за астероидами"), обращается к извечной теме космических пришельцев, посетивших в библейские времена Землю ("Голубая планета"). Ему вторят Эберхардт дель Антонио и Гюнтер Крупкат ("Когда боги умерли"). Жанру космических приключений посвятила свое творчество Лотар Вейзе ("Тайна Трансплутона" и "Комбинат Марс гиббереллин"), Рихард Гросс ("Человек из другого тысячелетия"), Гейнц Фивег ("Солнце доктора Бракка").

В середине шестидесятых годов заявила о себе и фантастика народной Кубы. Ведущий кубинский фантаст Рохелио Лёпис (он известен у нас по рассказу "Сказочник") составил первую "Антологию кубинской фантастики". Рассказы и повести кубинских писателей-фантастов часто появляются на страницах центральных газет, печатаются в журналах, студенческих сборниках. Тематика их довольно разнообразна. Здесь и космические приключения, и «электронная» сказка о роботах, биологические парадоксы и рассказы о времени и пространстве.

Советский читатель знаком с творчеством румынских фантастов по сборнику "Белая пушинка", в котором были представлены рассказы таких известных писателей, как Миху Драгомир и Камил Бачу, Раду Нор и Ион Хобана, написавший, кстати, интересную книгу о научно-фантастическом кинематографе. И это далеко не полный список. К нему можно добавить и Адриана Рогаза, и Иона Мынзату, Владимира Колина и еще многих других мастеров румынской научной фантастики.

Фантастика братских стран в основном сформировалась под влиянием двух революций: социалистической и научно-технической. Она дитя неразделимых в своем диалектическом единстве величественных процессов истории. Ей свойственны видение будущего сквозь сложную многогранную призму современности и высокое чувство пролетарского интернационализма. Эти отличительные особенности одинаково характерны и для писателей, представляющих литературы с давними научно-фантастическими традициями (СССР, Чехословакия, Польша) и молодую научную фантастику (Куба, Румыния). Именно эти общие черты фантастики стран социализма сближают между собой столь разные произведения, как, например, "Любовь в 41012 году" Серджиу Фэркэшана и "Величественная ладья" Виктора Кернбаха. Фэркэшан пишет о далеком галактическом будущем, а Кернбах — о библейском прошлом. Но оба румынских писателя равно имеют в виду сегодняшний день своей страны, реальные проблемы, стоящие перед современным миром.

Узор калейдоскопа возникает случайно.

Разноцветные стекла современности порой складываются в черный крест расизма или грибообразное облако атомного взрыва. Закон возникновения того или иного рисунка бесконечно сложен, причины таинственны, следствия трагичны. Не раз и не два из темной глубины стекла на нас взглянут ужас, отчаяние и бессилие человека современного мира. Об этом пишут итальянцы и японцы, французы и скандинавы.

Совсем другой свет, свет мудрой веры в человека и его силы, льется со страниц произведений писателей социалистических стран. Здесь, пожалуй, теряет смысл аналогия с калейдоскопом. Случайность уступает место необходимости, произвол сменяется целенаправленными усилиями доброй воли, растерянность отступает перед уверенностью. Мысль и воля людей творят будущее.

Постулаты фантастики или урок Оккама

Еще в средние века зародился принцип, известный ныне как "бритва Оккама". Он гласит: "Не следует умножать число сущностей сверх необходимости". Не берусь судить, действительно ли принадлежат эти замечательные слова францисканцу Уильяму Оккаму или их высказал кто-то другой. Дело не в этом. Принцип Оккама вошел в кровь и плоть современной науки. Это краеугольный камень логического анализа, источник ясности и простоты. До тех пор пока явление может быть объяснено с помощью реальных компонентов мира, не следует выдумывать нечто несуществующее, каким бы заманчивым оно ни казалось. Статуи с острова Пасхи, пирамида Хеопса и мегалитические постройки в горах Антиливана в принципе могли бы быть возведены космонавтами, побывавшими на нашей земле в доисторические времена. Но это по меньшей мере противоречит Оккамову принципу, отсекается его беспощадной бритвой. Проще считать, что все на земле сработано руками землян, далеких наших предков. Иное дело частица-призрак нейтрино, постулированная Паули в тот самый момент, когда он отчаялся объяснить утечку импульса при бета-распаде с помощью имеющихся в наличии частиц. И не удивительно, что нейтрино в конце концов были обнаружены в эксперименте, тогда как сногсшибательные гипотезы создателя фильма "Воспоминания о будущем" герра Денникена лопнули, как мыльные пузыри. Они явно оказались не в ладу с бритвой, отточенной еще во времена средневекового схоласта Дунса Скотта.

Научная фантастика недаром является порождением научно-технической революции. От науки фантастика унаследовала любовь к логическому мышлению, а следовательно, и незабвенную бритву, оберегающую ее от эпигонских подделок. У фантастики есть свои «вечные» темы: космические путешествия, разумные машины, пертурбации с временем и пространством, всевозможные пришельцы и т. п. Но генеральная идея, движущая фабулой подлинного научно-фантастического произведения, всегда оригинальна и неповторима. Скажем, кто-то из фантастов написал первый рассказ о полете к астероиду X. Неизбежная инфляция идеи уже не позволит его преемнику послать свою ракету просто на астероид Y. И поскольку экономный принцип Оккама разрешает ему оплатить вожделенную новизну монетой только в одну новую сущность, он эту сущность и придумывает. Например, сажает в ракету (в докосмическую эру это было вполне позволительно) подопытное животное. Скажем, мышонка. В итоге мог бы получиться трогательный рассказ для дамского журнала. Иное дело — взять да и наделить такого мышонка разумом. Пусть не навсегда, а только на время путешествия, как это, собственно, и случилось с бедным Митки — мышонком из рассказа Фредерика Брауна "Звездная мышь". Каждый новый поворот фабулы оплачен здесь лишь одной новой сущностью. Как видим, пока все получается довольно логично. Но вот мы доходим до заключительной сцены, где Митки вновь сидит в своей клетке, тесно прижавшись к забытой длиннохвостой подруге. Неосторожное прикосновение к заряженной пластине лишило космического странника чудесно обретенного разума. Но можно ли это считать потерей? Несчастен ли маленький диснеевский Микки-маус, которому примерещилась на миг суверенная мышиная утопия, мирно сосуществующая с людьми? Право, ради одних лишь раздумий над этим стоило написать историю Митки, столь банальную на первый взгляд. Но ведь именно на фоне банальной, почти пародийной ситуации с особой, неожиданной серьезностью прозвучал мудрый и грустный вопрос, на который не дали пока ответа ни философы, ни изучающие психологию животных этологи. Да и сопоставимы ли вообще между собой извечные, но столь текучие, столь неуловимые сущности: счастье и разум?

Я не пытался анализировать достоинства или недостатки милой миниатюры Брауна, а лишь проиллюстрировал на ней давным-давно известную истину, что писателю, кроме мастерства, нужен еще и талант. Принцип Оккама в фантастике — это непреложный закон профессионализма. Талант же возводит его в атрибут искусства, а если писателю это почему-то необходимо, дает право нарушить не только сам принцип, но и все классические схемы учебников по теории литературы, которые начинаются, как известно, с завязки и заканчиваются развязкой.

Впрочем, если мы попытаемся проанализировать лучшие образцы научно-фантастической новеллы, то легко убедимся, что принцип Оккама нарушается крайне редко. И это вполне понятно. Подлинному искусству, как и науке, свойственна величественная сдержанность, аскетическая экономия новых сущностей мира.