Совсем другое дело добродетельныеязычники. Поистине, не будет преувеличением сказать, что Инклингов они интересовали весьма и весьма. В последнем томе «нарнийской» серии — «Последняя Битва» (1956) — выведен молодой добродетельный язычник по имени Эмет, уже умерший. Оказавшись в Раю, Эмет рассказывает, что всю жизнь служил богине Таш и смеялся над Львом Асланом При этом читателю известно, что Таш — кровожадный демон, а Аслан, можно сказать, — «нарнийский» Христос. Однако встретив Аслана, умерший Эмет падает к его ногам в ужасе и в порыве инстинктивного обожания. Эмету становится страшно — «ведь Лев знает, что я все дни моей жизни служил богине Таш, а не ему». Но Эмет обретает спасение, потому что добрые дела, совершенные во имя богини Таш, принадлежат Аслану, а злые дела, совершенныс во имя Аслана, принадлежат Таш; это все равно, что сказать, что Бог и Аллах — не одно и то же, но добродетельные мусульмане, в отличие от кровожадных христиан, непременно удостоятся спасения. В конце книги души обитателей Нарнии несутся на Страшный суд, и из дверей Смерти к ним навстречу выходит Аслан. Если душа обнаруживает, что любит его — она спасается, если ненавидит — погибает. Здесь Льюис повторяет мысль знаменитого терциария [323]по имени Утред Болдон, жившего в четырнадцатом веке. У тред считал, что очам каждого умирающего является «ясное видение» (clara visio)Бога, и конечная судьба человека зависит от того, какой будет его реакция на это видение [324]. В 1368 году в Оксфорде эта идея Утреда была отвергнута как еретическая [325], поскольку неявно подразумевает, что человек может–де спастись и без помощи Церкви. Но протестант Льюис вполне мог быть согласен с этим тезисом

А вот Толкин — убежденный католик — с ним согласиться как раз не мог. Тем не менее он должен был быть, без сомнения, заинтересован этой точкой зрения. В конце концов Утред был англичанином, одним из тех спасителей и просветителей, которые были посланы в Европу с Британских островов для просвещения праведных язычников. Пелагий — великий оппонент св. Августина — был валлийцем; по всей вероятности, его настоящее имя было Морган. Историю о спасении Траяна, добродетельного языческого императора, первым поведал миру англосакс из Уитби [326]около 710 года. Среднеанглийское стихотворение «Св. Эркенвальд» [327]представляет собой вариант этой истории. Некоторые ученые полагают, что оно принадлежит перу автора «Сэра Гавэйна» и «Перла». Но прежде всего Толкин должен был в этой связи вспомнить о «Беовульфе». «Беовульф», без сомнения, написан христианином, поскольку создан после обращения Англии в христианство. Тем не менее автор за все 3182 строчки ни разу не упоминает о Христе или о спасении, равно как и не утверждает, что его герои, включая доброго и честного Беовульфа, заведомо прокляты, — хотя он не мог не знать, что все они были язычниками и даже имени Христа никогда не слыхали. Мог ли автор–христианин полагать, что его языческие герои все–таки обрели спасение на Небесах? Но это противоречило бы мнению тогдашней Церкви. С другой стороны, мог ли он согласиться с тем, что все они навеки обречены аду, как считал Алкуин, диакон Йоркский [328], и как писал он около 797 года по P. X. в ныне широко известном письме к аббату Линдисфарнского монастыря: «Что общего у Ингольда со Христом?» В этой презрительно брошенной фразе упоминается один из второстепенных персонажей «Беовульфа», Ингольд. «Король Небесный не желает иметь никакого общения с заблудшими так называемыми «королями» язычников, — продолжает Алкуин, — ибо вечный Король правит на Небесах, а погибшие язычники стенают в аду» [329]. Проблема, стоявшая перед автором «Беовульфа», стояла и перед Толкином. Всю свою профессиональную жизнь он имел дело со сказаниями о языческих героях, будь то англичане, скандинавы или готы; он лучше всех мог оценить безупречность их добродетели. В то же время он не сомневался, что язычество само по себе было религией слабой и жестокой. Индивидуалистические взгляды Утреда и Льюиса не привлекали его, но не привлекала и резко нетерпимая позиция Алкуина. Если имело смысл искать в двадцатом столетии человека, который смог бы разрешить дилемму, повторить гениальный компромисс автора «Беовульфа» и сохранить «непреходящую ценность тех трудов, которые выпали на долю людей темного прошлого, людей падших, но еще не спасенных, лишенных благодати, но не достоинства» (263), то Толкин, по всей вероятности, должен был полагать, что этим человеком был он сам. К тому же поиск компромиссов является, прежде всего, неотъемлемой частью английского характера. Следовательно, «Властелин Колец» — не что иное, как повествование о добродетельных язычниках, живших в самых темных глубинах самого темного прошлого, задолго до первых проблесков зари и первых весточек об Откровении.

Однако в трилогии есть по меньшей мере один момент, когда Откровение кажется очень близким и аллегория почти пробивается на поверхность. Вполне естественно, что это момент «эвкатастрофы», если использовать термин, созданный Толкином для обозначения характерного для волшебной сказки мотива внезапного избавления от неотвратимой беды. Момент «эвкатастрофы» переживается разными персонажами по–разному. Например, как уже говорилось, Сэм и Фродо, проснувшись на Кормалленском Поле, поначалу не могут не думать, что они умерли и попали на Небеса. В следующей главе Фарамир переживает момент «эвкатастрофы» более непосредственно. Он и Эовейн ощущают толчок землетрясения, которое положило конец Барад–дуру, и на мгновение Фарамир вспоминает об ушедшем под воду Нуменоре. Но в следующий миг им, как и отцом из «Перла», овладевает иррациональная радость, которая находит себе объяснение только некоторое время спустя, в песне орла:

Какой стилистический образец был на уме у Толкина, ясно: это Библия, и в особенности Псалтирь. Большинству английских читателей для опознания этого образца вполне достаточно архаических местоимений уеи hath —большинству эти слова известны именно по «Авторизованному переводу» Библии [330]. Слова «Пойте и радуйтесь» напоминают псалом 33 («Радуйтесь, праведные, о Господе…»), а все стихотворение в целом очень напоминает псалом 24: «Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет сильный в брани… Господь сил, Он — Царь Славы». «Кто есть сей Царь Славы?» — вопрошает псалом Один из традиционных ответов звучит так: это Христос, распятый, но еще не вознесшийся, сходит во град Ада, чтобы спасти томящихся там узников — добродетельных дохристиан: Моисея, Исайю, патриархов, пророков. Конечно, песня орла совсем не oб этом.Когда орел поет: «Черные Ворота разбиты», он имеет в виду ворота Мораннон, конкретное место в Средьземелье, описанное в книге II «Властелина Колец» на с. 336–337; когда он говорит «Король грядет воцариться», он имеет в виду Арагорна. Однако первую фразу очень легкоотнести к Смерти и Аду (Мф., 16:18, «И врата адовы не одолеют ее» (264)), а вторую — ко Христу и Его Второму Пришествию.