Так как мне нечего больше делать, я направляюсь домой, и еще один длинный вечер подходит к концу.

Еще один этап позади.

46

Она не знает, что едет именно сюда, пока не въезжает на длинную, петляющую дорогу, обрамленную прекрасными деревьями. Она паркует машину в тени и выходит на пышный газон. До конца светового дня осталось еще около часа, и этот час она проведет здесь.

Салли проходит к могиле своего брата и присаживается рядом с ней. В голове у нее вихрем проносятся какие-то мысли, которые тут же ускользают.

Джо и тот человек пробыли в доме как минимум час. Салли облегченно вздохнула, когда Джо вышел целым и невредимым. Салли хотела последовать за ним, но ей стало любопытно, кем же был тот второй человек. Она прождала еще около получаса, но тот так и не показался. Наверное, он жил в этом доме.

Она проводит руками по траве, ощущая мягкое покалывание травинок на ладонях. Перед тем как уехать, она записала адрес. Салли точно не знает, зачем ей эта информация. Скорее всего, просто оставит блокнот с этой корявой записью на переднем сиденье, он проваляется так пару недель, после чего листик будет вырван и выброшен.

Джо водит разные машины. Папки у Джо дома. Джо с вырванным яичком. Джо, тайно встречающийся с людьми.

Так, ладно, Джо пришел к кому-то домой, как и она ходила домой к другим людям. Пришел, попил кофе, поиграл немного в карты, провел время, поужинал. Что в этом такого подозрительного?

Ничего. За исключением того, что Джо оставил машину в двух кварталах от дома, а уехал на другой машине. И еще дом — этот дом ей почему-то знаком.

— Так что же мне делать, Мартин?

Если бы ее брат мог восстать из мертвых и что-нибудь ей посоветовать, ответ точно не прозвучал бы как «ничего не делай». Именно ее ничегонеделанье убило Мартина пять лет назад. Ее безответственность, ее лень, ее непонимание ситуации. Пять лет назад она ничего не сделала, хотя должна была. Ей нужно было что-то сделать, чтобы Мартин не был сбит машиной, несущейся со скоростью шестьдесят пять километров в час на дороге, где максимально разрешенная скорость ограничивалась пятидесятью километрами в час. Это не была вина школы. Это даже не совсем вина водителя. Это была ее вина. Она знает, что многие обвинили бы в этом Господа Бога, и подозревает, что ее родители поделили эту вину поровну, между нею и Им.

Вот почему мать вздрагивает, когда Салли обнимает ее. Вот почему ее родители и не пытались отговорить ее бросить школу для медсестер и позволили ей отказаться от карьеры ради того, чтобы помогать им оплачивать счета.

Трудно было не возненавидеть Господа. Ведь это его вина, что Мартин родился умственно отсталым. А вот возненавидеть ее гораздо проще. Это ее вина в том, что Мартин выбежал на дорогу с оживленным движением. Ее вина в том, что она забыла, как он радовался, когда учеба у нее заканчивалась чуть раньше, и она приезжала забрать его из школы. Она позвонила домой и сказала, что может забрать Мартина. Мама ответила ей, чтобы она не беспокоилась, но Салли все же поехала. Она любила смотреть на лицо Мартина, когда он выходил из школы и бежал, видя, что она его ждет.

Правила всегда были простыми. Ее родители объясняли это Мартину тысячу раз. Ему нельзя было переходить дорогу самому. И она тоже знала правила. Салли никогда не парковалась с другой стороны дороги и не ждала там: или ставила машину с его стороны дороги, или шла ему навстречу. Ее родители напоминали об этом снова и снова, но проблема в том, что, когда тебе слишком часто о чем-то напоминают, ты начинаешь это игнорировать. В одно ухо входит, в другое выходит. Вторая проблема оказалась в том, что она опоздала. Всего на две минуты. Сколько раз она потом вспоминала эту дорогу к его школе в тот день? Красный цвет, который мог бы оказаться зеленым. Трейлер, двигавшийся перед ней со скоростью сорок километров в час вместо пятидесяти. Пешеходы, не спеша переходящие дорогу. Все это сложилось вместе, и в результате она опоздала на две минуты. Сложилось так же, как складывался возраст умерших людей, обозначенный на могилах, чтобы в итоге вылиться в среднюю цифру в шестьдесят два. Простая математика, которая в итоге приводит к потере человеческой жизни.

Она подъехала к школе на две минуты позже, чем должна была. Она открыла дверь машины на две минуты позже, чем должна была открыть ее. И Мартин увидел ее через дорогу. Все свелось к математике, к физике и к динамике человеческого тела. Мартин радуется. Мартин бежит через дорогу ей навстречу, пока она вылезает из машины. Мартин оказывается на траектории объекта, двигающегося гораздо быстрее его и с гораздо большей массой. Она подбежала к нему и встала на колени. Он был жив, но через два дня это изменилось. Она подвела своего брата именно тогда, когда больше всего нужна была ему.

Джо она не подведет. Она ему нужна. Ему нужен кто-то, кто заботился бы о нем, кто защищал бы его от того безумия, в котором он оказался замешан, что бы это ни было.

47

Домой я иду, окутанный сырым воздухом, который пахнет потом. Одежда липнет, белье постоянно застревает в заднице. Вернувшись домой, я зарываю орудие убийства и перчатки в саду.

Поднимаюсь по лестнице, достаю из кармана ключи, чтобы…

Черт возьми!

На полу, прямо перед дверью, лежит Шалун. Или Иегова. Определить невозможно. Я оглядываюсь в поиске пушистого ублюдка, который выкопал моих рыбок из их могилы, но он уже сбежал. Я присаживаюсь и дотрагиваюсь пальцем до своей мертвой рыбки. Как резиновая.

Нахожу на кухне пакетик для улик. Уже склоняюсь над рыбкой, как вдруг слышу мяуканье. Поднимаю голову и вижу треклятого кота в конце коридора. Перед ним на полу лежит вторая рыбка. Кот медленно протягивает лапу, подталкивает рыбку на пару сантиметров в моем направлении и отдергивает лапу назад. Наклоняет голову и мяукает. Я вынимаю нож из портфеля, который остался у дверей.

Не отрывая от меня глаз, кот снова продвигается вперед и снова подталкивает ко мне рыбку. Снова садится. Какого черта он пытается сделать? Я выбираю самый большой нож, который только могу найти.

— Давай, Пушистик. Давай.

Он идет ко мне, проходит половину расстояния, останавливается, возвращается к рыбке, останавливается, разворачивается ко мне. Мяукает. Я сильнее сжимаю ручку ножа. Кот медленно возвращается к рыбке, аккуратно берет ее в зубы и несет мне. Останавливается в метре, кладет рыбку на землю и отходит на пару шагов. Снова мяукает. Я встаю на четвереньки так, чтобы можно было медленно проползти вперед. Держу лезвие ножа прямо перед собой.

И тогда я понимаю, что он делает. Он возвращает мне моих рыбок. Он снова мяукает, но на этот раз звук больше похож на тихий всхлип.

— Вот хороший мальчик, — дружелюбно говорю. — Давай, киса. Я не буду тебя убивать, малыш. Я не буду сворачивать тебе шейку.

Он снова мяукает и подходит на пару шагов. Я продолжаю двигаться ему навстречу. Кот уже на расстоянии вытянутой руки. Еще ближе…

Мы дотягиваемся друг до друга, и он утыкается головой мне в кулак.

А потом этот ублюдок начинает урчать.

А я? Что же делаю я?

Я начинаю гладить этого гада. Чешу его под подбородком, как будто это самый милый котик на свете.

Смотрю на пол, где лежат мои две золотые рыбки. Придется их снова закопать. Я перехватываю нож поудобнее и кончиком лезвия начинаю почесывать коту голову. Он слегка поворачивает ее, чтобы удобнее было чесать.

Все, что мне нужно сделать, это ткнуть вниз, и этот котенок, которого я спас…

Спас. Вот оно, ключевое слово. Я спас это существо, потратил на него деньги, принес к себе домой, оно отплатило мне тем, что убило моих золотых рыбок, и после всего этого я снова его спасаю. На этот раз тем, что не убиваю. Я откладываю нож.

Под пристальным взглядом кота убираю своих рыбок в пакетик для улик. Похороню их позже еще раз.

Войдя в квартиру, сажусь на диван. Кот запрыгивает мне на колени, и я начинаю гладить его. Через пару минут он засыпает.