— Я теперь не пью, — сказал Уани, — но поговорить о выпивке не возражаю.

Наступила заминка. Трит снова начал поправлять шевелюру, а Брэд вздохнул и сказал:

— Да… я вот как раз хотел спросить… — Оба они, кажется, почувствовали облегчение от того, что табу снято и разговор подошел к сути дела.

Уани вздернул подбородок.

— У нас все просто ужасно, — сообщил он, сурово оглядев обоих американцев. — Невероятно: одна из моих компаний за несколько часов потеряла две трети своей стоимости.

— А… а, да, конечно, — выдавил Брэд. — Да, нам сейчас тоже несладко приходится.

— В один день лондонская фондовая биржа потеряла пятьдесят миллиардов.

Трит взглянул ему в лицо, давая понять, что понимает его маневр, но спорить не станет, и сказал:

— У нас индекс Доу-Джонса упал на пятьсот пунктов.

— Да, верно, — сказал Уани. — Ну, тут уж вы сами виноваты.

Брэд спорить не стал, однако заметил, что ужас, сколько народу на Уолл-стрит оказалось без работы.

— И черт с ними, — сказал Уани. — Все вернется на круги своя. Так всегда бывает. Все возвращается. Все всегда возвращается.

— Сейчас для всех нас трудные времена, — поспешно проговорил Ник.

Уани бросил на него насмешливый взгляд и сказал:

— Ничего, выживем.

После этого заговаривать о смертельной болезни было уже невозможно. Ник заметил, что американцы украдкой обмениваются недоумевающими взглядами, и догадался, о чем они думают. Когда они встречались с Уани в последний раз, он собирался жениться.

За обедом Брэд, как и Уани, пил только воду, а Ник и Трит заказали на двоих бутылку шабли. Трит часто касался руки Ника и пытался вовлечь его в тихую приватную беседу; Ник, по возможности, следил за тем, чтобы разговор оставался общим. Всем было тяжело и неловко из-за поведения Уани. Казалось, он понимает, что им неуютно с ним рядом, и наслаждается этим. Брэд и Трит задавали вопросы и сияли натужно-благодарными улыбками, когда Уани расщедривался на ответ. Если отвечал Ник, Уани выслушивал его, а затем безразличным тоном выдавал какое-нибудь дополнение или поправку. Он подхватывал разговор, занимал в нем ведущую роль — и тут же умолкал, презрительно улыбаясь в ответ на вопросительные и заинтересованные взгляды слушателей, словно поражаясь, что они могут придавать значение таким глупостям. Ел он очень мало: чувствовалось, что ему отвратительны и дорогие блюда, и собственная неспособность ими наслаждаться. Должно быть, кусочки цыпленка и полупрозрачные ломтики кабачков казались ему символами мира наслаждений, куда вход ему отныне был закрыт. Ник заметил, что несколько раз за вечер он хватался за край стола и судорожно сжимал его, словно борясь с желанием сдернуть на пол скатерть вместе со всем этим великолепием.

Наконец зашла речь о фильме; сам Ник стеснялся об этом заговаривать, поскольку проект принадлежал ему. Несколько месяцев он сочинял сценарий, чувствуя себя при этом так, словно пишет во второй раз саму книгу, и теперь страстно желал и страстно боялся похвалы. Часто он пытался представить, что за фильм у них получится: воображал, как смотрит его в переполненном зале кинотеатра «Керзон», как публика согласно и благодарно ахает в знак признания его таланта; честно сказать, он предпочел бы и съемками заняться сам. Лежа по ночам без сна, он выдумывал рецензию Филиппа Френча.

Не так давно вышел еще один фильм по Джеймсу, «Бостонцы», и главную роль в нем сыграл тот же актер, что играл Супермена.

— Нетрудно представить, — говорил Ник, — иронию, не говоря уж об изумлении, самого Мастера, если бы он об этом узнал…

Однако его слушатели едва ли представляли возможную реакцию Джеймса так же хорошо, как он сам.

— Кстати, нам очень понравились ваши письма, — сказал Трит и снова сжал его руку. — Они такие английские!

— Да, наверное, стоит поговорить о… о нашем фильме, — сказал Брэд.

Принесли десерт — множество разнообразных сладостей на широких бледно-розовых блюдах. Уани смотрел на эти блюда так, словно и десерт, и фильм были для него равно недостижимы.

— Или, может быть, лучше на следующей неделе…

— Думаю, лучше сейчас, — с сильно бьющимся сердцем проговорил Ник.

Ему вдруг показалось невероятным, что исполнение его заветной мечты, воплощение лучшего плода его страсти к Генри Джеймсу, зависит от сотрудничества с этими двумя идиотами. Мелькнула мысль: может быть, еще не поздно отступить?

— Знаете, Ник, ваша работа нам необыкновенно понравилась.

— Да, это что-то потрясающее, — подтвердил Трит.

Брэд поколебался, задумчиво уставившись на стаканчик со слоеным мороженым.

— Видите ли, мы уже обсуждали это в переписке. Нас немного смущает, что история плохо кончается: девушку парень так и не получил, и вся эта меблировка, над которой он так трясся, «трофеи» эти самые, сгорели. Хреновый конец, если честно.

— Правда? — тупо переспросил Ник и, торопливо улыбнувшись, заговорил самым медоточивым голосом: — Да, совсем как в жизни — может быть, даже слишком жизнеподобно для… для традиционного кино. Это история о человеке, который любит вещи больше, чем людей. И в конце концов терпит крах. Это довольно мрачно — но ведь и роман, по сути, весьма мрачен, хотя его обычно и определяют как сатирический.

— Я романа не читал, — признался Трит.

— А… — сказал Ник и покраснел от стыда за него. Мысль провести с ним некоторое время наедине растаяла без следа.

— А ты читал, Антуан? — спросил Трит.

Уани ел мороженое: набирал понемногу на ложечку, всасывал в себя и глотал — медленно, с усилием, словно ребенок с больным горлом. Он ответил:

— Нет, не читал. Читатель у нас Ник, я ему за это плачу.

— А что ты думаешь, — начал Брэд, — о том, чтобы включить в сценарий небольшую любовную сцену между Оуэном и… прости, как ее…

— Флида, — сказал Ник. — Флида Ветч.

— Флида Ветч! — с возмущением повторил Трит. — Да что это за имя? Так могут звать только уродину какую-нибудь!

— По-моему, имя очень красивое, — тихо и твердо ответил Ник.

Брэд покосился на Трита с немым укором, и тот пробормотал:

— Ветч — да это же звучит как «ветошь»! — словно показывая, что согласен заткнуться. Но не заткнулся. — Только представьте, звоню я Мерил Стрип и говорю: «Мисс Стрип, у нас для вас есть отличная роль, пожалуйста, будьте так добры, не хотите ли вы сыграть в нашем фильме прелестную Флиду Ветч?» Да она решит, что я спятил!

Рассмеялись все, кроме Уани; он сказал негромко и надменно, словно речь шла о ком-нибудь из гостей на свадьбе у Ната:

— Ее зовут Флида Ветч.

— Ладно, в конце концов, не важно, как ее зовут, — сказал Брэд. — Но… Оуэн и Флида — у них должна быть страсть! Настоящая страсть!

— Надо, чтобы между ними искра проскакивала, — подтвердил Трит, бросив взгляд на Джейми Сталларда за соседним столом. Затем он подмигнул Нику. — Слушайте, а он… ну, знаете… — понизив голос и смущенно отведя взгляд, — в Оксфорде… говорят, там все этим грешат…

— Он натурал, — сказал Уани.

— Ну да, ну да, конечно, — сразу согласился Трит, кивая так энергично, словно ничего иного и не предполагал.

Однако в тоне Уани слышалось не только нетерпение. Бледный, неподвижный, он устремил остекленевший взгляд на край тарелки, словно настигнутый каким-то внутренним зовом. Он отодвинул стул, и прислоненная к спинке трость клацнула серебряной рукоятью по мраморному полу; Брэд поспешил поднять ее и протянуть Уани. Тот на миг замер, крепко сжав губы; обреченная покорность в его глазах на миг напомнила Нику о постели. Затем встал и торопливой шаткой походкой двинулся прочь.

Несколько секунд спустя Ник последовал за ним: он не поднимал глаз и только кивнул в ответ на холодное: «Синьор?..», донесшееся от Фабио. В черной мраморной уборной было две кабинки: в одной из них, с распахнутой дверью, стоял на коленях, прильнув к унитазу, Уани — его рвало. Ник подошел ближе, мгновение просто стоял рядом, затем положил руку ему на плечо.

— О черт! — прошептал Уани, содрогнулся и снова уронил голову в унитаз.