В гостиную вошла Кэтрин, села рядом с Ником за полузадернутой занавеской. В этом сидении за занавеской было что-то детское и несерьезное, словно они, прячась, подглядывают за взрослыми.

— Осточертели эти многолюдные приемы, — призналась она.

— Да, просто кошмар, — рассеянно согласился Ник.

— Ты посмотри, как Джеральд красуется!

— По-моему, просто болтает со стариной Титчем. В конце концов, сегодня его праздник.

— У него каждый день праздники. А сегодня праздник не только его, но и мамин. И ей придется провести этот день с целой кучей парламентариев. — В устах Кэтрин это наименование звучало как страшнейшее из оскорблений. — Мало того — в этот день в своем собственном доме она должна принимать другую женщину! Осталось только вывеску повесить: «Сегодня! Спешите видеть!»

— «Только одно представление!..»

— Будем надеяться. Этот парень, Титч, Джеральда просто боготворит. Ты замечал — всякий раз, проходя мимо нашего дома, он оглядывается на окна и улыбается, на случай, если оттуда кто-то смотрит.

— Правда? — спросил Ник, вспомнив, как сам один раз делал то же самое. Потом сказал: — Мне казалось, прием будет в Хоксвуде.

— Ага, была такая идея. Джеральд придумал, разумеется. Но ты плохо знаешь дядю Лайонела, если думаешь, что в такой день он пустил бы в дом другую женщину.

— Ага…

— Просто смешно, — холодно продолжала Кэтрин. — Он много лет мечтал принять Тэтчер в Хоксвуде — но именно в Хоксвуде-то это и невозможно.

— Но я не понимаю, почему Лайонел…

— Он ненавидит ее политику, считает ее варварством. И потом, в замке сейчас ремонт, там не принимают гостей.

Ник рассмеялся, недоверчиво, но не вполне искренне — у него уже были случаи убедиться в проницательности Кэтрин.

— Так оно и есть. Зачем, как ты думаешь, он подарил им эту картину?

— Не знаю. Хочешь сказать, чтобы загладить? — спросил Ник и задумался. Это объясняло его ощущение, что Джеральду подарок не пришелся по вкусу.

— Боже мой, как мне надоела эта Пенни-шменни! — раздражительно проговорила Кэтрин, снова выглядывая в окно. Там, у крыльца, Джеральд что-то диктовал, а Пенни торопливо записывала, зажав портфель между коленей. — Тебе не кажется, что она в него влюблена?

— Разве что платонически, — ответил Ник.

— Точно, она по нему с ума сходит. Иначе и дня не продержалась бы на такой работе.

— Может быть, ей это просто нравится? Знаешь, многие любят свою работу. О некоторых людях говорят даже, что они женаты на работе.

Кэтрин фыркнула.

— Кстати, это мысль…

— М-м?

— А что, если Джеральд и Пенни…

Ник покраснел и пробормотал что-то нечленораздельное.

— Ну вот, я тебя шокировала, — вздохнула Кэтрин.

— Вовсе нет, — ответил Ник.

— Да шучу, шучу. У нее есть приятель.

— Правда? — спросил Ник, преисполняясь предательской жалости к обманутому Джеральду. — Ты его видела?

— Нет, но она мне все про него рассказала.

— А, понятно…

Джеффри Титчфилд пошел прочь. Джеральд крикнул ему вслед что-то дружески-повелительное, и Джеффри поднял руку, шутливо салютуя. Джеральд и Пенни остались вдвоем. Ник вдруг испугался, что они выдадут себя — поцелуются или как-нибудь красноречиво коснутся друг друга, и шутка Кэтрин обретет кошмарные очертания реальности. Когда Джеральд поднял глаза, Ник помахал ему из окна, чтобы дать понять, что за ним наблюдают.

Назначенный час приближался, и в доме становилось все неуютнее. Кухню оккупировали повара и официанты, строящие друг другу рожи за несгибаемой спиной Елены; со двора раздавались механические хрипы и визги — там устанавливали музыкальную систему; стулья в столовой выстроились у стен в ожидании приказаний. Джеральд сверкал улыбкой и подшучивал над нервозностью остальных. Кэтрин заявила, что «не может видеть этот бардак», и отправилась вместе с Джаспером «смотреть недвижимость». Даже Рэйчел, элегантная и безмятежная Рэйчел, кусала губы, когда Джеральд принялся объяснять ей, где сядет госпожа премьер-министр, что будет пить и с кем говорить. Когда он намекнул, что кульминацией вечера станет его танец с леди, Рэйчел ответила:

— Но ведь откроем танцы мы с тобой, так, Джеральд?

— Разумеется, любовь моя! — поспешно ответил он, блеснул улыбкой, торопливо обнял ее и полетел прочь.

Около шести Ник вышел прогуляться. Вечер был сырой, пасмурный, и мокрые листья покрывали тротуар. Ник нервничал, как и все, плохо представляя, как вести себя с главой правительства и что ей говорить — и в то же время уносился мыслями в завтрашнее утро, когда все останется позади и можно будет спокойно припомнить и проанализировать все происшедшее. В соседних садах слышались глухие удары, словно раскаты грома, там запускали фейерверк. Время от времени над соседним домом взлетала ракета и рассыпалась в прах, осыпая мрак сверкающими искрами. Визжали и хлопали в ладоши дети в спортивных куртках. Ник шел куда глаза глядят, петляя и выделывая странные зигзаги; никто не догадался бы, куда он держит путь, да и сам он, оказавшись на ступеньках общественного мужского туалета, с хмурым удивлением огляделся вокруг, словно не понимая, как здесь очутился.

Некоторое время спустя, возвращаясь домой по Кенсингтон-Парк-роуд, он снова хмурился, недовольный своим вульгарным и небезопасным поведением, и прежде всего тем, что так много времени потратил на ожидание, и присматривание, и, наконец, на судорожные бессловесные движения в тесной кабинке… Ничего «небезопасного» в нынешнем смысле, разумеется, не произошло, однако это было незаконно и безрассудно. Хорош он был бы, если бы за несколько часов до приема угодил в полицию! Саймон из офиса уверял, что именно в этот туалет захаживал порой Руди Нуриев: конечно, это было бог знает когда, и все же Ник время от времени сюда заглядывал, словно надеялся пересечься со знаменитостью. Холодный ноябрьский ветер быстро сорвал с его приключения романтический флер, оставив лишь кислый привкус стыда. Дом, уже подготовленный к приему гостей, встретил его чистотой и тишиной; Ник быстро взбежал наверх, своей торопливостью словно извиняясь за опоздание.

Когда он спустился, гости уже могли появиться в любую минуту. Он вышел во двор, где, в огромном шатре, был устроен импровизированный танцзал: здесь стоял холод, который не могли разогнать даже мощные обогреватели. Вернулся в дом по переходу, затянутому коврами и увешанному фонариками и гирляндами, побродил по пустым комнатам, в свете свечей и запахе лилий напоминающим церковь или какое-то языческое святилище. Постоял у зеркала, вглядываясь в свое отражение: в новом вечернем костюме и сияющих ботинках и все равно — тень среди теней. В кабинете обнаружил Рэйчел и Кэтрин: они сидели друг напротив друга и мило болтали, ни дать ни взять гостьи, совершенно преображенные шелками и бархатом, украшениями и косметикой, и вздрагивали от каждого отдаленного грома фейерверка. Внизу послышались хлопки — официанты открывали шампанское.

— Принести вам выпить? — предложил Ник.

— Да, пожалуйста. И не мог бы ты найти моего мужа? — ответила Рэйчел.

В столовой, заставленной столами, словно ресторанный зал, Ник обнаружил Тоби: тот стоял с карточкой в руке и, шевеля губами, репетировал свою речь. Лицо у него было отчаянное.

— Главное, дорогой, не затягивай, — посоветовал ему Ник.

Тоби едва не подскочил от неожиданности.

— Ник, чтоб тебя!.. Знаешь, выступать перед дядюшками, тетушками и университетскими товарищами — одно дело, а перед премьер-министром — черт побери, совсем другое!

— Не паникуй, — посоветовал Ник. — Мы все тебя поддержим.

Тоби мрачно усмехнулся.

— Как ты думаешь, нет надежды, что ее в последний момент вызовут на какой-нибудь саммит?

— Боюсь, все саммиты сегодня состоятся здесь. По крайней мере, для твоего отца.

Ник прошелся между столов. Напротив каждой тарелки — сложенная в виде митры салфетка и карточка с именем гостя. Разумеется, никаких титулов. Просто «Шерон Флинтшир».