— Мы в его кабинете, — сказал Форсберг и исчез.

— Я могу написать о Рагнвальде?

Комиссар кивнул.

— Это не помешает расследованию?

— Напротив, поможет, — возразил Сюп.

Анника молча смотрела на полицейского комиссара, понимая, что эта доверчивость не исключала некую хитрость. Нельзя не стать лисой, столько лет проработав в полиции.

— Скажите, зачем вы мне это рассказываете, — сказала она.

Мужчина на удивление легко поднялся.

— Данные слишком абстрактны и не могут служить доказательством обоснованности подозрений, — сказал комиссар. — Мы не знаем точно, он ли это сделал, но полагаем, что он мог быть активным соучастником или даже организатором преступления. Возможно, у него были сообщники. Вам должно быть известно, что на месте преступления обнаружены отпечатки следов обуви. Мало найдется мужчин, которые носят тридцать шестой размер.

Это последнее было, без сомнения, тоже новостью.

Он вышел, оставив ее сидеть среди писем об уборке мусора и собачьих какашек с улиц. У Анники было чувство, что она получила нечто гораздо большее, нежели обычную сенсацию.

Она принялась не спеша вставлять недостающие буквы в свои записи.

Это правда, подумала Анника.

Этому дьяволу не откажешь в уме.

Голоса таксистов, толпившихся у входа, преследовали ее, как шум водопада, пока она шла на посадку по маленькому залу аэровокзала. Было такое чувство, что лают идущие по следу охотничьи собаки. Они, вообще, работают? Может быть, вся их работа заключается в том, чтобы стоять на сквозняке у дверей, защитившись от холода темно-синей формой с золотыми пуговицами?

Она заняла свое место в самом хвосте самолета. Соседкой оказалась женщина с двумя маленькими детьми. Один ребенок сидел у матери на коленях, второй ползал по проходу. Анника расстроилась, так как рассчитывала за время полета написать несколько статей. Потом будет некогда.

— Прошу извинения, — обратилась она к стюардессе, когда самолет поднялся в воздух. — Мне надо поработать. Можно пересесть на другое место?

Она встала со своего кресла и демонстративно окинула взглядом полупустой салон. Маленький ребенок на руках матери разразился оглушительным криком.

— Нет, нельзя, потому что у вас билет на это место. Надо было заказывать билет в бизнес-классе, — коротко отрезала стюардесса и, отвернувшись, покатила дальше по проходу столик с напитками.

— Еще раз прошу прощения, — сказала Анника, на этот раз немного громче, — но я именно так и поступила. Точнее, это сделали мои работодатели. Можно мне пройти в салон бизнес-класса?

Она протиснулась мимо мамаши и загородила проход.

— Вы слышали, что я сказала? После одиннадцатого сентября пассажирам запрещено менять места в полете по своему усмотрению.

Анника вплотную подошла к стюардессе и заговорила, дыша той прямо в лицо:

— Тогда выбросьте меня из самолета.

С этими словами она взяла с полки компьютер и, пройдя вперед, заняла место через пять рядов кресел.

С бушующим в жилах адреналином она написала три статьи до того, как колеса самолета коснулись земли в Арланде: Лулео в первые дни после убийства, скорбь сотрудников, работа полиции со свидетелем на месте преступления. Эти статьи пойдут в сегодняшний номер. Рассказ о Рагнвальде и преступлении на военно-воздушной базе Анника приберегла на потом — сюжет никуда не убежит.

С колотящимся сердцем она торопливо пересекла четвертый терминал и спустилась на подземную станцию «Арланда-Экспресса». Оттуда она позвонила Спикену и обрисовала ему положение, потом в «Бильд-Пелле» — обсудить фотографии к статьям. Начавшееся сотрудничество открыло «Квельспрессен» полный доступ к фотоматериалам «Норландстиднинген» — как к свежим, так и к архивам. Это позволяло избежать командировок сотрудников и найма фотографов со стороны.

— Годичной давности фотографий вы не найдете, — сказал ей редактор, резво стуча по клавишам своего компа, пересылая материал, — но для завтрашнего дня они вполне годятся. Фотографии четкие и с высоким разрешением.

С центрального вокзала она, по шестилетней привычке, пошла пешком, расстегнув стеганую куртку. Ветер был сырой и наполненный запахами земли, прелой листвы и выхлопных газов. Газоны зеленели не успевшей пожелтеть травой, на ветвях деревьев дрожала неопавшая жухлая листва. Она подняла глаза к багрово-серому небу. Свет миллионов ламп рассеивал мрак осеннего северного вечера, создавая иллюзию возможности подчинять и контролировать реальность.

В городе никогда не видны звезды, подумала она.

Сын бросился Аннике на шею так неистово, как будто она отсутствовала полгода. Мальчик прижался к ее лицу влажной щекой и обхватил ее голову.

— Я очень скучал по тебе, мама, — прошептал он ей в ухо.

Взявшись за руки, они пошли в детский сад за Эллен. За десяток метров от входа мальчик побежал вперед, к двери, чтобы с горящими глазами поприветствовать выходивших из садика Леннарта и Елену.

Войдя в группу, мать и сын увидели там усталую и отчужденную Эллен, не желавшую ни идти домой, ни обниматься. Ей надо закончить аппликацию, а потом ее заберет папа.

Анника прикусила губу, чтобы не взорваться, поняв, что находится на пределе.

— Эллен, — громко сказала она, — тогда мы с Калле уходим.

Девочка застыла на месте, личико ее сердито сморщилось, в глазах промелькнуло отчаяние, она тихо всхлипнула:

— Я же еще не одета, мне надо надеть камбизон.

Эллен бросила ножницы и кинулась к шкафчику с одеждой, на котором был приклеен ее рисунок, изображавший загородный домик родителей Томаса в Иельнё. Девочка принялась лихорадочно рыться в горке верхней одежды, которую она вывалила из шкафчика.

Анника спиной чувствовала укоризненные взгляды двух стоявших в коридоре мамаш.

— Одевайся, — сказала Анника, подходя к дочери. — Я тебе помогу, если ты перестанешь дуться.

— Вообще-то это называется комбинезон, — язвительно произнес Калле.

По пути домой Эллен продолжала время от времени хныкать.

— С папой мы обычно ездим на автобусе, — сказал Калле, когда они, стоя на островке безопасности, пережидали поток, несшийся по Кунгсхольмгатан.

— В автобусе очень тесно и жарко, — возразила Анника, едва не задохнувшись от самой мысли об автобусе.

От Бергсгатан до дома было рукой подать, и Эллен больше не капризничала. Анника быстро затопила изразцовую печку, чтобы согреть остывший дом, закрыла окна, выбросила на помойку затхлый мусор. Она все делала машинально, автоматически, не задумываясь. Насыпав на стол горку риса, она одновременно распаковала компьютер, запустила его и подключила к кухонному телефону, а затем сунула в микроволновую печь кусок замороженной трески.

— Можно мы поиграем на компьютере, мама?

— Это папин компьютер.

— Но он нам разрешает. Я уже умею его загружать.

— Вместо компьютера посмотрите «Болибомпу», она скоро начнется, — ответила Анника и подключилась к серверу газеты.

Мальчик горестно опустил голову и вышел с кухни. Пока компьютер загружался, Анника порезала на ломти оттаявшую треску, смазала маслом толстую чугунную сковороду и положила туда посоленные и об — валянные в муке куски рыбы. Прислушиваясь к шипению сковороды и отправив по почте три статьи, она потянулась к банке, побрызгала треску лимонным соком, нашла замороженный укроп, посыпала им рыбу и поставила варить креветки.

— Что у нас на обед, мама? — спросила Эллен, заискивающе глядя на мать из-под челки.

— Моя ты крошка, — сказала Анника и обняла девочку. — Идем сядем.

Дочка забралась к матери на колени и обвила руками ее шею.

— Моя радость, — приговаривала Анника, качая девочку и дуя ей на волосы. — Ты проголодалась?

Дочка слегка кивнула.

— На обед будет рыба с соусом, рис и креветки. Ты одобряешь?