— А я поговорил с кардиффским собесом, — сказал Барретт. — Мать девочек, Тина Луэлин, была наркоманкой и алкоголичкой. Когда дети были еще маленькими, отмотала срок.

— За что?

— Торговля наркотиками, какие-то несерьезные объемы. Она была мелкой сошкой, но уже с приводами. Детей, на тот момент восьми и шести лет, отправили в детский дом, а потом — в приемную семью.

— А потом?

— Когда старшая пошла в седьмой класс, из приемной семьи их забрали. Девочка не раз попадалась на прогулах, грубила учителям и подозревалась в магазинных кражах, хотя этого так и не доказали. Детей снова отправили в детский дом.

— Обеих?

— Ага. Приемные родители с радостью оставили бы младшую, но та не хотела разлучаться с сестрой. Потом они еще несколько лет скитались по разным семьям: судя по всему, младшенькая была очень милой и воспитанной.

— Надолго где-нибудь задерживались?

Барретт покачал головой.

— Всегда одно и то же: поначалу вроде нормально, а потом Виктория куда-нибудь вляпается — и Кэти опять волокут в приют. В школе она при этом хорошо училась. Учителя считали, что она даже в университет сможет поступить. Это все, конечно, до того сомнительного изнасилования.

— А потом?

Барретт снова заглянул в блокнот.

— А потом, как ни странно, Виктория на время образумилась. Перестала тусоваться с бандитами, взялась за ум. Но директриса говорит, что агрессия все равно ощущалась. Некоторые учителя ее боялись. А вот Кэти покатилась по наклонной: начала прогуливать школу, вроде как даже пристрастилась к наркоте. Сестры часто ругались у всех на виду. А потом Кэти вдруг взяла и уехала.

— Куда?

— Никто не знает. Друзьям ничего не сказала, а у нее и так их немного было. Тогда все решили, что она уехала в Лондон и стала жить тут беспризорницей. Через пару недель Виктория тоже уехала — на той самой машине, о которой говорил Джосбери.

— Они числятся пропавшими без вести?

— Еще не проверял. В личном деле всего одна фотография, сделанная за два года до изнасилования. Очень мутная. Я ее увеличил, как мог, без потери качества.

Он передал по кругу лист формата А4. Надолго задержавшись в руках Джосбери, фотография в итоге оказалась у меня. Снимок в фотобудке. Две девочки. Гримасничают. Старшая снята в профиль. Она гот: крашеные черные волосы торчком, брови выщипаны в ниточку, темная помада на поджатых губах, рваная черная майка и очень внушительная, как для четырнадцатилетней девочки, грудь напоказ. Кожаная куртка усыпана заклепками.

Двенадцатилетняя Кэти — пухленькая, с широкой улыбкой и ровными зубками. Русые волосики блестят, как сливочная ириска. Симпатичная, как с картинки, и, судя по блеску в глазках, она прекрасно об этом знала.

— Это все? — спросила Таллок.

Андерсон пожал плечами, я помотала головой. Мы ничего не обнаружили. Виктория и Кэти могли все эти годы заниматься чем угодно, но пособий точно не получали, машину не водили, налоги не платили, за коммунальные услуги — тоже. Они просто исчезли из поля зрения государства, как это часто бывает.

— Тина Луэлин умерла от рака семь лет назад, — сказал Барретт. — Она была курильщицей со стажем, опухоль в легких очень быстро разрослась. Скончалась в каком-то хосписе в Мид Гламоргане. Имя отца неизвестно. Возможно, девочек она родила от разных мужчин.

— Виктория, вообще-то, появилась на радаре примерно год спустя, — сказал Андерсон. — Их дед по материнской линии жил в долине Ронда. Они с ним даже в детстве почти не общались, но он после смерти не оставил завещания, и внучки унаследовали дом. Продали его примерно за сто тысяч фунтов, деньги забрала Виктория.

— Всю сумму? — уточнил Джосбери.

— Вроде бы да. Если она и психопатка, то очень богатая психопатка.

— У вас все? — спросила Таллок.

Все промолчали. Похоже, все.

— Ладно, продолжайте поиски. Лэйси, придется тебе опять походить по улицам, только теперь с этой фотографией.

— Могу прямо сразу начать.

— Не сейчас. У меня есть для вас другое поручение. Карен Кертис два дня не выходила на работу, но соседка сказала, что у нее в Фулэме живет престарелая мать. Она ее обычно пару раз в неделю проведывает. Вдруг она там прячется?

— Съездить проверить? — спросила Майзон.

— Старушка, говорят, слабого здоровья, — сказала Таллок. — Может не вынести, если нагрянуть к ней всей честной компанией. Поезжайте вдвоем. Расспросите, что да как.

65

Миссис Эвадна Ричардсон, мать Карен Кертис, жила на улице, где каждый дом стоил порядка миллиона фунтов. Улица эта тянулась с юга на север, перпендикулярно реке; к бордюрам жались вереницы роскошных авто. Дом № 35 выглядел более убогим и старомодным, чем соседские.

— Небось купила за пару тысяч пятьдесят лет назад, — сказала Майзон, стоя на крыльце. — Как ты думаешь, звонок работает?

Я приподняла дверной молоточек и постучала. Мы принялись ждать. Майзон отошла и посмотрела на второй этаж.

— Нехорошее у меня предчувствие, — сказала она.

— Перестань, — сказала я, хотя у самой предчувствие было не лучше. — Кто-то идет.

За дверью послышалось шарканье, щелкнула задвижка. В скважине провернулся ключ, и дверь приотворилась на каких-то четыре дюйма. В щели виднелась цепочка. Мне пришлось согнуться в три погибели, до того низкорослой была хозяйка. Крохотное морщинистое личико, карие глазки за толстыми очками в позолоченной оправе, практически невидимые губы.

— Миссис Ричардсон?

— Да, — пугливо кивнула она.

До меня только сейчас дошло, что старушка слабого здоровья вряд ли будет рада гостье с разукрашенной физиономией. Я отошла, и Майзон поднесла свое удостоверение к щели. Старушка подошла поближе, прищурилась.

— Миссис Ричардсон, мы разыскиваем вашу дочь, Карен, — сказала Майзон. — И нам хотелось бы задать вам пару вопросов.

Из щели вылетела синяя муха и врезалась мне прямо в лоб.

— Ее здесь нет.

— Можно с вами поговорить?

— Она приходит по понедельникам, средам и пятницам в пять часов вечера.

Я натянуто улыбнулась.

— Миссис Ричардсон, нам хотелось бы задать вам пару вопросов. Можно войти?

Старушка исчезла из виду, и через секунду дверь открылась.

— Закройте за собой, — попросила она, шаркая по коридору. — На ключ.

Пол в коридоре был выложен черно-белой плиткой — похоже, такой же старой, как и сам дом. На стенах висели фотографии, зеркала и декоративные тарелки. На второй этаж вела деревянная лестница.

Пахло в доме, честно говоря, не очень приятно. Не то чтобы удушающая вонь, но все-таки… Сырость. Мусор, залежавшийся в ведре. Кислятина. Майзон поморщилась. Когда миссис Ричардсон открыла дверь, мы обе услышали мерный гул комнатных мух.

Гостиная была большая, но из-за обилия мебели казалась тесной. Над камином и на крышке пианино в углу стояло множество семейных фотографий. Я заметила одну дохлую муху в седых волосах миссис Ричардсон; живые соплеменницы жужжали у эркерного окна.

— Чаю хотите? — спросила старушка, когда мы расселись по креслам.

— Спасибо, не надо, — ответила Майзон. — Мы ненадолго. Скажите, когда вы последний раз видели Карен?

— В понедельник вечером, — сказала она. — Карен обычно приходит в пять, готовит ужин и помогает мне принять ванну. Уходит обычно в половине восьмого, как раз перед началом «Коронэйшн-стрит». [4]

— Значит, вы ждете ее сегодня вечером?

Сегодня ведь среда.

Миссис Ричардсон кивнула.

— Да, она придет в пять часов. Она ко мне сразу после работы едет.

Я украдкой взглянула на часы. До пяти совсем недолго, но Карен Кертис уже два дня не появлялась на работе.

— Миссис Ричардсон, а вы в понедельник не заметили в ее поведении ничего необычного?

— Нет, все было как всегда, — ответила Эвадна Ричардсон. — Ей звонил Томас. Говорил, что завел себе новую подружку.

Она встала и отошла к камину. Подняв палец, она, похоже, принялась считать фотографии в рамках и остановилась на пятой.