Глава XII

Бумага стерпит

Графу Палену

(шифровано)

Ваше сиятельство!

Мне кажется, терпение, к коему Вы призываете, по своей губительности для нашего дела почти равно самому поражению. Многие наши люди раскрыты, иные, разочаровавшись, от дела отошли. Боюсь, скоро так у нас не окажется почти никого.

За Вашу осторожность мы расплачиваемся решимостью. А миг, по-моему, уже созрел. Более четырех сотен офицеров целиком на нашей стороне, еще тысячи, хоть и не ведают о наших планах, но лишь обрадуются крушению новоявленного Калигулы. Даже низшие чины давно почитают его за дурачка, и Ваша остроумная подставка с выговором умершему генералу Врангелю, о смерти коего наш Калигула так и не проведал, тут мало чего прибавила. «Скоро все это лопнет», «Долго так не продлится», — стало словами едва ли не всех гвардейцев, независимо от их принадлежности к нашему сообществу.

А., насколько мне известно, все более недоволен поступками взбалмошного отца. Не придумать более подходящее время, чтобы подать ему проект будущей конституции.

Какой, какой, скажите, более подходящей минуты нам еще ждать? Не боитесь ли, граф, что эдак, ожидаючи погоды у моря, можем прождать и про…ть всё?

G.

P.S. С тем же нарочным высылаю Вам составленный мною проект конституции.

* * *

Неизвестному адресату

(шифровано)

Ваша светлость!

В последний месяц G. засыпал меня своими нетерпеливыми посланиями. Последнее из них уже оставил без ответа, ибо прописывать ему все тот же набивший нам с ним обоим оскомину рецепт —la retenue et la patience[Выдержка и терпение (фр.)] — более нет моей мочи.

Еще менее хватает у меня сил читать его конституционный бред. Конституция сейчас нужна России, как… (тут мне передали забавныеles mots[Слова (фр.)] одного гвардейского офицерика) …как архидиакону Венерина болезнь; надеюсь, Вы в том со мною согласны.

Ныне к заговору причастна, почитай, треть гвардии, а остальные две трети им сочувствуют. Так творятся не заговоры, а революции; это ли нужно сейчас России? Для успешногоcoup d’etat[Государственного переворота (фр.)] много и десятерых, но у них должны быть достаточно «толстые эполеты».

Офицериков же с «тонкими эполетами» (грешен!) использую лишь как топливо для разжигания нашего дела. И моими, и Тайной экспедиции усилиями их отлавливают во множестве со всеми жесточайшими для них последствиями. Тем достигаются сразу две цели — увеличивается доверие к моей особе со стороны государя и растет общее недовольство среди офицерского корпуса.

Большинства же «толстых эполет» из числа наших единомышленников нынче вовсе нет в Санкт-Петербурге (один Ваш покорный слуга вынужден вертеться, как Фигаро), оттого они вне всяческих подозрений. Съедутся в самый решающий момент, когда дело окончательно вызреет; тогда-то все и свершится.

Ныне хлопочу о разрешении для Вас вернуться в столицу. Государя уже почти удалось убедить.

Граф В. всей душой с нами, князь N. тоже.

А. пока согласен только на мягкие меры, с условием, что Калигула непременно останется жив. Сколь сие ни наивно, однако до поры всячески его поддерживаю в том. Без его участия все не имеет смысла — ведь не французского же образца и не конституции взамен Помазанника Божьего, в самом деле, мы хотим!

Надеюсь воздействовать на А. через франкмасонов, имеющих на него влияние. Думаю, они смогут заверить его в наших мягких намерениях, а то, что они окажутся не столь мягки, можно будет отписать на непредвиденную случайность.

Принимаю также и добавочные меры. С одной стороны, регулярно докладываю А. о наказании офицеров, что вызывает в нем страдания и еще большее недовольство отцом; с другой — сообщаю Калигуле об этом недовольстве сына, и в возникающей меж ними розни сердце А. еще более ожесточается.

Хлопоты могут быть с этим ч…вым Мальтийским орденом, один из рыцарей коего, говорят, обладает даром ясновидения и, как мне докладывали мои люди, узрел в своих видениях тот конец для Урода, каковой мы с Вами предполагаем. Дополнительная беда в том, что оный рыцарь вхож к А., и, окажись он несдержан на язык, нерешительность в А. может все-таки возобладать. Пока меж ними была лишь одна встреча, и рыцарь покамест ничего опасного, сколь я знаю, не сказал. Но есть опасение, что мистически настроенный А. возжелает и второй встречи, а что там будет — один Господь ведает.

Тут выход один — запечатать этому рыцарю рот теми или иными мерами. Вот на такой случай «тонкие эполеты» вполне пригодны.

Итак, вскорости жду Вас. И заклинаю соблюдать всю мыслимую предосторожность.

Пален

* * *

Из перехваченных записок, переданных государю

Друг мой Матюшкин!

Знаю, и находясь под арестом, ты держишься стоически. Весь полк с тобою! Произведенное над тобой шельмование — не бесчестье тебе, а честь!

Держись, ибо скоро это все лопнет!

Твой друг Скоробеев

— —

…В дуэли с мальтийцем Филановский потерпел конфузию — был ранен в локоть, после чего руку пришлось отнять.

Будем принимать новые меры.

D.

— —

…Историки сказывают, что перед убиением молодого Нерона и сменой его стариком Гальбой в Риме было знамение: скульптурная голова императора вдруг поседела.

А у меня, друг мой, в конюшне совершилось обратное: старый седой мерин вдруг начал рыжеть.

Уж предоставляю тебе судить самому, к чему могло явиться сие знамение.

Всегда твой Криштовский

— —

Любезная Елизавета Кирилловна!

…снова и снова вспоминая о встрече нашей, которую не могу позабыть.

Спешу сообщить, что ныне я уже не капрал, не прапорщик даже, а подпоручик! Вышло даже с перескоком через чин! И все только лишь благодаря верной шпаге моей!

…а как я теперь лейб-гвардии подпоручик, то путь мой в Ваш дом, надеюсь, не заказан теперь, как он был заказан для капрала. И слова их сиятельства, батюшки Вашего, касательно моего худородства не столь уж основательны, ибо ныне я, сколь изволите видеть, в случае , обратил на себя внимание самого Государя.

Государь же наш, я слыхал, сказывать изволил, что в Империи нашей все чины и титулы пустяк против Его Высочайшего Внимания.

Да и то сказать, худородство мое не большее, чем у графов Орловых, кои получили свое графство тогда же, когда и прадед мой — при государе Петре Великом.

…оттого, Елизавета Кирилловна, испросите, умоляю, отцовского соизволения посетить Ваш дом с самыми наисерьезными..

Лейб-гвардии подпоручик

Христофор Двоехоров

— —

Ах,maman, простите мне легкомыслие мое! Имела глупость беседовать наедине с одним дураком капралом развлечения ради, а он что-то себе из этого вообразил.