Всё, предметы закончились. Лёха посмотрел на мать. Стоит поодаль, и слёзы катятся у неё из глаз. Отец обнимает её за плечи. И сестрица прижалась к ней с другой стороны. Как и условились ещё вчера, попрощавшись по-человечески. Сегодня — не время разводить антимонии. Взял в руку карабин, собрался, и нырнул.
Наташа сушит грибы и коптит мясо. Зима не за горами, надо припасти хотя бы немного еды на период сильных холодов, когда невозможно будет охотиться. Свой шалаш она обмазала глиной, а сверху — снова оплела. И опять обмазала. Так будет теплее. Живёт здесь около недели. По расчёту времени, если полагать, что и там и здесь оно течёт одинаково, Лёшка уже должен вернуться из армии.
Волнует мысль о том, нашёл ли школьный товарищ её послание. Они ведь иногда оставляли там друг другу записки. Если её считают пропавшей, он, скорее всего, заглянет в ту нишу, куда она положила для него письмо с просьбой забросить ей через портал патронов и кое-каких вещей. Костюм бы лыжный не помешал, а то подкрадываются морозы.
Из стенки, с которой она почти не спускает глаз, высунулся конец палки. Замер, потом, словно отпиленный, упал. Лёшка. Его осторожность и предусмотрительность.
Наташа встала и уже сделала несколько шагов, чтобы посмотреть, не привязано ли к палке чего-нибудь для неё, как из стенки вылетел плотный тюк и закувыркался под уклон. За ним последовали мешки, бочонки, туго набитые рюкзаки, сколоченные на манер цилиндра ящики. Всё это откатывалось и скапливалось у подножия короткого склона, собираясь в изрядную кучу.
Широко открытыми глазами девушка наблюдала за происходящим и, когда после короткой паузы, из камня выпрыгнул Лёшка, разрыдалась. Страх, одиночество, безысходность, которые таила в себе, чтобы не поддаться отчаянию, прорвались слезами. Несколько шагов навстречу, и девушка прижалась к груди старого друга. От запаха пота и касторки, которой смазывают обувь, у неё перехватило дыхание. Не от самого запаха, а от навеянного им ощущения близости человека из привычного для неё мира. Такого знакомого, родного, домашнего.
— Ну, не реви, кнопка. Не мог же я тебя оставить одну отстреливаться от всей Золотой Орды, — да это он, грубоватый, но надёжный троечник, вечно путавший иезуитов с ирокезами и считавший «Тарзана» лучшей книгой всех времён и народов.
— Наталья, прекрати реветь и проверь, как перенесла транспортировку швейная машинка. И собери клубки, разве не видишь, что они раскатились из корзинки! — донёсся вдруг до неё голос мамы. Неужели показалось? — А ты, Григорий, не стой столбом. Отбери дочку у этого недотёпы, он же её помнёт, — нет, не показалось. Родители тоже прибыли. Мама, как всегда пилит папу и говорит всем, что нужно делать. Захотелось расплакаться, но сильнее рыдать она уже не может.
Вот появился Сергей Анатольевич с ассистенткой, про которую на кафедре ползут слухи, что она… и он… ну да. Оба здесь. Преподаватель, смущённо откашлявшись, сообщил, что должен узнать, наконец, где находится эта самая река Калка, на берегу которой Русь впервые встретилась с татарами.
— Знакомься, это Саша Саркисов, — бормочет над головой смущённый Лёха, от которого она так и не может отлепиться. — А это Анна Михална, доктор.
А Наташа зябко поводит плечами, глубже проникая в кольцо Лёшкиных рук, отчего ей становится совсем плохо видно, что творится вокруг.
Глава 2
Мамины ватрушки
Ещё ничего не видя, а только чувствуя, что от Лёшкиных объятий перехватило дыхание, Наташа несмело шевельнулась и с удивлением поняла, что пальцы её рук сведены почти мёртвой хваткой, на его спине. И может быть впервые, девушка поняла и почувствовала, что это были не просто дружеские объятия, а нечто большее.
Потом её прижала к себе мама, папа погладил по голове, заглянул в глаза, и от этой простой ласки, и от того, что рядом столько родных и любимых людей, сердце Наташи забилось пойманной птицей.
Прибывшие никуда не торопились, озираясь по сторонам. Всё им интересно. И её похожий на термитник шалаш, и две кобылки в загоне из жердей, привязанных к стволам деревьев, и кострище, обложенное камнями.
Период созерцательности завершила Лидия Васильевна, Наташина мама. Она быстро указала мужчинам, какие предметы и в какой последовательности следует незамедлительно перенести в пещеру, чтобы внезапный дождь не испортил поклажу.
Ассистентка Сергея Анатольевича расчехлила изящный, словно с витрины магазина игрушек, топорик.
Его эргономичный дизайн, легкий вес и то, как легко и удобно лёг он в руку, позволил понять, что девушка не понаслышке знакома с этим орудием. Острое лезвие из кованой углеродистой стали, плавный изгиб жёлтой пластиковой рукоятки, специальное надежное крепление. Вещица — само совершенство. Улыбаясь, она скрылась с ним в зарослях.
Доктор Анна Михайловна принялась прилаживать над кострищем чугунный казан. Потом отец расчищал и обкладывал камушками родничок, парни натягивали тканевое покрытие на каркас из нарубленных ассистенткой жердей.
Кругом бурлила понятная жизнь, и Наташа с удовольствием помешивала в котле кашу на всю толпу. Кострище обносили неопрятным, сооружённым на скорую руку, плетнём, над которым возводили навес. Место стоянки оборудовали в пожарном темпе. Разговаривали мало, в основном перекидывались словечком-другим по делу. Без расспросов ясно, что еще до перехода сюда эти люди успели согласовать первые действия и сейчас воплощали то, о чём сговорились раньше.
Чай с сахаром, мамины ватрушки, карамелька — эти скромные радости чуть не заставили Наташу снова расплакаться когда, рассевшись кружком под хлипким, незавершенным навесом, принялись, наконец, ужинать. В тесноте её обмазанного глиной шалаша плотным штабелем устроили женщин.
Жаль, а она так хотела, игнорируя мамино неудовольствие, закатиться к Лёшке под бочок, но ничего из этой затеи не вышло.
Но это огорчение скомпенсировал старый добрый спальный мешок, которого ей ужасно не хватало здешними холодными ночами. У выхода под натянутым наспех полотнищем головами наружу устроились мужчины.
Успела ещё подумать, что рядом с родителями и под Лёшкиной защитой куда как спокойней. Человек, как ни крути, существо стайное. И уснула.
Утро. Кружка чая с бутербродами. Наталья, уписывая уже третий, намазанный плавленым сыром, понимающе смотрит на остальных женщин, в еде весьма умеренных. Их организмы ещё «заточены» под реалии быта того мира, который они покинули. А её тело знает, что пока не стемнеет, придётся выполнять действия, для которых светлое время суток предпочтительнее. Освещаемые отапливаемые помещения не поджидают их, заманивая красиво оформленными витринами, обещая интересный фильм, тёплую ванну, тишину читального зала или внимание официанта в кафе. Каким далёким и нереальным кажется ей всё это сейчас. Собственно, разбегаться никто не спешит. Поглядывают в её сторону. Понятно, ждут, когда прожуёт, чтобы приняться за расспросы. Действительно, ведь неотложные дела они переделали ещё вчера.
Чтобы не путаться, рассказывала подряд. И про первую встречу с монголами, напавшими на хакасов, и про то, как сообразила, что надо хорошенько упаковать письмо, отправляемое в будущее через столетия, для чего вернулась к месту недавней стычки и поковырялась в вещах убитых воинов. Как сообразила собрать оружие и погрузить его на лошадок, потерявших хозяев.
Вообще-то они пугливо разбежались при её попытке их поймать, но две паслись неподалеку и позволили подойти к себе и взять за повод. Если бы не их смирный нрав — ни за что бы не справилась. Раздевать убиенных не стала — не хватило духу. Но в перемётных сумах за сёдлами обнаружила немного съестного, походную утварь и даже тёплый халат. А вот сабли и ножи собрала все.
А потом Наташа всласть попутешествовала по окрестностям, стараясь не показываться на открытых местах и приглядываясь к тому, что происходит вокруг. Этот древний мир выглядел даже более оживлённым, чем в наши времена. Сады, огороды, пашни и оросительные каналы виднелись в окрестностях немногочисленных селений, разбросанных вдоль редких в этих местах троп.