От устья Эльги повернули на запад и поскакали в сторону Верхоянска. Как раз через то самое стойбище проехали, где родня моей супруги обитает. И останавливались на фактории с кузницей, куда перебрался один из моих учеников с Берелеха. Оно, конечно и тут можно за весь день ни одного человека не встретить, но всё-таки места обжитые. Где мостик бревенчатый перекинут меж крутых берегов попутной речушки, где пень приметишь. Ламутов раз повстречали... ламутов. Тех, что чаще живу как раз на берегу Охотского моря, там, куда мы не нашли дороги.

   Вот они и рассказали нам о том, каким путём нужно ходить на юг сквозь горы. Я записал хорошенько, но найду ли эту дорогу без проводника - кто знает? Тропа эта не прямая, и не слишком хорошо натоптанная, но для собачьей упряжки или оленя проходимая. Однако проверят её нынче нам некогда. Прямо сейчас мы едем в наше Бытантайское имение с заездом к Элляю по дороге - соскучились по обществу весёлого кузнеца.

   

   ***

   

   Добрались быстро. Айтал целыми днями общалась с женщинами, а я пропадал отнюдь не в мастерской. Мы с хозяином гостеприимного дома принимали деятельное участие в самых настоящих военных сборах. Ким как раз после сенокоса созвал ополченцев и занимался с ними тем, что подсмотрел у казаков. Строю, конечно, прежде всего. Я при нём устроился сержантом, или наглядным пособием - уж искусство шагистики мне ведомо. Собственно, само по себе оно боеспособность войска не так уж сильно повышает, но некое чувство принадлежности к большой массе единомышленников прививает.

   А для народа нашего, больше привычного действовать или толпой, или из засады, получается некая ломка стереотипа. Вот, правда, не знаю, правильно это или нет. А только разглагольствовать на эту тему не стал - просто решил помочь другу. Он-то, собственно, и видел всего, как русские палят из пищалей, построившись в шеренгу, а остальное, похоже, придумал сам.

   Вообще-то получалось войско, в чём-то похожее на драгун, как бы я себе представлял. То есть быстро перемещающаяся верхом пехота -- сплошь -- искусные стрелки-охотники. Или -- конные егеря? Потому что арбалеты у всех. А тут -- никому не нужная строевая подготовка, атака конной лавой, и индивидуальные навыки рукопашного боя с холодным оружием. Ну да я со своими соображениями не лез. Делал, что велят. Тем более, что как раз по части холодного оружия сам был не на высоте. То есть -- если голыми руками, то более-менее. А вот ни с пальмой, ни с клинком, ни с топором у меня против других никаких шансов не было. Но хуже всего обстояли дела с владением бичом -- это такая многометровая упругая плеть, концом которой можно крепко поранить противника. Или обезоружить.

   Вот эти традиционные техники я и изучал. Как-то подтянулся, конечно, но с теми, кто с детства обучался искусству воина, тягаться мне было трудно.

   И ведь что обидно -- не так уж это важно при имеющемся оружии. Пулевой арбалет ничуть не хуже фузей времён Наполеоновских войн. Даже лучше -- чаще может стрелять, так что тактика его применения должна исключать даже вероятность рукопашной. Ну да ладно -- не всё сразу. Тем более, что воевать-то нам и не надо.

   Хотя, стрельбу на скаку хоть вперёд, хоть назад, тоже тренировали.

   

Глава 20 Хлопотная зима

   

   

   До своего дома на Бытантае добрались уже когда лёг снег. Наш домик содержался в порядке и мы туда вселились, хотя сыновья сразу же перебрались в избы, где обитали подмастерья. К мужчинам присоединились. То есть заявили, что считают себя взрослыми.

   Тускул дирижировал производством -- всё тут шло также, как и при нас. Только среди помощников много новых лиц. Мы с Айтал не особенно утруждали себя -- жили на всём готовеньком и частенько уходили на охоту, порой, на несколько дней. Дочка под присмотром Саты чувствовала себя уверенно и не слишком против этого возражала.

   Наши прогулки уводили нас всё дальше на запад -- вглубь Верхоянского хребта. Он не очень широкий, насколько я помню, не больше двухсот километров. Кроме того долины замёрзших рек представляют собой относительно удобные дороги и позволяют не чересчур плутать.

   Добычу составляли, как правило, горные бараны. Пушной зверь нас не интересовал. Ну да не о добыче речь.

   Как-то раз мы довольно быстро вышли на западные склоны гор и у их подножия разглядели стойбище. Был уже третий день странствий и желание провести ночь у камелька мы с супругой высказали единодушно. Тем более, что и расстояние оказалось невелико, и мороз крепчал.

   

   ***

   

   Три юрты из брёвен, обмазанных глиной, загородка с несколькими коровами и пара встретивших нас лаек. Собственно -- стойбище, как стойбище. Дымятся трубы. В одной из дверей показалась фигура, махнувшая нам рукой -- мол, заходите. Было уже совсем темно -- осень на дворе. Мы устали. Прислонили лыжи к наружной стене, убедились, что Вожак нашёл общий язык с местными псами, и нырнули в тепло.

   После уюта рубленых изб, освещаемых свечами, ощущение, что мы оказались в пещере, было довольно сильным. Но тут тепло и есть чем подкрепиться -- нам подали мелко покрошенное отварное мясо в густой похлёбке с какими-то корешками или травками, а потом указали спальное место -- застеленную шкурами площадку под уклоном стены -- они, в силу традиций нашего национального зодчества, завалены внутрь.

   

   ***

   

   Неожиданности начались утром. Во первых, в стойбище присутствовал шаман. И приехал он не к больному, а к больным. В одной из юрт находились мужчины, женщины и дети, умирающие о оспы. В третьей лежали тела умерших и там не топили -- то то я вечером дымка над трубой не приметил. Думал, что просто не разглядел, а там, оказывается, морг. Нас, естественно, позвали в дом, где собрались ещё не заболевшие люди.

   Не помню, какой у оспы инкубационный период, но он наверняка есть. Так что судьба оставшихся в здоровых сомнений не вызывает -- все захворают. На счёт себя я не беспокоюсь -- знаю, что в моё время прививки о этой болезни ставили всем поголовно, а вот при мысли об Айтал сердце словно тиски сжимают.

   Шаманов я вообще-то не сильно жалую. Как-то воспитали меня с недоверием к разному колдовству. Но этот оказался ничего так -- толковый. Объяснил мне неразумному, что раз уж мы пришли, то уходить нам отсюда не следует, потому что если в нас вселился злой дух болезни, то нельзя выносить его к другим людям, чтобы он им не навредил. Разумеется, я ему сразу поверил -- следы старых оспин на лице говорили, что с болезнью он знаком не понаслышке. Так что карантин по принципу: "Никого не выпускать" - это, конечно, правильно. Еще шаман сказал, что одна из девочек болеет уже очень давно. И замолчал. Видимо высказать надежду на то, что хоть кто-то выживет, показалось ему неправильным. Своего рода боязнь рассердить духов неосторожным высказыванием.

   Напрашивался вывод, что остальные заболевшие или умерли, или дальнейшая их судьба надежды не внушает. В общем, мне оставалось только ждать, когда заболеет моя радость и приложить все силы к тому, чтобы её выходить. Бежать отсюда значило рисковать принести заразу к собственным детям. То есть, скорее всего мы уже инфицированы -- про ужасную прилипчивость этой болезни всем известно. Не могли мы не получить её носителей, проведя ночь в одном помещении с теми, кто ходит за больными. Значит, инкубационного периода как раз хватит, чтобы донести эпидемию до тех мест, где о ней ещё не слышали.

   

   ***

   

   На тропах, ведущих от этого стойбища в сторону недалёкой отсюда Лены, по настоянию шамана установлены жиденькие загородки, на которые сверху приделаны страхолюдные чучела -- предупреждение путнику, вздумавшему заглянуть в гости. Хорошая придумка. Жаль, что, идя со стороны гор, мы их не увидели в потёмках -- они ведь с другой стороны от юрт, и было уже темно. А на нашем пути их не было -- оттуда никого не ждали. Свои-то охотники давно дома, а чужим, вроде как и взяться неоткуда.